КРИСТИНА ДЖОРДЖИНА РОССЕТТИ
CHRISTINA GEORGINA ROSSETTI
ПОРТРЕТ КРИСТИНЫ ДЖОРДЖИНЫ РОССЕТТИ Фотография с рисунка Д. Г. Россетти 1877 Национальная портретная галерея, Лондон
КРИСТИНА ДЖОРДЖИНА РОССЕТТИ (5 ДЕКАБРЯ 1830–29 ДЕКАБРЯ 1894)
Поэтесса, сестра живописца и поэта Данте Габриэля Россетти. Родилась в Лондоне, в семье литературного критика, художника и поэта, итальянца по происхождению. Получила домашнее образование под руководством матери, читавшей вместе с ней религиозные сочинения, классику, волшебные сказки и романы. Начала писать стихи с шести лет, в основном подражая любимым поэтам, затем принялась экспериментировать с известными формами — сонетами, гимнами и балладами, черпая сюжеты из Библии, народной поэзии и житий святых. Как только было основано Братство прерафаэлитов, Кристина Россетти стала его активной участницей.
Начало ее литературной карьере положили публикации в «Атенее» (1848) и в прерафаэлитском журнале The Germ (1850). Самый известный сборник — «Рынок гоблинов и другие стихи» — вышел в 1862 г. и вызвал похвалу критиков. В ее произведениях, демонстрирующих безупречное владение самыми разными поэтическими формами, нередки темы искушения и спасения, религиозные размышления, раздумья о роли женщины в обществе, мотивы чувственной страсти, страдания и искупления, расплаты за минутный порыв. Поэтессу всегда занимала мысль о том, как достойно встретить смерть, утешить близких, облегчить расставание («В гору», «Помни», «Песня», «Когда я умру»). Стихи для детей — еще одна грань ее таланта. Опыт, приобретенный Кристиной Россетти в юности, когда она преподавала в частной школе, пригодился ей впоследствии: она написала множество детских стихов, а в 1872 году был опубликован сборник «Динь-дон» (Sing-Song), вошедший в золотой фонд английской литературы для детей.
Во второй половине XX в. произошло вторичное «открытие» Кристины Россетти. Вирджиния Вульф, ценившая ее не меньше, чем поэта-лауреата А. Теннисона, писала о ней: «Поэзия Россетти будит в нас такой порыв и восторг потому, что каждому из нас знакомы переполняющие ее чувства».
Does the road wind up-hill all the way?
Yes, to the very end.
Will the day’s journey take the whole long day?
From morn to night, my friend.
But is there for the night a resting-place?
A roof for when the slow dark hours begin.
May not the darkness hide it from my face?
You cannot miss that inn.
Shall I meet other wayfarers at night?
Those who have gone before.
Then must I knock, or call when just in sight?
They will not keep you waiting at that door.
Shall I find comfort, travel-sore and weak?
Of labour you shall find the sum.
Will there be beds for me and all who seek?
Yea, beds for all who come.
Всё ли он в гору ведет, этот путь?
Да, и дорога длинна.
Значит, весь день не придется вздохнуть?
Весь, от зари дотемна.
Ждет ли ночлег на вершине холма?
К ночи приют ты найдешь.
Как же найти, коль опустится тьма?
Мимо него не пройдешь.
Встречу ли друга там хоть одного?
Будет и друг там, и враг.
В дверь постучать или кликнуть кого?
Незачем, впустят и так.
Ждет ли там отдых от долгих трудов?
Там подведут им итог.
Всем ли ночлег в этом доме готов?
Всем, кто преступит порог.
She sat and sang alway
By the green margin of a stream,
Watching the fishes leap and play
Beneath the glad sunbeam.
I sat and wept alway
Beneath the moon’s most shadowy beam,
Watching the blossoms of the May
Weep leaves into stream.
I wept for memory;
She sang for hope that is so fair;
My tears were swallowed by the sea;
Her songs died on the air.
Поет, бывало, она,
И солнцем полон ручей,
Играют рыбы, и дна
Не видно в бликах лучей.
Бывало, плачу — тоски
Не скрыть от лунных лучей.
Роняет май лепестки,
Как будто слезы — в ручей.
О прошлом слезы мои;
О счастье пела она;
Но слезы в море ушли,
Но песнь ее не слышна.
Two days ago with dancing glancing hair,
With living lips and eyes:
Now pale, dumb, blind, she lies;
So pale, yet still so fair.
We have not left her yet, not yet alone;
But soon must leave her where
She will not miss our care,
Bone of our bone.
Weep not; O friends, we should not weep:
Our friend of friends lies full of rest;
No sorrow rankles in her breast,
Fallen fast asleep.
She sleeps below,
She wakes and laughs above:
To-day, as she walked, let us walk in love;
To-morrow follow so.
Позавчера еще она
Смеялась, и глаза блестели,
И вот — недвижная в постели
Лежит, прекрасна и бледна.
Мы рядом, но на небесах
Час расставания назначен.
Что для нее теперь мы значим?
От плоти — плоть, но к праху — прах.
Друзья, не плачьте, ни к чему:
В пределах горних мир, прохлада;
Ни горя там, ни боли — рада
Она покою своему.
Душа не спит, душе — летать,
И петь, и начинать с начала.
Она любовь нам завещала,
В любви мы встретимся опять.
‘HOLLOW-SOUNDING AND MYSTERIOUS’
There’s no replying
To the Wind’s sighing,
Telling, foretelling,
Dying, undying,
Dwindling and swelling,
Complaining, droning,
Whistling and moaning,
Ever beginning,
Ending, repeating,
Hinting and dinning,
Lagging and fleeting —
We’ve no replying
Living or dying
To the Wind’s sighing.
What are you telling,
Variable Wind-tone?
What would be teaching,
O sinking, swelling,
Desolate Wind-moan?
Ever for ever
Teaching and preaching,
Never, ah never
Making us wiser —
The earliest riser
Catches no meaning,
The last who hearkens
Garners no gleaning
Of wisdom’s treasure,
While the world darkens: —
Living or dying,
In pain, in pleasure,
We’ve no replying
To wordless flying
Wind’s sighing.
Долгий рассветный
Вздох безответный —
Это пророчит
Ветер бессмертный;
Плачет, хохочет,
Жалобный, гулкий,
Медленный, юркий,
В музыке свиста,
Робкий и ловкий,
Исподволь, быстро,
Без остановки.
Что нам глубокий
Ветра далекий
Вздох одинокий?
Скрыто посланье
Ветра извечно,
Скрыто прозренье
В стоне страданья,
В свисте беспечном.
Песня борея
Вся — откровенье,
Только мудрее
Вряд ли мы станем,
Время считаем,
Ночью ли, днем мы
Ищем ответа —
Тщетно бредем мы
В солнечном поле
Знаний и света.
Смертные сроки
Счастья и боли —
Что вам глубокий
Вздох одинокий
Далекий?
I will tell you when they met:
In the limpid days of Spring;
Elder boughs were budding yet,
Oaken boughs looked wintry still,
But primrose and veined violet
In the mossful turf were set,
While meeting birds made haste to sing
And build with right good will.
I will tell you when they parted.
When plenteous Autumn sheaves were brown,
Then they parted heavy-hearted;
The full rejoicing sun looked down
As grand as in the days before;
Only they had lost a crown;
Only to them those days of yore
Could come back nevermore.
When shall they meet? I cannot tell,
Indeed, when they shall meet again,
Except some day in Paradise:
For this they wait, one waits in pain.
Beyond the sea of death love lies
For ever, yesterday, to-day;
Angels shall ask them, ‘Is it well?’
And they shall answer, ‘Yea.’
Frederick Smallfield EARLY LOVERS Oil on canvas. 1858 Manchester City Art Gallery Фредерик Смоллфилд ЮНЫЕ ВЛЮБЛЕННЫЕ Холст, масло. 1858 Манчестерская художественная галерея
Когда они друг друга обрели?
Едва деревья стали зеленеть.
Пусть яблони еще не зацвели,
И дуб стоял безлиствен и суров,
Но примулы тянулись из земли,
Во мху фиалки нежные росли,
Влюбляясь, птицы торопились петь
И выводить птенцов.
Когда они расстались, знаю я.
Когда снопы убрали со стерни,
Они расстались, скорби не тая.
Ликующее солнце в эти дни
Еще ничуть не сделалось бледней.
Увы! Венец утратили они.
Увы! Не знать веселых прежних дней
Впредь ни ему, ни ей.
Когда они увидятся? Бог весть,
Когда они увидятся опять.
Вот разве что в раю сойдутся вновь,
А до тех пор им мучиться и ждать.
За гранью смерти кроется любовь,
Которая пребудет навсегда.
Их спросит ангел: «Хорошо ли здесь?»
Они ответят: «Да».
