Превыше всего он ценил свободу творчества и изнурительный труд без отдыха. «Я верю только в труд. Искусство требует огромного труда, как физического, так и умственного»[28], — сказал он спустя десять лет своему другу Аполлинеру. Именно искусству он готов принести в жертву все остальное.
Помимо занятий в Школе изящных искусств и иллюстрации своих маленьких школьных журналов, он без устали рисует все, на ком и на чем останавливается взгляд: отца, сестер, комедиантов в костюмах, разыгрывающих драму плаща и шпаги, местных жителей в традиционных праздничных нарядах, птиц, быков, рыбацкие шхуны, бороздящие море, башню Геркулеса, возвышающуюся на скале. И с каждым годом (1892–1895) эти рисунки становятся все более точными, мастерскими, «исполненными вдохновения». Именно в этот период — между одиннадцатью и четырнадцатью годами — Пабло превращается из способного ученика в мастера большого таланта.
Его прогресс очевиден и в живописи. В последний год пребывания в Ла-Корунье он пишет портреты бородатых стариков, нищего в фуражке, убеленного сединой паломника на пути в Сантьяго-де-Компостела, служанку родителей. Он изображает бедняков, вероятно, не из-за особой симпатии к обездоленным и старикам, а скорее потому, что они выглядят с точки зрения художника намного живописней.
Но один из этих портретов — Босоногая девушка (Музей Пикассо, Париж) — поражает больше других. Несчастное создание, грустно сидящее на стуле, — огрубевшие, опухшие ноги, печальное лицо. От ее вида сжимается сердце. Как тринадцатилетний мальчишка сумел так передать живость взгляда модели, что и сегодня, как много лет назад, она смотрит на нас беспокойно и вопрошающе?
Менее известный, но такой же поразительный «портрет» Клипера (Музей Пикассо, Барселона). Клипер — собака в доме Руисов. Ее голова, написанная в теплых коричневых тонах, повернута в три четверти. Она следит за нами уголком глаз. Пабло уловил тот момент, когда собака, по-видимому, с некоторым беспокойством ожидала какого-то сигнала от хозяина — то ли отправляться на прогулку, то ли поймать брошенный мяч… Этот «портрет» написан уже рукой мастера и свидетельствует о рано созревшей у мальчика способности подмечать мельчайшие нюансы.
Сколько раз маленький Пабло, возвращаясь из лицея, вбегал в дом и заставал отца, стоящего неподвижно перед окном и рассматривающего мостовые, по которым струились потоки дождя.
Он понемногу работал, помимо преподавания в школе с настойчивым упорством рисовал цветы и в особенности, конечно, голубей. Но постепенно зрение ослабевает и ему становится все трудней точно воспроизводить лапки птиц. Иногда он просит Пабло написать их вместо него: деликатная миссия доверия. Но однажды, в 1895 году, отец убеждается, что сын справляется с этой задачей настолько мастерски, что решает передать мальчику свои кисти, навсегда прощается с любимым искусством.
Благородный поступок, несомненно. Сам Пикассо позже рассказывал об этом: «Он отдал мне все кисти и краски и больше никогда не писал». По крайней мере, он говорил так Сабартесу. Тем не менее, кажется, что дон Хосе не всегда держал свое слово. Но не все ли равно! Красивый жест, и именно таким Пикассо хотел сохранить его в памяти.
Можно было бы вообразить, что маленький Пабло осознавал символическое значение этого поступка отца, но не следует забывать, что он был еще слишком молод и просто счастлив, что неожиданно стал обладателем целого набора новых кистей, которые раньше ему выдавали очень ограниченно… И тогда он не заглядывал слишком далеко в будущее…
О том, как выглядел в ту пору дон Хосе, свидетельствует один из многочисленных портретов, выполненных Пабло в альбоме 1895 года. На этом рисунке мы видим несчастного человека, сидящего на стуле, опустившего палитру и кисти… На лице — печать усталости. Кажется, что художник подавлен осознанием собственной посредственности (Музей Пикассо, Париж). А расцветающий талант Пабло все больше и больше напоминает ему о собственной несостоявшейся карьере художника. Этот портрет отца непроизвольно жестоко обнажает печаль человека, у которого, если верить сыну, не осталось в Ла-Корунье «ни Малаги, ни быков, ни друзей, ничего».
Со своей стороны Пабло, гордящийся собственными успехами, намерен последовать примеру отца, который несколько раз выставлял свои работы в Ла-Корунье, правда, без особого успеха. Но почему не воспользоваться своим шансом?
— Тебе всего тринадцать лет! — возражал дон Хосе. — Невозможно! Что подумают о нас?
Пабло обращается за поддержкой к доброму доктору Косталесу, портрет которого он недавно написал.
— Предоставьте ему эту возможность! — предложил Кос-талес. — Чем он рискует? И чем рискуете вы?
Несколько дней спустя, в феврале 1895 года, на улице Реал, 54, в витрине продавца зонтиков Эрнандеса были выставлены работы Пабло. Продавец был выбран удачно: в силу климата, который царил в Галисии, магазинчик никогда не страдал от недостатка клиентов. Выставка, более чем скромная, содержала среди прочих картин Нищего в фуражке. Местная пресса, зная возраст художника, высказалась очень благосклонно. Можно было, например, прочесть: «Что удивляет, так это сила воли и уверенность в себе, с какой написаны портреты. Если он будет продолжать в том же духе, он на верном пути (…). Мы не сомневаемся, что его ожидают слава и блестящее будущее». Другой критик отметил несомненные способности мальчика, «как будто кисти держал в руках художник с богатым опытом, а не новичок»[29].
Несмотря на столь благожелательные отзывы прессы, картины не покупали. Правда, и рекламы никакой не было: ни афиш, ни объявлений в газетах.
И только Перес Косталес, чей портрет фигурировал на выставке, купил несколько работ…
Пребывание в Ла-Корунье ознаменовалось еще одним немаловажным событием: Пабло впервые испытал доселе неведомое ему чувство — любовь. В то время в Галисии много говорили о трагической судьбе английского генерала, сэра Джона Мура, убитого в 1809 году в сражении с Наполеоном под Ла-Коруньей. Умирая, он шептал имя возлюбленной. Эта трогательная история произвела на Пабло сильное впечатление. Почему бы и ему не стать героем страстной любовной истории, впрочем, без столь трагического конца? Но где найти свою избранницу? К сожалению, выбора практически не было, так как родители почти ни с кем не общались. Возможно, в лицее? Но в классе было всего две девочки. Он избрал Анхелес Хиль[30]. Об этом увлечении известно совсем немного: Пабло пишет имя возлюбленной на полях учебника, в тетрадях, переплетает ее инициалы со своими. Это любовное увлечение оказалось настолько серьезным, что обеспокоенные родители Анхелес, занимавшие в обществе более высокое положение, чем семья мальчика, поспешили отправить дочь подальше, в Пампелунь; это название можно прочесть в одной из его тетрадей рядом с инициалами девочки.
Хотя использование зашифрованных записей и инициалов свидетельствует скорее о наивном ребячестве Пабло, однако это не исключает возможности и достаточно глубокого чувства, которое могло возникнуть в душе не по годам развитого мальчика. А их насильственная разлука больно ранила чувствительного подростка. После этого в течение длительного времени любовь станет для него чем-то вроде болезненной авантюры, в которую следует отправляться с крайней осторожностью. Возможно, эта первая душевная рана, так никогда и не зарубцевавшаяся, объясняет последующее отношение Пабло к женщинам — определенную жесткость, некоторые странности в его поведении, нередко сбивавшие с толку знакомых.
В феврале 1895 года дон Хосе неожиданно узнает, что его знакомый в Барселоне, Рамон Наварро Гарсиа, уроженец Ла-Коруньи, решил вернуться в родные края. Так судьба подарила дону Хосе счастливую возможность покинуть Ла-Корунью, обменявшись с коллегой занимаемыми постами. Нельзя сказать, что отец Пабло, истинный андалусец, слишком любил Каталонию, но ему была настолько ненавистна Ла-Корунья, ее отвратительный климат, ее обитатели, что он готов был вырваться оттуда любой ценой. По крайней мере, в Барселоне он вновь обретет сверкающее голубое небо Средиземноморья, без которого так страдал в течение трех лет. Что же касается маленького Пабло, то отец считал, что для него тоже будет спасением поскорее покинуть места, где все напоминало об Анхелес: хотя мальчик не делился с родителями своими переживаниями, дон Хосе отлично понимал, насколько глубоко ранил подростка грустный финал его первого любовного увлечения. В Барселоне, где бурлит жизнь, он скорее избавится от печальных воспоминаний… Что же касается его занятий живописью, то там он сможет продолжить обучение, причем в гораздо лучших условиях.
17 марта специальным декретом был официально разрешен обмен занимаемыми постами между Рамоном Наварро Гарсиа и Хосе Руис Бласко, а в мае семья Пабло окончательно покидает Ла-Корунью. После мучений, испытанных во время путешествия морем в 1891 году, дон Хосе предпочитает переезд по железной дороге. Они останавливаются для пересадки в Мадриде. Дон Хосе считает абсолютно необходимым познакомить сына с шедеврами Прадо — работами Гойи, Риберы, Сурбарана, Веласкеса, обращая особое внимание на Менины. Вот к чему надо стремиться! Полный энтузиазма, Пабло тут же зарисовывает в альбом две головы с полотна Веласкеса (Музей Пикассо, Париж). Покинув Прадо, Пабло успевает написать с натуры Мадридский пейзаж. Он не теряет времени даром…
