Все тот же несгибаемый, искренний, мужественный художник! Ничто его не берет!..
Припомнился записанный на пленку вечер Булата Окуджавы, проходивший в эпоху «перестройки». Его спросили из зала, когда он чувствовал себя свободнее — теперь или в годы застоя. Само собой подразумевался ответ — конечно теперь! Окуджава спокойно ответил: «Одинаково для меня».
Я думаю, что если бы Тышлера спросили об этом в годы «оттепели», — он ответил бы так же. Его «чувство свободы» не регламентировалось общественной ситуацией. Редкий дар внутренней свободы, «тайной свободы», — как называлось это в русской традиции…
Глава шестнадцатая
ВСТРЕЧИ И НЕВСТРЕЧИ С ШАГАЛОМ
Таинственной невстречи
Пустынны торжества…
А. Ахматова. Первая песенка
Шагал с Тышлером в реальности, кажется, не встречались. По крайней мере, сведений об этом нет. Но через их жизни проходят метафорические встречи.
Невероятно схоже их «мистическое» чувство призвания, идущее из детства. Об этом я писала.
Шагал был первым художником ГОСЕТа, Тышлер его последним художником.
Летом 1973 года Марк Шагал впервые после долгого перерыва приехал в Россию, в Москву. Но и тогда художники, столь близкие друг другу по духу, не встретились.
Существует две версии этой «невстречи». Одна идет от Флоры Сыркиной, винящей в ней Шагала — не проявил должной активности.
Другая — от Григория Анисимова — сам Тышлер, когда его попросили принять у себя Шагала, наотрез отказался: «О чем мы будем с ним говорить? Выслушивать его сожаления, снисходительные оценки?»[229]
Видимо, причин было несколько, и Тышлер в вопросе о встрече с Шагалом колебался.
В тышлеровском архиве сохранилось взволнованное письмо в Верею младшего современника и хорошего знакомого Тышлера, писавшего о нем статьи, а о Шагале целые книги, — Александра Каменского, в котором тот описывает свою встречу с мэтром:
«Дорогой Александр Григорьевич!
Сегодня 10 июня я побывал в гостинице, где остановился Шагал.
Этому предшествовала целая эпопея. К Шагалу все эти дни, что он приехал, решительно никого не допускали, да и сам он не искал контактов, по многим причинам — 86 лет, опасения провокаций и т. д. Он ни у кого не был в гостях, кроме официального приема у Фурцевой и полуофициального у Костаки (известного коллекционера. — В. Ч.). Людей туда, естественно, не приглашали, только всяких доверенных лиц…
Шагал побывал в Третьяковке, в музее им. Пушкина, где, в частности, ему показали Ваши работы. Я при этом не присутствовал. Женя Левитин (искусствовед из ГМИИ. — В. Ч.) рассказывал, что Шагал очень доброжелательно отнесся к Вашим работам, особенно к тем, что выполнены в 30-е годы.
В разговоре с Шагалом я упомянул о Вас. „Я видел его работы, — сказал Шагал. — Он очень талантливый человек“. Затем я рассказал, что Вы спасли его панно в Еврейском театре[230]. Старик страшно разволновался и растрогался. „Передайте ему мою сердечную благодарность“, — сказал Шагал.
„А Вы лучше напишите сами“, — ответил я и показал ему кусок твердой бумаги. Шагал написал, причем очень волновался при этом. В центре листа — то ли женский портрет, то ли автопортрет. И написал следующее:
„Москва 1973
Дорогой Алек. Тышлер
Милый художник, мы передаем Вам — спасибо.
(рисунок)
Я не умею рисовать сейчас, т. к. я взволнован — Марк Шагал“.
Письмо у меня, и как только Флора появится в Москве, пусть позвонит, я передам. Беседа была интересной, хотя крайне сумбурной.
Доброго Вам здоровья и счастья!
Ваш А. Каменский».
Флора делает к этому письму примечание: «В июне 1973 года в Москву приехал Шагал… <…> его бдительно опекала его жена „Вава“. Да и сам он, видимо, щадя себя, не искал встреч со старыми знакомыми. Тышлер в это время жил с Сыркиной в Верее. Он надеялся, что старый коллега захочет его повидать и свяжется с ним. Но этого не произошло. А Тышлер, человек весьма деликатный, не захотел навязываться ему сам»[231].
Итак, вопрос о личном знакомстве остается открытым. Критик А. Каменский, судя по письму, его не предполагает, а Флора в комментариях на него намекает.
Косвенно подтверждают это и мемуары Лабаса.
В 1922 году в Москве проходила «Выставка трех» с участием Натана Альтмана, Давида Штеренберга и Марка Шагала. На ней, кстати говоря, экспонировались и панно Шагала, сделанные для ГОСЕТа. Лабас в своих воспоминаниях пишет, что «коротко разговаривал с Шагалом» на этой выставке и потом на открытии его панно в ГОСЕТе. В том же году Шагал уехал из России.
Тышлер и Лабас в пору раннего знакомства были, как мы помним, «неразлучны». Возможно, и молодой Тышлер «был представлен» Шагалу, но тот за давностью лет мог об этом позабыть.
Старый Лабас, в отличие от Тышлера, на открытии выставки Шагала в Третьяковке летом 1973 года, на которую приехал из Франции сам мэтр, — присутствовал[232].
Противоречивы и интерпретации «невстречи». Флора, как видим, винит в ней Шагала и его «бдительное» окружение. А Анисимов пишет, что именно Тышлер, вероятно, еще до приезда Шагала, «наотрез отказался» с ним встречаться. Вероятно, причин было несколько, — и идущих от Шагала — старость, опасения, усталость от встреч, и от Тышлера, — он был не в Москве, а в Верее. Но ведь в важных случаях он оттуда приезжал! За всем этим ощущаются какие-то «тайные комплексы» художника.
Он видел себя вровень с Шагалом. Но тот европейски знаменит, признан. А он? Его выставки за рубежом из-за «бдительных» чиновников срывались. Так, в 1966 году в Париже должна была состояться выставка, о которой, как рассказывала приехавшая оттуда вдова Алексея Толстого, Людмила Толстая, по всему городу возвещали афиши. Кроме Тышлера, в ней должны были участвовать Петр Кончаловский, Павел Кузнецов (их называет в воспоминаниях Белла) и Мартирос Сарьян (его добавляет Г. Анисимов). Можно себе представить, с каким успехом прошла бы эта выставка! Но ведь чиновники ничего в искусстве не смыслят! Фурцева не пустила за границу Тышлера, и выставка не состоялась.
Добавлю только, что ВОКС[233] регулярно вывозил тышлеровские работы за рубеж. Они выставлялись на 32 выставках и побывали во Франции, Италии, Германии, Голландии, Англии, Бельгии, Америке, Канаде, Японии…
Все так… Но Шагалу досталась, конечно, несоизмеримо большая мировая прижизненная слава.
В свое время Тышлер хотел уехать из России, как это сделал Шагал. Но Луначарский его не отпустил.
Все ли он сумел осуществить, живя в России? Все ли сделал? Не стал бы он во Франции или Америке свободнее, прославленнее, счастливее? Не будет ли Шагал перед ним этаким «мэтром», а он «мальчишкой» (как часто себя и ощущал!), оправдывающимся, смущенным?!
Но вышло не так. До него дошла, переданная друзьями, похвала Шагала и его взволнованное, благодарственное письмо…
Мне кажется, встреча все же произошла. В том «мистическом», сказочном, воображаемом пространстве, к которому оба были привержены в своем творчестве и о котором знал еще Рафаэль, изображая в «Афинской школе» мыслителей и поэтов разных веков.
Вот они идут по тропинке — один высокий, костлявый, худой, другой — пониже ростом, но ладный и крепкий. Оба с красивыми живыми лицами, полу-седые. Шагал всклокоченный, с развевающимися, по-детски пушистыми волосами вокруг круглой лысины, а Тышлер — коротко подстрижен, с аккуратно подрезанной челочкой (вечный «мешанин»). Но оба чем-то неуловимо похожие, и оба похожи на хулиганистых мальчишек, только прикинувшихся взрослыми, даже старыми.
Тропинка вьется по тенистому саду, а они оживленно беседуют. О чем?
О России, неприветливой и притягательной России, о живописи, о евреях, о революции, о Рембрандте и, конечно, о женщинах, о женщинах…
Вдалеке, сквозь дымку не то вечернего, не то утреннего тумана видны очертания какого-то городка. Одному кажется, что это старый Витебск с деревянными заборчиками, покосившимися домами, церквушками, галками…
А другой различает свою Верею, какой она возникала на его пейзажах времен «ухода» — холмистая земля с деревянным тыном, ведущим к милым дальним домишкам под огромным, светлым, вечереющим небом…
Оба видят словно бы и не эти городки, а небесный Иерусалим…
Такой мне представляется встреча этих двух российских гениев, голоса которых в годы мирового террора и бесконечного насилия славили любовь, только любовь!
Отец и мать Александра Григорьевича Тышлера с внуками — Тусей Лотоцкой и Шуриком Шевелевым.
Фото. 1920-е гг. Сидят: сестра Соня, мать Тышлера, сестра Тамара; стоят: сын Сони Шурик и неизвестная.
Фото. 1920-е гг. Младшая сестра Соня.
Фото. 1920-е гг. Молодой Тышлер развлекается.
Фото. Начало 1920-х гг. Семейный портрет. Серия «Соседи моего детства».
Холст, масло. Конец 1920-х гг. Предположительно, изображены мать Тышлера и четверо старших братьев Девушка со сценой на голове.
Холст, масло. Конец 1920-х гг. Предположительно, изображена старшая сестра Тамара Девушка под кровлей. Вариация на тему Анастасии Тышлер.
Холст, масло. 1930-е гг. Портрет жены (с птицами).
Бумага, карандаш. 1926 г. Саша Тышлер.
Фото. Вторая половина 1920-х Сима Арончик.
Фото. Конец 1930-х Юдеска (Юдифь) Арончик.
Фото. 1950-е гг. «Остовцы»: первый ряд — неизвестный, Д. Штеренберг, Н. Шифрин; второй ряд — М. Аксельрод, П. Вильямс, А. Лабас, А. Тышлер.
Фото. Конец 1920-х гг. Сын Саша.
Фото. Середина 1930-х гг. Татьяна Аристархова с сыном — Сашей Тышлером-младшим.
Фото. Середина 1930-х Флора Сыркина. Ранний автопортрет.
Картон, масло Дочь Тышлера Белла.
Фото. 1953 г. «Рубенсовская» Белла.
Фото. 1960-е гг. Модница. Вариация на тему Флоры Сыркиной. Картон, акварель. 1946 г. Еврейская свадьба.
Бумага, акварель. 1943 г. С посвящением Флоре Сыркиной Флора на диване.
Бумага, карандаш. 1946 г. Портрет Анны Ахматовой.
Бумага, карандаш. 1943 г. Вариация на тему Елены Осмеркиной-Гальпериной.
Бумага, акварель. 1946 г. Портрет Елены Осмеркиной-Гальпериной.
Бумага,
акварель. 1948 г. Портрет Насти Тышлер.
Бумага, акварель. 1949 г. Тышлер в Верее.
Фото. Конец 1940-х Настя Тышлер в доме в Верее.
Фото. 1950-е гг. Дом в Верее. На втором этаже — мастерская. Портрет Флоры Сыркиной.
Бумага, акварель. 1961 г. Девушка в колпачке. Воспоминание о Насте.
Бумага, фломастер. 1963 г. Тышлер и Флора.
Фото. 1964 г. Тышлер с молодыми художниками, справа — Михаил Шемякин.
Фото. Конец 1960-х гг. Тышлер в квартире на Верхней Масловке.
Фото. Начало 1970-х гг. Автопортрет.
Бумага, гуашь. 1925 г. Продавец птиц. Серия «Продавцы».
Бумага, акварель. 1920-е гг. Бойня.
Тушь, перо. 1925 г. Цветоформальное построение красного цвета.
Холст, масло. 1922 г. Махно в роли невесты. Серия «Махновщина».
Бумага, чернила, карандаш. 1926 г. Женщина и аэроплан.
Холст, масло. 1926 г. Качалка. «Сон в летнюю ночь», триптих.
Холст, масло. 1927 г. Махно перед зеркалом. Серия «Махновщина».
Холст, масло. 1933 г. Евреи на земле. Серия «Евреи на земле».
Бумага, акварель. 1929 г. Постановили снять чадру. Серия «Батум».
Бумага, акварель. 1930 г. Король Лир. Макет единой декорационной установки.
1935 г. Цыганы. Серия «Цыганы».
Холст, масло. 1935 г. Из «Лирического цикла», № 1.
Холст,
масло. 1928 г. Смерть командира № 1. Серия «Гражданская война».
Холст, масло. 1937 г. Эскиз декораций к спектаклю «Кармен».
Бумага, карандаш. 1934 г. Рыдающий Отелло.
Бумага, акварель. 1944 г. Старик-нищий.
Бумага, карандаш. 1943 г. Голова Отелло. Эскиз образа.
Бумага, карандаш. 1944 г. Проект-эскиз фонтана в Москве на площади Маяковского (ныне Триумфальной).
Бумага, акварель, гуашь. 1932 г. Вид Вереи.
Холст, масло. 1952 г. Гладиолусы № 1.
Холст, масло. 1959 г. Всадник с красным знаменем № 1. Серия «Гражданская война».
Холст, масло. 1955 г. Модница. Серия «Модницы».
Холст, масло. 1960 г. Обнаженная. Серия «Обнаженная».
Холст, масло. 1963 г. Дриады.
Дерево,
олифа, лак, масло, темпера. 1950–1970-е гг. Фортуна № 2. Серия «Фортуна».
Холст, масло. 1970 г. Падение ангела. Серия «Казненный ангел».
Холст, масло. 1964 г. Набат. Серия «Набат».
Холст, масло. 1971 г. Представление с чучелами. Серия «Самодеятельный театр».
Фрагмент. Холст, масло. 1975 г. Скоморохи. Серия «Скоморохи».
Фрагмент. Холст, масло.1979 г. Махно на коне. Серия «Махновщина».
Холст, масло. 1976 г. Верблюд. Серия «Сказочный город».
Холст, масло. 1980 г.ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА А. Г. ТЫШЛЕРА
