Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1

"Мертвые души", стр. 209.

"Мертвые души", стр. 360-361.

Аттестат, полученный Гоголем при выпуске из Гимназии, противоречит этому преданию его товарищей. В нем сказано, что Гоголь окончил курс учения с очень хорошими успехами во французском и с превосходными в немецком языке. Но надобно знать, каково было тогда состояние языкознания в Гимназии высших наук князя Безбородко. Этой части гимназического курса придавалось так мало важности, что решительное незнание иностранных языков не мешало воспитанникам переходить в высшие классы. По свидетельству знакомых со мной лично соучеников Гоголя, он, находясь в одном с ними классе по наукам, отставал от них постоянно двумя классами по языкам, и превосходил разве только тех, которые знали еще меньше его, то есть почти не умели читать немецкой печати, при окончании курса, как это можно было встретить в малороссийских гимназиях и гораздо позже Гоголева времени. - Я видел книги Гоголя, по которым он обрабатывал свои лекции, будучи адъюнктом в С.-Петербургском университете. Все они на русском и на французском языках; на немецком - ни одной. Гоголь любил читать Шекспира, но, не зная английского языка (которому начал учиться под конец жизни), не мог пользоваться превосходным переводом Шлегеля и читал обыкновенно по-французски. Не мое дело догадываться, почему профессор немецкой словесности аттестовал так высоко успехи Гоголя в немецком языке. Я только укажу на его же отметку, сделанную в общем выводе за 1828-й год. (См. в приложениях.) Не говоря уже о том, что Гоголь в этом году пребывания своего в Гимназии высших наук находился по языкам не в шестом, высшем отделении, а в четвертом отделении, он не мог получить отметки полных балов 4, а получил только 2. Где же тут превосходные успехи? - Гоголь принялся за основательное изучение языков только в последнее десятилетие своей жизни и прибавил к французскому знание языков итальянского, польского, немецкого, английского, латинского и греческого. В его бумагах сохранились следы занятий этими языками и кажется, что он читал книги на каждом из них.

Впоследствии, во время неоднократного и продолжительного пребывания своего в Риме, он выучился итальянскому языку, так что мог довольно свободно объясняться, даже писал иногда из Рима в Петербург по-итальянски. Раз даже в остерии, в обществе художников, он произнес речь на итальянском языке без приготовления. Под конец жизни он учился и, может быть, знал по-английски; а в его бумагах найдено много тетрадей, исписанных упражнениями в греческом языке.

"Мертвые души", стр. 313.

Это был К.С. Павлов, от которого я многое узнал о Гоголе.

"Я всегда чувствовал маленькую страсть к живописи", говорит Гоголь в статье о Пушкине (Арабески, часть I, стр. 221). И как рано пробудилась в нем эта страсть, видно из следующего за тем недосказанного объяснения: "Меня много занимал писанный мною пейзаж, на первом плане которого раскидывалось сухое дерево; знатоки и судьи мои были окружные соседи". Эту картину показывали мне в Васильевке. Она писана клеевыми красками на загрунтованном красным грунтом холсте, длиною в 1 1/2, а шириною в 1 арш. Представляет она беседку над прудом посреди высоких дерев, между которыми одно - с засохшими ветвями. Деревья, как видно, скопированы с чего-нибудь, а беседка сочинена вся или отчасти самим художником. Замечательны в ней решетчатые остроконечные окна, подобные тем, какие были в старом домике, нарисованном Гоголем. (О нем будет сказано ниже.) Подобные окна есть и теперь в Васильевке в небольшом флигельке, в саду.

Впоследствии он решительно отрекся от второй половины своей двойной фамилии и не позволял называть себя Яновским. "Зачем называете вы меня Яновским? (говорил он). Моя фамилия Гоголь, а Яновский - только так, прибавка; ее Поляки выдумали. (Мих. Лонгинов: "Воспоминание о Гоголе, в 3-й кн. "Современника" 1854).

Я думаю, что еще в ту свежую пору жизни Гоголь так пристально вгляделся в неосязаемую механику слова, как это после выражено им в статье о Пушкине (Арабески, часть I, стр. 224). "В каждом слове, - говорит он, - бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт".

Гоголь не только дирижировал плотниками, но сам расписывал и декорации. Ученики жертвовали в театральный гардероб кто что мог. Между прочим, была пожертвована кем-то пара заржавевших и обломанных пистолетов, замечательная по следующему случаю. Однажды, перед самым представлением "Недоросля", Гоголь как-то задел своею шуткою одного из товарищей, Б<азили>. Тот вспыхнул и отказался играть, а он играл роль Стародума. Ну, как без Стародума приступить к представлению? Гоголь сделал вид, что вышел из себя; в страшной мести он вызвал товарища на дуэль и подал ему театральные пистолеты без курков. Б<азили> рассмеялся и стал играть.

Он условился ехать домой с двумя товарищами, П.А. Барановым и А.С. Данилевским.

Г. Григорий Данилевский, напечатав это письмо первый, в 124 № "Московских Ведомостей" 1852 года, позволил себе сделать в нем некоторые переправки и опустил трогательное обращение Гоголя к матери.

Они произошли от переделок г-на Григория Данилевского, который, первый, напечатал его, в 124 № "Московских Ведомостей" 1852 года.

Для театра.

По матери.

Г. Прокопович говорил мне, что у Гоголя скоро не стало терпения добиваться смысла в языке Шиллера, и что это было только минутное увлечение.

Разница в некоторых словах этого отрывка против напечатанного в "Опыте" произошла от того, что письмо было там перепечатано из статьи г. Григория Данилевского, помещенной в 124 № "Московских Ведомостей" 1852 года.

Она вышла замуж в 1832, овдовела в 1836, скончалась в 1844 году.

Имена, сокращенные мною в начальные буквы, будут везде отмечены тремя звездочками; начальные же буквы, выставленные вместо имен самим Гоголем, не будут иметь при себе звездочек.