Они так увлеклись игрой, что когда он вспомнил о своем желании, то очень испугался, потому что терпение уже было на пределе. Бежать при ней в кусты, об этом не могло быть и речи. Оставалось только одно - домой!
- Вера, - сказал он ей, - ты подождешь меня? Я сбегаю на минутку домой.
- А тебя не загонят?
- Не должны, могут есть заставить, но я постараюсь быстро. Больше ничего не смог сказать, а быстро, но как-то осторожно и не по прямой, а немного петляя, побежал к подъезду.
Как это часто бывает, лифт долго не опускался. Он наверное долго стоял, кнопки были нажаты на всех этажах, и потому, опускаясь вниз, лифт останавливался, открывая и закрывая двери на каждом. Это продолжалось целую вечность. Мальчик уже скакал поочередно, то на одной, то на другой ноге. Наконец, когда лифт распахнул двери перед ним, мальчик уже ничего не видел - было темно в глазах. Он машинально надавил кнопку своего одиннадцатого этажа, и лифт медленно пополз вверх. Он уже присел, стоная, но чувствовал, что сил уже больше нет, повернулся в угол лицом и с великим облегчением, но с еще большим страхом избавился от этой такой неудобной нужды, впервые в жизни, сознательно, там, где нельзя. Дверь лифта открылась на одиннадцатом этаже. Секунду подумав, он решительно нажал на кнопку первого этажа. Ведь теперь заходить домой было уже незачем. Лифт медленно, со скрипом пополз вниз, а мальчик, покосившись на свою лужицу в углу лифта с ужасом думал: "Что если кто-нибудь еще зайдет в лифт?!"
Как это часто бывает, чего очень не хочется, то и случается. Лифт остановился на восьмом этаже. Двери лифта гостеприимно распахнулись. "И, о ужас!" Строгий дядя, хозяин глупой собаки, вырос вдруг перед испуганным мальчиком. "Ну почему именно он? именно он?!" - забилась испуганная мысль в голове у мальчика. А он, сразу заметив лужу, посмотрел на мальчика и все понял. Лицо его расплылось в довольной улыбке: "Наконец-то ты мне попался!" Он зашел в лифт. "А твоя мамочка все на мою Найду грешила. А собачка-то и ни при чем. Мама с папой дома?"
Мальчик молчал, ему было так стыдно, страшно, как никогда в жизни. В голове все закружилось, он ничего не понимал. Ужас охватил все его существо. Дяденька сам нажал уже на кнопку одиннадцатого этажа, они ехали обратно домой. Что будет?.. Что будет, известно всегда только Богу, а о Боге мальчик еще ничего не знал, в семье в Него не верили. Доехали молча.
Подталкивая в спину, дядя подвел его к двери общего коридора с соседями. По обе стороны двери были звонки: звонок соседей и звонок семьи мальчика.
- Какой? - спросил дядя.
Мальчик кивнул головой на свой звонок.
Дядя же с удовольствием трижды длинно надавил на оба звонка. От таких звонков и мама и соседка выскочили одновременно и обе испуганные. Увидев такую необычную компанию, мама мальчика почувствовала беду.
- Что случилось? - не своим голосом спросила она.
- Пойдете, - сказал ей дядя, а сам с видом победителя посмотрел на соседку, - сами увидите.
Лифт еще стоял на их этаже, они все подошли к нему. Заглянув внутрь, всем стало все ясно. Но хозяин собаки все-таки еще пояснил: "Так вот, кто оказывается все лифты загадил, а вы покрываете его, с больной головы на здоровую валите. Собаки, они ведь воспитанные, они умные, они знают, где им писать". Подумал, и добавил: "Их воспитанием правильно занимаются". И демонстративно, не заходя в лифт, с брезгливым лицом пошел вниз по лестнице пешком.
Лицо у мамы покраснело, губы задергались, в женщине заклокотал такой вулкан, что больше не собираясь сдерживать свои чувства, она со всей силы ударила мальчика по щеке. У него заплелись ноги, он пошатнулся и чуть не упал. Звук был такой, как будто сломали сухую рейку об полено.
- Дрянь! - крикнула она, не стесняясь соседки. - Как ты мог?!
Она задыхалась от ярости и не знала, что еще сказать и что делать. Быстро развернула его за плечи и толкнула сзади в сторону распахнутой двери.
- Иди и расскажи все отцу сам, пусть он запорет тебя до смерти!
Мальчик плакал редко, он был терпелив. Обычно давил в себе плач, и слезы катились всегда бесшумно из его глаз. Но тут - такое он испытывал впервые! Во-первых, и так было очень стыдно, во-вторых, его никогда не били, а тут мама неожиданно, и так больно ударила по лицу, что у него даже заболела голова, и еще при соседке…
А теперь еще нужно что-то рассказывать папе. А что рассказывать, с чего начать, он не знал, хотя вроде бы и все было просто, но он совсем растерялся, и вся его боль, душевная и физическая вырвалась в рыдания. Он так громко заплакал, так обильно потекли слезы, что мать постаралась быстрее впихнуть его в квартиру, закрыть дверь.
- Ты что раскричался на весь дом? - зашипела она ему в лицо. - Сначала пакостишь, потом орешь как резаный!
Подошел отец, посмотрел на сына, потом на жену.
- Что он так плачет? - спросил он мать.
- А вот пусть расскажет, а ты послушай, какого мы умника воспитали, он глупее любого щенка у нас, оказывается!
В глубине души мальчик надеялся, что папа, как всегда это бывало, посадит его к себе на колени, успокоит, и они вместе, не спеша во всем разберутся. Так было всегда, когда он что-то не понимал или не так делал. Но мальчик не мог перестать плакать, а уж что-то рассказать, тем более. Рыдание перекосило его лицо в некрасивую гримасу, у него текли слезы, текло из носа; он все неумело вытирал и всхлипывая, громко ревел и шмыгал носом. Отец дал ему свой платок, а мать стала рассказывать: "Наш сынуля, наш умный сынуля гадит теперь по лифтам".
- Не понял?! - сказал уже кое-что понимая с угрозой отец.
- Нассал в нашем лифте и, самое главное, поймал его хозяин собаки с восьмого. С которым я ругалась. Теперь весь дом будет знать, что мы за семья!
Она хотела еще что-то добавить, но и этого было достаточно.
Отец уже схватил ремень и сына, и с ожесточением стал бить его. Мальчик старался увертываться, но было еще хуже, отец промахивался и попадал ремнем уже куда попало. Ни у отца не было опыта правильно бить, ни у мальчика быть правильно битым. Ему было больно и страшно. Ведь такое было впервые, его так сильно били те, кого он так сильно любил. Он привык думать, что родители всегда делают все правильно и справедливо, и сейчас он их не осуждал. Он винил только себя, просто было очень больно, а то бы он и не увертывался от ударов и не кричал так громко. Отец устал, запыхался, схватил его за руку и почти на весу потащил его на лоджию в маленькой комнате.
- Будешь здесь до ночи и все ночь простоишь здесь. Негодяй! И прекрати хныкать, если ты мужик и сделал гадость, так отвечай как мужик, а не хнычь как девчонка.
При этих словах мальчик вспомнил Веру и перестал плакать. Отец ушел, закрыв дверь на лоджии и в комнате, а он стал вспоминать как они с Верой еще совсем недавно так прекрасно играли, как было хорошо и чем все закончилось. "Бедная Вера," - думал мальчик, - "сколько ей наверное придется ждать меня, и все напрасно". Мало того, что он не сдержал слово, завтра она к тому же узнает, какой он плохой. И он снова заплакал, но уже тихо, ведь папа не велел громко. А он ведь так любил и папу и маму, и всегда делал так, как они хотели, а сейчас он любил их еще больше, потому что чувствовал себя очень виноватым перед ними. Они его не били, почти не ругали, и даже никогда не пугали, как обычно пугают детей, чтобы они были более послушными. Один раз только дедушка, когда рассказывал про Луну, сказал, что она забирает к себе непослушных детей. Сказал ему это как-то вскользь, да и забыл. Зато мальчик запомнил это на всю жизнь. Он стал присматриваться к Луне, и она казалась ему всегда огромным, но слепым глазом. И это пугало его тем, что невидящий глаз мог и ошибиться, а потому забрать к себе и послушного ребенка. Сегодня же после такого поступка, вспомнив о Луне, ему стало особенно страшно. Ведь папа сказал, что оставит его на лоджии на всю ночь. А она даже не застеклена, еще не успели. Если папа с мамой не захотят простить его, хотя бы вечером, то уж дедушка с бабушкой обязательно их уговорят, ведь они его так любят. Но дедушки с бабушкой нет пока, они поехали проведать больную бабушкину сестру, и если она чувствует себя лучше, то привезут ее на юбилей, а заодно и купят деду подарок.
Дедушка приехал раньше с покупками, но один. Бабушка осталась посидеть с больной сестрой, и приедет попозже, так он объяснил своим домашним. Дед уже был под хмельком. Наверное в гараже, где ставил свою машину, друзья поздравили.
- Ну, а где наследник? - спросил наконец дед, ходя по комнатам и не видя внука.
- Он наказан. Стоит в углу на лоджии, - ответил отец.
- Давно стоит?
- Давно.
- Ну, так пусть выходит.
- Ты спроси сначала, за что стоит? - подошла из кухни мама мальчика.
- За что бы ни стоял, я именинник, объявляю всем амнистию!
И он уже хотел было пойти на лоджию выпускать пленника, но замешкался, не зная с какой начать, ведь их было в четырехкомнатной квартире целых четыре. Вообще на деда все молились и слушались его. Он был, как говорят "пробивной". И эту новую квартиру улучшенной планировки в престижном районе добился, и сам машину имел, и сыну купил, и дом в деревне собирался купить, чтобы уехать с бабушкой туда, а квартиру оставить детям. Молодые же с нетерпением, но не показывая, конечно, вида, очень ждали этого момента. А пока, чтоб не спугнуть эти его планы, они полностью во всем подчинялись его воле. И вся мебель и вся техника в доме, все было куплено благодаря ему. Дед цену себе знал и любил показать себя хозяином и даже с чужими вел себя несколько высокомерно. В разговоре слышал только себя и очень не любил, когда с ним спорят или осуждают его в глаза или за глаза. Кроме себя больше всех он любил только внука, ибо чувствовал, что только тот действительно любит и уважает его.
