Зограф и Доспевский, дядя и племянник, не просто художники разных поколений; между ними пролегла короткая, но необычайно напряженная эпоха кардинальных сдвигов в самой структуре болгарской живописи, вступавшей в стадию светского профессионального искусства нового времени. На Захарии Зографе кончалась многовековая история болгарской иконописи, ее последний высокий взлет. Доспевский при всей своей академической выучке, профессиональных знаниях и навыках рисунка, перспективы, пластической анатомии, моделировки, светотени был бессилен вдохнуть в нее свежие силы. Обновление не состоялось, и после Захария Зографа перед болгарской иконой оставалось два пути: один — и на нем утверждались Станислав Доспевский и Николай Павлович — вел к религиозной живописи академического толка; другой путь уходил в глубинные пласты народного изобразительного искусства, в какой-то мере сохранявшего поэтику художественного примитива.
И все же преемственность — творческая, а не только семейная традиция — прослеживается достаточно четко и определенно. Три портрета Захария Зографа — первые побеги, давшие добрые всходы: вслед за ними появились тридцать восемь (!) портретов кисти Станислава Доспевского. Среди них и два автопортрета — с медалью Санктпетербургской Академии художеств, и изображения близких художника — отца, матери, жены, братьев Николы и Атанаса, сестры Доминики Ламбревой, тетки Екатерины — вдовы Захария… И поэта Найдена Герова, этнографа и фольклориста С. Захариева, доктора С. Чомакова, П. Гроздева, Г. Христовича, И. Денкоглу и других, воплотивших возрожденческий тип просветителя, ученого, борца за национальную и церковную независимость. Они совсем иные, эти портреты, чем полотна Захария; другая — уже профессиональная, академическая — система выразительных средств, другое, более широкое понимание задач. Но вероятно, важнее и существеннее различий то общее, что соединило их в истоке раннего болгарского портрета: гуманистическая концепция личности и ее духовной ценности, неразделенность нравственного и эстетического начала, утверждение национального самосознания, силы мысли и знаний, направленных к просвещению народа, наконец, высокого достоинства художника.
Воодушевлявшее Захария просветительство продолжалось и в творчестве, и в жизни — в той страсти, с которой отдавались этой идее едва ли не все члены его семьи. Еще в России у Доспевского созрела мечта о специальном художественном образовании в Болгарии; по возвращении он настойчиво, хотя и безуспешно, хлопочет об открытии при Пловдивском училище «чертежного класса» для живописцев и резчиков. Зато удалось другое предприятие неутомимого художника: в 1859 году в пловдивском доме Найдена Герова открылась первая в Болгарии художественная выставка. Живо интересуется Доспевский — и в этом снова видится знамение времени — памятниками античной и церковной старины, печется об их охране.
По-своему не менее деятельны были и его самоковские братья. В 1856 году в Самокове открывается первая общественная читальня; основателем и первым председателем ее был Иван Доспевский, с 1871 года — Христаки Захариев Зографский, организовавший при ней вместе с братом Димитром первые в Самокове любительские спектакли. (Болгарская «читалиште» — это не только и не столько читальня или библиотека, сколько своего рода клуб, где собирались крестьяне, ремесленники, учителя, учащиеся для обсуждения и решения общественных вопросов, центр просветительства, любительского театра, осуществившего первые постановки болгарских пьес патриотического содержания, и т. п. В эпоху османского ига «читалиште» сыграли огромную роль в воспитании гражданского самосознания болгар.)
Эпоха просветительства, однако, уходила в прошлое. «Грамматикой родины не освободишь», — утверждал Г. Бенковский. Наступало время больших надежд и больших тревог. «В ход должен был быть пущен нож, — провозглашает апостол свободы Васил Левский, — чернила уже не помогают». Самоковчане не оставались в стороне. Немало из них сражалось в легионе Г. Раковского, позднее в отряде Христо Ботева, народном ополчении на Шипке. В самоковском женском монастыре укрывался от полиции Левский; в местный революционный комитет вошли Никола Образописов, гравер Георгий Климов, Иван Доспевский, Христо Захариев Зографский и другие. Революционерами-агитаторами и узниками казематов были самоковские иконописцы Никола Костадинов Вальов и Захарий Димитров Доспевский, вынужденный после ареста в 1876 году скрываться в Малой Азии, Яффе, Иерусалиме.
Апрельское восстание 1876 года явило миру невиданный героизм народа, вступившего в смертельное единоборство с могущественными поработителями. Трагическое поражение восстания обернулось «страшным судом», перед которым меркли даже кошмары Апокалипсиса.
Роковым оказался этот год и для династии самоковских зографов. Умирает вдова Захария Екатерина; умирают и его сыновья — старший Георгий и младший, двадцатитрехлетний Михаил. В 1878 году в стамбульской тюрьме Мехтерхане погибает — от пыток или от яда — Станислав Доспевский. Еще раньше он не раз встречался с В. Левским и Г. Бенковским, поддерживал связь с гайдуком Тодором из Радилова. Будучи русским подданным, Доспевский имел возможность уехать в Россию — на этом настаивал пловдивский консул Геров, но оставить родину художник не мог. В Пазарджике он возглавил Комитет помощи семьям погибших в Апрельском восстании. Османские власти, разъяренные обличительными корреспонденциями, которые Доспевский посылал в лондонские газеты «Таймс» и «Дейли ньюс», бросили его в августе 1877 года в пловдивскую тюрьму Таш-капу, а затем перевели в Стамбул. Последним произведением художника стал рисунок в книге — камера Таш-капу.
В этой нераздельности жизни и творчества, в кровной, органической причастности художника к судьбам народа на каждом витке его истории — тоже одна из завещанных Захарием Зографом традиций болгарского искусства.
Ее подхватили многие из младших современников Захария Зографа, и нередко сама жизнь и свобода становились ценой верности этому завету. Николай Павлович участвовал в организации тайных революционных комитетов в Свищове и Софии; художник Христо Цокев — в деятельности болгарской политической эмиграции в Румынии; иконописец, портретист, литограф Георгий Данчов был сподвижником Васила Левского и председателем Чирпанского революционного комитета (пять лет провел он в кандалах в крепости Диар-Бекир); живописец Симеон Симеонов из рода Витанов — участник Апрельского восстания, георгиевский кавалер за храбрость на Шипке; Цаню Захариев — организатор и предводитель трявненского восстания, которое за участие в нем художников даже назвали «зографским».
Страшный, жестокий террор, последовавший за разгромом Апрельского восстания, был уже агонией пятивекового османского ига. Россия принесла Болгарии избавление: победа русского оружия в войне с Блистательной Портой означала конец ее господства на болгарских землях.
30 декабря, в канун нового, 1878 года 31-я пехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Н. Вельяминова, входившая в западный отряд генерал-адъютанта И. Гурко, освободила Самоков.
Захарию Зографу не довелось дожить до свершения самых заветных надежд, но незримая частица его как бы осталась в истории тех лет. Первым кметом освобожденного Самокова, председателем Городского совета стал Иван Доспевский, избранный вскоре депутатом Учредительного народного собрания; секретарем Городского совета — Христо Захариев Зографский, занявший в ноябре 1879 года должность кмета. Другой сын Димитра, Атанас Самоковлиев, был избран первым после освобождения кметом Пловдива. Никола Образописов — судьей в Самокове (впрочем, он скоро вышел в отставку; своенравный характер, видимо, не дал упрямцу ужиться и с новыми властями).
Рождалось новое, независимое Болгарское государство; в числе его создателей и воспреемников были родные и близкие Захария Зографа.
Между тем старое кладбище под стенами церкви св. Николая в Самокове все больше приходило в запустение, и тропинка к могиле Захария зарастала травой…
Освобожденная Болгария стремительно наверстывала упущенное за многие столетия османского ига: за несколько десятилетий ей предстояло «встать с веком наравне». Рушились последние преграды, еще недавняя провинция Османской империи на глазах одного-двух поколений превращается в современное европейское государство.
Эпоха национального Возрождения, бывшая эпохой героической, самоотверженной борьбы народа за государственную и духовную независимость, завершается. Благодаря ей новую Болгарию создавал народ, в тяжелейших условиях сохранивший себя и свое национальное достоинство, в сопротивлении угнетателям утвердивший право на свой язык, веру, культуру, школу, книгу, искусство. Но сейчас стране были нужны новые люди — молодые, энергичные, с широким кругозором европейской образованности, не познавшие позора рабства, устремленные в будущее. Рождались новые поколения, и трактаты Неофита Рильского, поэзия Найдена Герова, живопись Захария Зографа были для них перевернутой страницей прошлого.
