Казалось бы, это должно было сильно рассердить Толстого. Во всяком случае, если его раздраженные уверения, что он никогда не занимался списыванием реально существовавших людей, а случись ему заняться таким пустяковым делом, он просто стыдился бы печататься, были искренни, прочитав (или услышав) безапелляционное утверждение сестры своей жены, что Наташа Ростова - это не кто иная, как она сама, Лев Николаевич должен был хотя бы мягко попенять свояченице, разъяснив ей, что она заблуждается, что на самом деле Наташа Ростова - вовсе не она, не Таня Кузминская, и не другая какая-нибудь девочка или молодая женщина, а "вообще НИКТО, как и всякое лицо романиста".
Толстой, однако, этого не сделал.
Мало того! Он даже подтвердил однажды, что нахальное заявление его свояченицы, будто Наташа Ростова - это она, и в самом деле не так уж безосновательно.
8 декабря 1866 года Лев Николаевич написал письмо художнику Башилову, который работал над иллюстрациями к "Войне и миру". Особое внимание в этом письме он уделил рисунку, на котором была изображена Наташа.
ИЗ ПИСЬМА Л. Н. ТОЛСТОГО М. С. БАШИЛОВУ
Я чувствую, что бессовестно говорить Вам теперь о типе Наташи, когда у Вас уже сделан прелестный рисунок; но само собой разумеется, что вы можете оставить мои слова без внимания. Но я уверен, что вы, как художник, посмотрев Танин дагерротип 12-ти лет, потом ее карточку в белой рубашке 16-ти лет и потом ее большой портрет прошлого года, не упустите воспользоваться этим типом и его переходами, особенно близко подходящим к моему типу.
Выходит, сам Толстой как бы подтверждает, что его Наташа - это Таня Кузминская. Ну, если даже и не совсем Таня, то, во всяком случае, облик Тани "особенно близко подходит" к созданному им "типу".
Но как же тогда нам быть с его решительным утверждением, что "та деятельность, которая состоит в описании действительно существующих лиц" не имеет решительно ничего общего с тою, которой он всю жизнь занимался?
Чем больше читаешь писем Толстого, тем более странным и непримиримым кажется это противоречие.
С одной стороны, Толстой не устает подчеркивать, что описание действительно существующих или существовавших лиц не имеет ничего общего с работой настоящего писателя.
С другой стороны, он то и дело обращается к родственникам, друзьям и знакомым с такими, например, просьбами:
ИЗ ПИСЕМ Л. Н. ТОЛСТОГО
Таня, милый друг, сделай мне одолжение. Спроси у Саши брата, можно ли мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне рассказывал...
У меня давно бродит в голове план сочинения, место действия которого должен быть Оренбургский край, а время - Перовского. Теперь я привез из Москвы целую кучу матерьялов для этого. Я сам не знаю, возможно ли описывать В. А. Перовского и, если бы и было возможно, стал ли бы я описывать его; но все, что касается его, мне ужасно интересно, и должен вам сказать, что это лицо, как историческое лицо и характер, мне очень симпатично. Что бы вы сказали и его родные? Не дадите ли Вы и его родные мне бумаг, писем? с уверенностью, что никто, кроме меня, их читать не будет, что я их возвращу, не переписывая и ничего из них не помещу. Но хотелось бы поглубже заглянуть ему в душу.
Так что же, может быть, Т. А. Кузминская все-таки была права? И может быть, даже княгиня Волконская, решившая, что под именем Андрея Болконского Толстой вывел какого-то ее родственника, тоже была не так уж далека от истины? Может быть, Толстой просто не хотел посвящать широкую публику в секреты своего ремесла и сознательно утаивал правду? Я мог бы высказать тут много разных догадок и предположений. И даже сообщить некоторые факты, подтверждающие эти мои догадки.
Но чтобы всерьез ответить на этот вопрос, надо провести целое расследование. И может быть, даже не одно.
Взять, скажем, какое-нибудь произведение того же Толстого или другого какого-нибудь писателя и проследить по письмам, документам, черновикам, свидетельствам современников, - как оно создавалось.
Если вы прочли мое предисловие и еще не забыли, о чем там шла речь, вы, наверно, уже догадались, что провести это расследование я поручу Шерлоку Холмсу и его верному другу и соратнику доктору Уотсону.
КАК СОЗДАВАЛАСЬ ПОВЕСТЬ Л. Н. ТОЛСТОГО
"ХАДЖИ-МУРАТ"?
Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон
Холмс курил свою знаменитую трубку и с интересом поглядывал на Уотсона, который листал какую-то книгу и при этом хмурился, вопросительно вздымал брови и недоверчиво хмыкал.
- Ну-с, друг мой, так к какому же выводу вы пришли? - наконец не выдержал Холмс. - Можно ли верить графу Толстому и рассматривать его Хаджи-Мурата как фигуру историческую? Или все это - просто красивая выдумка, сочиненная с единственной целью: растрогать, разжалобить нас, вызвать наше сочувствие к герою этой сентиментальной повести?
- Вы просто дьявол, Холмс! Самый настоящий дьявол! - бурно отреагировал на этот вопрос Уотсон. - Конечно, для такого проницательного человека, как вы, не составило большого труда угадать, о чем я думал. Тем более что я не делал секрета из того, что мои мысли в настоящий момент заняты повестью Льва Толстого "Хаджи-Мурат", которую я только что с интересом дочитал до конца. Но как, черт побери, вам удалось сформулировать возникший у меня вопрос с такой потрясающей точностью?
- Ничего не может быть легче, - улыбнулся Холмс, попыхивая трубкой. Наблюдая за вами, я заметил, что, дочитав книгу до конца, вы вновь обратились к ее началу. А в начале этого своего повествования Толстой, как я хорошо помню, говорит: "Мне вспомнилась одна давнишняя кавказская история, часть которой я видел, часть слышал от очевидцев, а часть вообразил себе. История эта, так, как она сложилась в моем воспоминании и воображении, вот какая". Мудрено ли было предположить, что, прочитав эти толстовские слова, вы задались вопросом: что же именно в этой рассказанной им истории Толстой выдумал, то есть вообразил, а что было на самом деле?
- Да, верно, - признался Уотсон. - Именно об этом я и подумал.
- И к какому же выводу пришли? - повторил свой первоначальный вопрос Холмс.
- Вывод нам подсказывает сам Толстой. Он ведь прямо говорит: что-то он видел сам, что-то слышал от очевидцев, а что-то вообразил. При таком раскладе резонно предположить, что большую часть рассказанного в этой повести он все-таки выдумал. Что же касается той части истории, которую он слышал от очевидцев...
- Ну, ну? Что же вы замолчали? - подбодрил его Холмс.
- Вы же сами знаете, - неуверенно продолжил Уотсон, - что свидетельствам очевидцев не следует особенно доверять. Существует даже поговорка: "Врет, как очевидец".
- Иными словами, - сделал вывод Холмс, - вы считаете, что история, рассказанная Львом Толстым в его повести "Хаджи-Мурат", не слишком достоверна?
- Да, пожалуй. Во всяком случае, я не считаю, что героя этой повести можно рассматривать как историческое лицо. Скорее он - плод художественной фантазии автора.
- Допустим, - согласился с Уотсоном Холмс. - Допустим, утверждая, что многое в этой истории им выдумано, Толстой сказал правду.
- Что значит - допустим? - возмутился Уотсон. - Ведь не хотите же вы сказать, что Толстой сознательно ввел своих читателей в заблуждение?
Этот возмущенный, а отчасти даже риторический вопрос Холмс оставил без ответа. Он подошел к своему знаменитому бюро, где хранились документы, оставшиеся от множества расследовавшихся им дел, откинул его крышку, выдвинул ящик и сказал:
- Взгляните сюда, друг мой.
Уотсон взял из рук Холмса толстую папку и, с трудом разбирая выцветшие буквы, прочел: "Материалы Хаджи-Мурата".
- Ого! - удивился он. - Неужели вся эта груда бумаг связана с работой Толстого только над одной этой маленькой повестью?
- На самом деле их было гораздо больше, - ответил Холмс. - Здесь только выписки из исторических источников. Взгляните на этот лист. Это перечень вопросов, ответы на которые Толстой искал лишь в одной книге: "Сборник кавказских горцев", изданной в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году в Тифлисе.
- Ну и ну! - изумился Уотсон. - Этих вопросов тут, я думаю, не меньше сотни!
- Сто тридцать четыре, - невозмутимо отреагировал Холмс. - Подсчитывать нет нужды, поскольку все они тщательно перенумерованы. По пунктам. Вот пункт первый: о браках. Пункт второй: свадьбы, обряды, похороны, оплакивания, гаданья, песни о мщении и удальстве. Пункт третий: приветствия, проклятия... Пункт пятый: подробности жизни, пища, учение... Пункт двадцатый: гуляния, брачный пир, зурна... Пункт двадцать седьмой: разговоры. Двадцать восьмой: вечерняя молитва... Пятьдесят девятый: костюмы и пляски... Ну, и так далее... Как видите, Уотсон, работая над "Хаджи-Муратом", Толстой пользовался не только личными впечатлениями и рассказами очевидцев. Но книга про обычаи и нравы кавказских горцев - это только начало. Вот, взгляните... Это переписка Толстого, относящаяся ко времени его работы над "Хаджи-Муратом". Прочитав эти письма, вы убедились бы, что почти в каждом из них, к кому бы оно ни было обращено, Лев Николаевич просит сообщить ему те или иные сведения о Николае Первом.
