Указанным окказиональным недостаткам поэтики Вортсворта Колеридж, не испытывая страха встретить несогласие умного искреннего читателя, противопоставляет следующие выдающиеся качества его поэзии. Во-первых, простая чистота языка, совершенное соответствие слов значению. Во-вторых, гармония мысли и сентиментов: они свежи и пропитаны росой, его муза свободно парит в справедливом и оригинальном размышлении. В-третьих, яркая сила и оригинальность отдельных строк и абзацев: изящная меткость выражения мысли. Эта красота, как выдающаяся характеристика поэзии Вортсворта, заставила его противников восхищаться ею. В-четвертых, совершенная правда природы в его образах и описаниях, мгновенно взятых у нее. В-пятых, медитативный пафос, союз глубокой и тонкой мысли с чувствительностью, сочувствие человеку человеком. И последнее, - Колеридж бросает вызов всем поэтам, в смысле непревзойденности таланта воображения Вортсворта. По мощности своего воображения он близко стоит из всех современных ему писателей к Шекспиру и Мильтону, но с другой стороны он совершенно неповторим:
He doesn't lead to all thoughts and to all objects add the gleam,// The light that never was, on sea or land,// The consecration, and the poet's dream. (Wordsworth)
По мнению Колериджа, его слава принадлежит другому веку и не может быть ни ускорена, ни замедлена.
С точки зрения Хэзлита (W. Wordsworth 1938: 23-35), гений Вортсворта это чистое излучение духа века. Его общеупотребительный стиль выражает повседневные истины. Поэт не видит ничего благороднее, чем человеческие надежды и ничего нет таинственнее, чем человеческое сердце. Он берет самые простые элементы природы и человеческого мышления и старается построить из этого новую систему поэзии, и придерживается принципа "Nihil humani a me alienum puto". Поэт придает знакомому очарование новизны в диалоге с природой, которая для него является как бы домом. В его поэзии мало упоминаний горных пейзажей, но из внутреннего убеждения можно быть уверенным, что все написано в горной стране.
Диалог поэта с природой иллюстрируется двумя строчками:
To him the meanest flower that blows can give// Thoughts that do often lie too deep for tears.
Мильтон был его великим идолом и поэт иногда осмеливается сравнивать себя с ним. Его сонеты обладают, как у Мильтона, возвышенным тоном и пророческим духом.
Поэт за последние годы имел целый прилив приверженцев своего таланта и, как пишет Хэзлит, поэт просит публику освободить его от последней необходимости, которая постигает гениев - стать богом своего поклонения и обожания (The god of his own idolatry).
Квинси (W. Wordsworth 1938: 36-44) приходит к заключению, что у Вортсворта страсть к природе зафиксирована в крови. Как и Хэзлит, Квинси цитирует бессмертную строчку: "Thoughts that do often lie too deep for tears". Первые двадцать лет своей поэтической деятельности Вортсворт и его поэзия были предметом насмешек. А потом его поэзия раздвинула все тучи, которые собирались вокруг его творчества. По мнению Квинси поэзия размышления Вортсворта - возможно та область литературы, которая окончательно наберет свою мощь для последующих поколений. Среди претендентов на эту область поэзии, со дня смерти Шекспира, является лишь Вортсворт.
Д. Смит (W. Wordsworth 1938: v-vxiii) в своей статье выступает как нададресат (Бахтин 1979: 305). Так он оценивает поэтику Вортсворта не только со своей точки зрения, но и точки зрения Колериджа, Хэзлита и Квинси. Кроме того, он принимает во внимание предисловие, написанное Вортсвортом к своим лирическим балладам.
Смит полагает, что ранние поэмы Вортсворта были вызовом критикам. Он открыто заявлял, что собирается публиковать их как эксперимент, и не скрывал, что он надеется привести поэзию на новые пути. Как поэт он был на вершине славы между публикацией "Lyrical Ballads" и "The Excursion". "Каждый великий и оригинальный писатель, - утверждал он, - должен создать вкус, с помощью которого читатели найдут в нем привлекательность; он должен научить искусству видения поэта читателем." (Wordsworth 1938: xi)
По мнению Смита, Вортсворт стремится избегать условностей языка поэзии, используя язык, на котором действительно говорят люди. Конечно, ни один из поэтов не может всегда использовать язык повседневной речи, но он должен стремиться к простоте. Природа для Вортсворта, с точки зрения Смита, - это живая душа, которая раскрывается в движениях звезд, острой тоске сердца и увядании цветка. Передавать доброе (communicating good) - вот одно из свойств его поэзии.
Таким образом, диалогическое сопоставление четырех точек зрения показывает их сходство и различие, обогащает творчество Вортсворта новыми смыслами. При этом выделяются не только достоинства, но и недостатки. То есть генерируется новый состав смыслов с помощью смысловой диалогической конвергенции.
3. 5. 2. 4. Научные дискуссии, комментарии.
Автор научного текста не может ожидать сиюминутной реакции на свой текст, так как осуществляется дистантная и разорванная во времени коммуникация. Однако, как ни разнообразны формы, в которые выливаются в науке творческое общение, в основе его всегда лежит процесс речевого взаимодействия, то есть диалог. (Славгородская 1986: 6)
Теория научного диалога является сейчас "недостающим звеном" в общей теории коммуникации. По мнению Л. Славгородской, каждый конкретный научный текст "лежит на пересечении двух коммуникативных цепей: от одного ученого к другому и от одного этапа в развитии отрасли знаний - к следующему. Соответственно и социально-культурные свойства научного текста связаны как с процессом коммуникативного взаимодействия в сфере науки, так и с коммуникативной природой самой науки, самого процесса познания" . (Славгородская 1986: 115)
Однако, процесс познания уподобляется не простой цепи стимулов и реакций диалогической речевой цепи, как представляется Л. Славгородской. Ибо диалогические отношения не всегда совпадают с отношениями между репликами реального диалога - они гораздо шире, разнообразнее и сложнее. "Два высказывания, отдаленные друг от друга и во времени и в пространстве, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция (хотя бы частичная общность темы, точки зрения и т. д. )." (Бахтин 1979: 303-4)
Отправным пунктом для дискуссии является работа Дж. Остина (Austin 1962), представленная в свою очередь в работе М. Култхарда. (Coulthard 1995)
В 1962 Остин заметил, пишет Култхард (Coulthard 1995: 13), что философия языка долгое время исходила из предположения, что функция утверждения состоит в описании положения вещей или состояния некоторого факта, истинного или ложного. Позднее лингвисты пришли к пониманию, что дело обстоит не так. Существует высказывания, которые выглядят как утверждение. Остин предпочитает называть их "констативами", которые не фиксируют информацию о фактах. Он фокусирует внимание на третьей группе предложений, которую относит к категории "перформативов".
(1)...There are sentences which look like statements or as Austin prefers to call them constatives, that are not intended to record or impart information about facts. ... Austin focuses on a third group of sentences which he labels performatives (Coulthard)
(2)...Austin is forced to conclude reluctantly that there are in fact no linguistic features which reliably and unambiguously distinguish performative from non performative utterances. (Coulthard)
М. Култхард подчеркивает, что Остин неохотно приходит к заключению о фактическом отсутствии лингвистических признаков, которые бы надежно и однозначно указывали на различие между перформативными и неперформативными высказываниями.
(3)...Much more problematic are the utterances without a performative verb. Austin suggests that the problem is not, in fact, too difficult because any utterance which is in fact performative should be reducible or expandable... Thus 'out' is equivalent to 'I declare, pronounce or call you out; 'guilty' is equivalent to 'I find, pronounce you to be guilty'. (Coulthard)
Более проблематичными, считает Култхард, являются высказывания без перформативного глагола. Остин, в свою очередь, полагает, что проблема не так трудна, потому что любое перформативное высказывание может быть редуцировано или расширено.
(4)...Austin first distinguishes locutionary and illocutionary acts... the interpretation of the locutionary act is concerned with meaning, the interpretation of the illocutionary act with force. Austin glosses 'meaning' unhelpfully as the use of language with a certain more or less definite 'sense' and a more or less definite 'reference', but Strawson clarifies things by asking what a listener would need to know, so that he could be said to know 'the meaning of precisely what was said' on a given occasion. He (Strawson) points out that a complete mastery of the linguistic system, syntax and semantics is almost insufficient, ...meaning must be seen as an amalgam of textual and extra-textual information. (Coulthard)
Остин, подчеркивает Култхард, различает локутивные и иллокутивные акты. Интерпретация первых имеет дело со значением, вторых - с воздействием (force). Остин беспомощно рассматривает значение как использование языка с более или менее определенным смыслом, но Стросон, полемизируя с Остиным, указывает на то, что полное овладение лингвистической системой, синтаксисом и семантикой недостаточно, так как чтобы слушателю точно знать значение того, что сказано по данному случаю, последнее (значение) должно рассматриваться как амальгама текстуальной и экстра текстуальной информации.
(5) Cohen argues that illocutionary forces do not in fact exist. Searle reaches the conclusion that there are only illocutionary acts... These criticisms are in fact unhelpful and appear to pun on the meaning of 'meaning' for as J. Ferguson states, that even if there are cases in which meaning completely determines force it isn't the same thing as force. (Coulthard)
