Я чувствую, что необходимо остановиться. "…Остапа, что называется, «понесло». Обрисовывая свою «модель» культуры, я без оговорки и без всякого даже абзаца перешёл к её разрушению, развенчанию, раз… В арсенале "интеллектуальных достижений человечества" скопилось столько всего, что можно выбрать самое простое и эффектное средство — выражение "я вру". Я вру, ибо абсурдно. Я верую, что я вру — я вру, что я верую.
"Я ВРУ" — замечательный словесно-логический парадокс. Смысл этого выражения жёстко детерМИНИРОВАН при его прикладыванию к любому тексту, кроме самого этого выражения в тексте. Я вру, что я вру — значит, я говорю правду. Но ведь чёрным по белому написано, что я вру. На колу мочало, начинай сначала. Я вру…
Сейчас я всё объясню, а пока приведу этот же пример в другом виде. Элементарная алгебра: — а‹›а (минус «а» не равно "а"). Да здравствует всемирная креза! Да здравствуетттт! Это правило не срабатывает только в одном случав — при «а» равном «0». Не при биллионе, не при отрицательной, иррациональной или мнимой величине — при нуле. Смешно, опять смешно. «0» — это я, «0» — это человек. Учитель "отца европейской философии", софист Протагор сказал популярную фразу "Человек есть мера всех вещей"; сейчас её толкуют как угодно, только не в собственном значении. «0» — это лёд под ногами майора из песни Егора Летова, и одновременно с этим «0» — это ничто, «0» — это смерть. Природа майора боится пустоты. Попробуйте что-нибудь умножить на нуль — нуль всё уничтожит. "Нуль пострашнее атомной бомбы" — сказал итальянский контркультурщик по кличке "Окурок".[36] Нуль не поддаётся анализу — он не делится. А если начать делить на «0», смотреть на мир глазами «0», то получится очень интересно — для алгебры майора на этом лежит самое страшное табу.
Вышенапечатанный абзац пошловат. Его содержание не претендует ни на искренность, ни на оригинальность, ни на истинность — все эти качества от лукавого; истина подразумевает «да» или «нет», "плюс" или «минус», но не нуль. Люди, знакомые с экзистенциализмом, поймут мою неоригинальность и неискренность(ну и что?). Я пишу это для "давешнего себя" (а пишется ли что-нибудь по-другому?),
Вернувшись к общепринятой точке зрения, я с наигранным пафосом задаю два риторических вопроса: вправе ли мы доверять нашему разуму, если его основа (логика языка) порочна? Вправе ли мы доверять науке и знанию, если уже в своих началах они дают бессмыслицу? Философская дискуссия на эту тему составит приличную библиотеку — только все это слова. Короче говоря, в нормальной жизни нормальных людей главным аргументом в пользу разума (а не контркультурного самоубийственного сумасшествия) является его польза, его центральное место, его позиция силы. Разум — это жизнь человека, разум — это целенаправленная деятельность, смысл — это цель. Можно долго крутиться в этом кругу взаимосвязанных понятий, но любая человеческая бесцельность, бессмысленность, бездеятельность (даже даосское не-деяние) железно связаны с разумом, целью и т. д. Это всё одна шайка-лейка, "евклидова геометрия" жизни, культура. Но интеллект человека способен задаться вопросом: в чём смысл жизни? Нет его. Логический парадокс "я вру", — а‹›а и т. д. — то же самое, что смысл жизни. Способность человеческого интеллекта задуматься над этим гарантирует ему будущее самоубийство. Человечество может сколько угодно долго уходить от ответа, но всё к тому идёт.
Если бы бога не было, то следовало бы сказать: бог умер. Жизнь человечества — его прозревание. Но жизнь — это культура, контркультура — это смерть. Контркультура — это прозревание ослеплением психоделической «революции», это «кубики» вливаются в вену Хендрикса, это Роттен кричит: "Ноу фьюча!", а французские Иваны Помидоровы переворачивают Латинский квартал. Кто такой Иммануил Кант по сравнению с Джимом Моррисоном — не более чем мальчишка. Такие вот дела. Смерть не «трагична», не «возвышенна», не «смешна», не «амбивалентна», не "отдаёт пошлятиной", не "прекрасна", — до тех пор, пока её не убивает (точнее, не "оживляет") культура… Попытки преодолеть смерть (во всех отвлечениях от неё, в обещании загробной жизни, в лживом гарантировании вечности человечества) противны до того, что могут отбить всякую охоту умереть. Какая мерзость — самоубийство по какой-нибудь причине, "из-за несчастной любви" или прочей "давшей трещину" жизни! Надо, надо умирать по утрам и вечерам, а неумершим, живым — стыд и срам, стыд и срам. Таскать вам нас — не перетаскать.
И я, брут, туда же — незаметно для себя перешёл к эмоциональному (следовательно — жизнеутверждающему) тону. Превратился в эдакого хеви-металлического демона, а сущность сего образа — фантазия страха, фантазия инстинкта самосохранения, фантазия жизни. Переходя к более строгому стилю изложения, я в последний раз позволяю себе быть истеричным: "Братцы, подонки-ублюдки, врубающиеся в рок! Читайте умные книжки, которые сейчас начинают издавать, слушайте кого-надо, а не всяких популярных козлов (наших и зарубежных), перестаньте заниматься всякой ерундой".
Так вот, над контркультурой не властны ни логика, ни диалектика, ни лингвистический или структурный анализ, ни иррациональное постижение — ничто. Однако, как я уже говорил, культура издревле пыталась её приручить (в «Гамлете», у Толстого, в романтизме и т. д.); если принять целью повышение авторитета контркультуры, то почти все «жемчужины» культуры можно записать в её послужной список, — но тогда придётся закрыть глаза на трусость этих «жемчужин». Куда там принц Датский пришёл? Почему его история названа трагедией — ну, погиб человек случайно, а вы всё опошлили. Смерть — такая штука, что она… Контркультуру нельзя приручить, хотя не раз казалось, что это возможно. Культура, подстраивающаяся под контркультуру, видна по трусливым заячьим ушам. Иногда они вместе присутствуют в чём-либо — ну и что? Они независимы друг от друга: Башлачёв гениальный поэт (мало ли у нас было гениальных поэтов?), дело не в том, хорошие у него стихи или плохие — в них выражен взгляд человека уже почти «оттуда»; "Я сумел бы выжить, если б не было такой простой работы жить?. Глядя на контркультуру из различных «окошек» культуры, можно увидеть:
1) она — закономерный этап развития культуры и всей земной цивилизации, либо:
2) она — извечный составной элемент — "-"-"-"-"-, либо:
3) она — старо- или новоявленный антагонист — "-"-"-"-"-"-"-"…
Пережёвывать эти темы можно долго. Можно также затеять дискуссию на страницах УРлайта — бесполезность её очевидна, но разве это веская причина не начинать её? Мы-то всё понимаем, вы — тоже. В конечном счёте всё упирается в сущность человека, а она выражается одним коротким парадоксом — Я ВРУ.
Это интервью было взято у Дмитрия Селиванова Романом Неумоевым в 1988 году, в период, когда тот был гитаристом ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Вероятно, что оно было единственным в его жизни. — ред.
Эта фраза не имеет отношения к сибирским делам. Хотя, впрочем…
Записанный в янв. 1989 г. в студии С.Фирсова одноименный акустический альбом Янка за таковой не считает.
Павлюченко, Антон — бывший агент по организации сэйшенов, печатался в «Ухе», выгнан отовсюду за стукачество в 1984 г. — Ред.
Горбачев-то и увел их, аки крысолов, из контркультурных притонов — только не дудкой, а вкусным запахом нью-совок-классицизма — бесцензурья, загранпоездок, денег и просто уважаемого положения в обществе.
Влечение к деревьям — ред…
Так называемые "Оргии Борджиа" /1985/
Сик! — это все не стебовая бравада: автор действительно днесь посетил Западную Европу — по кооперативным каналам. — ред.
Впервые опубликовано в журнале «Сморчок», № 50, 1985. Издание 2-е, переработанное и дополненное. Печатается в сокращении. Рис. И.Сергеева.
Одним из членов редакции Урлайта в этом персонаже с изумлением был опознан некто Ю.Коваленко, полусумасшедший композитор-сионист с мессианскими замашками. Якобы любимец А.Шнитке, /Читайте про него в следующей статье/.
Доверху набитом транснациональными блядьми — ред.
Марина Ростиславовна Галицкая — доподлинная последняя княжна рода Галицких, русская красавица с косой. Фигурировала в тусовке под кличкой «княжна». С детства терроризировалась властной мамашей-художницей, в силу чего не имела собственной воли.
