Относительно самого Моро, то ему для себя ничего не нужно, «лишь бы жить под властью либерального правительства, пожинать плоды своих трудов и вернуть Франции долгожданный мир, спокойствие и счастье».
В этой записке, как правильно заметил в своей книге Эрнест Доде, мы видим уже другого Моро. Это не Моро в 1807 году, отказавшийся поступить на службу страны, находящейся в состоянии войны с Францией. Но вместе с тем он далек и от Франции 1807 года, блиставшей своими победами. Теперь же, в 1813 году, для Франции наступала эпоха поражений и отступлений.
Англо-испанская армия под предводительством герцога Веллингтона изгнала короля Жозефа из Мадрида и продвигалась к реке Бидасоа. Народное восстание готовилось в Германии, а Россия планировала вывести из Азии свои многочисленные контингенты.
Возможно, что Бонапарт, благодаря своему гению, еще долго будет сопротивляться коалиции, но его поражение неизбежно, и чем дольше будет длиться агония, тем более тяжелыми окажутся последствия для самой Франции. Следовательно, полагал генерал, единственным средством спасения родины будет избавление от человека, который вел ее к пропасти. Для достижения результата — все средства хороши, даже сотрудничество с коалиционными державами, которые, впрочем, подтвердили, что их победа над Наполеоном сохранит Францию французам в ее прежних границах.
Вместе с тем не следует забывать, что в рядах союзных армий сражалось много французов, и непредвзятый историк никогда не обвинил бы их в предательстве.
Речь идет об эмигрантах. Начиная с 1792 года они сражались, переносили все тяготы войны и умирали за дело французских принцев дома Бурбонов, а дело Бурбонов не отличалось от дела союзников. «Моя родина — мой король», — говорили они. И в этом их не мучали угрызения совести.
В своей книге «Дуэль Моро — Наполеон» Морис Гарсо пишет: «Того факта, что Моро собирался присоединиться к принцам королевской крови, уже было достаточно для того, чтобы память о нем осталась без клейма позора. Потомки могли бы сказать: “Что ж, он был роялистом”, и простили бы ему этот грех. Но пленник Моррисвиля, либерал по определению и принципиальный республиканец по сути, и думать не хотел о том, чтобы его шпага послужила бы делу графов Прованса или принцу д'Артуа — брату короля. Моро был человеком 1789 года и считал, что идеалы революции предал Бонапарт. Вот почему он, Моро, встал на защиту завоеваний революции, против Бонапарта и присоединился к коалиционным державам только для того, чтобы отомстить Наполеону. Короче говоря, Моро хотел создать параллельно роялистскому диссидентству — диссиденство республиканское, или, по меньшей мере, либеральное. Предал ли он тем самым свою страну? Это вопрос. Изменил ли он своим идеалам? — Конечно нет».
* * *
Прежде чем что-либо предпринять, Моро решил связаться с Бернадотом и открыть ему свои планы. Как раз в это самое время собирался в Европу один негоциант из Филадельфии, приятель Моро, некий Дэвид Пэриш, о двух посланиях к которому мы уже упоминали.
Генерал передал с ним несколько писем: одно для мадам Моро, в котором он просил ее немедленно покинуть Францию; другие были для его братьев и, наконец, последнее, которое Дэвид Пэриш предложил доставить лично, было адресовано королевскому принцу шведскому — Бернадоту.
Вот выдержки из него:
«Мой дорогой генерал,
Я обращаюсь к вам не как к наследному принцу шведскому…
…после бесславного поражения французской армии в России ее главнокомандующему не избежать двойного упрека в глупости и презрении. Оставаясь выставленным на посмешище Европы и лишившись уважения французов, я не представляю себе, как он сможет сохранить свой авторитет, оставаясь одновременно чудовищем, беспокоящим Европу, и тираном, унижающим достоинство Франции…
Момент избавления нашей родины от презренного и наглого узурпатора, похоже, приближается. Но если не остановить катастрофу, то Бонапарт еще может натворить много бед. Несмотря на свое безумство, он тем не менее сражается лучше, чем противники, которые противостояли ему до настоящего времени…
Как вы считаете, возможно ли собрать достаточное количество офицеров и солдат из числа французских пленных, брошенных в России на произвол судьбы, которые озлоблены на то, что Наполеон пожертвовал целыми армиями французов ради собственных амбиций и алчности, истощивших людские ресурсы родины?
Последняя кампания должна добавить презрения и ярости этим людям, и я считаю, что именно они могут послужить ядром и опорой новой революции, которую надо попытаться осуществить как можно скорее.
Я помню результат экспедиции на Киберон, связанный с военнопленными; но сейчас обстановка складывается совершенно по-иному и самым благоприятным образом, чтобы применить этот опыт на практике еще раз…
Если бы волею судьбы моей жене не пришлось отправиться во Францию на поправку своего здоровья, пошатнувшегося из-за здешнего климата, то я давно бы уже был у вас, чтобы найти решение всем этим задачам».
Затем Моро просит Бернадота ответить ему как можно скорее и, если он сочтет необходимым его присутствие в Швеции, отправить за ним корабль.
Наивный Моро, он, конечно же, не знал, что творится в голове Бернадота, этого ярого, как он считал, республиканца, на руке которого красовалась татуировка «Смерть тиранам!» Позднее, во время кампании во Франции в 1814 году, Бернадот доведет свои войска до Льежа, в Бельгии, а далее отправится в Париж один, надеясь, что его попросят стать преемником Наполеона после отречения последнего. Однако ничего подобного не произойдет, так как многие французы сочтут маршала изменником.
Но это в будущем. А пока Дэвид Пэриш, взяв с собой драгоценный пакет с письмами, отправился в Европу и очень скоро оказался в Гамбурге, откуда ему пришлось еще быстрее убраться восвояси, то есть в Нью-Йорк.
И вот он стоит перед Моро, виновато переступая с ноги на ногу.
— Я привез назад ваше письмо к наследному принцу Бернадоту. Мне не разрешили выехать в Швецию. Маршал Даву, командующий гарнизоном в Гамбурге, приказал мне вернуться в Америку.
* * *
Подходил к концу май 1813 года. Время поджимало. «Захочет ли принять меня Бернадот или нет?» — в растерянности думал Моро.
Но вскоре все само собой устроилось, причем самым неожиданным образом.
Мадам де Сталь, находившаяся в Швеции, написала в письме к одной из своих американских подруг, что Бернадот «трубит во все трубы» и зовет Моро.
Герой Гогенлиндена вскоре об этом узнает и сообщает новость в письме Дэвиду Пэришу от 29 мая 1813 года. Генерал пишет, что получил письмо от Рапателя, в котором тот говорит, что Бернадот с января месяца пытается связаться с ним, но его письма, вероятно, были перехвачены. Моро сообщает, что принял решение готовиться к отъезду в Европу. Одновременно он сообщает, что утром встречался со знаменитым Робертом Моррисом (предком известного табачного короля Филиппа Морриса), который из ничего сделал громадное состояние и стал самым богатым человеком в мире. Он сравнивает его с Бонапартом, который из сублейтенанта превратился в императора Франции. В конце письма Моро пишет, что из газет узнал об осаде Люнебурга и что, зная генерала Морана (речь идет о бароне Жозефе Моране (1757—1813), дивизия которого оказалась «забытой» в Шведской Померании в ходе отступления Великой армии из России), никогда бы не доверил ему 35 000 человек.
