В четвертой картине портрет Vénus Moscovite предстает в трех проемах тремя снежно-белыми живыми манекенами Графини в платьях и высоких париках XVIII века — ясно очерчена сфера мертвого, потустороннего, «страшного». После долгого господства черного цвета эти резкие светлые мазки работают сильно.
Образцова является в бенефисной сцене во всем своем величии. Она располагает звучность голоса, по-прежнему мощного, в широком «примадоннском» интервале от резкого fortissimo Салтычихи («Вон ступайте!») до паутинного pianissimo во втором куплете песенки Гретри. Она дремлет в момент прихода Германа и, когда он трогает ее за руку, просыпается и попадает в далекую действительность, принимает его за одного из прежних воздыхателей, грациозно танцует с ним менуэт. И только потом осознает, кто перед ней и чего этот наглец хочет. Фирменный знак Образцовой: палка выпадает из руки омертвевшей Графини ровно в момент последнего «мертвого» аккорда. Герман, не понимая, что Графиня умерла, поднимает ее с кресла, тащит танцевать, потом, почувствовав, что тело неживое, отпускает его — и оно падает к его ногам.
В сцене Казармы фокус с белыми Графинями повторяется, теперь манекенов пять, а настоящая Графиня-призрак выходит тоже в белом наряде. Медленно и чеканно повторяет Образцова свое заклинание. Звуки падают тяжело и страшно.
В этом спектакле Образцовой исполнительски нет равных. И, конечно, как королеве вечера ей бы полагалось выходить на поклоны последней, а не третьей от конца, как обычно в «Пиковой даме». К тому же и опера называется кличкой ее мифической героини. И певице-легенде такая роль как нельзя более пристала.
Елена Образцова: Избранные стихи
* * *
Передо мной стоит картина…
Твоя могила вся в белых цветах,
Березки, грустная осина,
Осенний лист парит в полях.
И два креста:
Один у ног твоих,
Другой, прислоненный к часовне,
И для молитвы три перста,
И дальний благовест…
Вся белая, твоя могила
И черный крест…
И я одна во многолюдье.
И жуткий холод, стынет кровь.
Грядущая пугает новь…
Дождь идет, тоска, тревога,
Безнадежность давит грудь,
Вспоминанья как из рога.
Нет, тебя уж не вернуть.
Милый мой, моя отрада,
Истончилось всё в душе,
Паутинкою-оградой
Я замкнулася в себе.
Не могу говорить,
не могу ходить.
Все хочу твердить:
«Я люблю тебя».
Не забудь меня.
Дождь идет не преставая,
На ветвях висит капель.
Паутинка золотая —
Будто ангела купель…
Лондон, ноябрь 1998 * * *
Я любила тебя — сколько муки.
Хоронила тебя — сколько нежности.
Я хочу сохранить твои руки
И тебя позабыть в безнадежности.
Не забуду я осень сырую,
И как землю кидали на гроб,
И как стиснуло грудь мне больную…
Сердце мое — словно рана.
И болит и рвется оно.
Ты ушел от меня так рано,
И оставил мне горе одно.
И тоскую и плачу в ночи.
И кричит мое сердце — молчи!
Не открыли мы нашу тайну:
Как горели с тобою отчаянно!
* * *
Я помню жаркий, душный день…
И мы лежим в цветах ромашки.
Покачивается в колосьях лень,
И ползают вокруг букашки…
Больно сердцу, в голове дурман.
Страсть и нежность — разве не обман?
Жизнь прекрасна, сон на миг нам дан.
Смерть сметает всё в туман.
Твоя улыбка жжет мне душу.
Твой глаза глядят в меня.
Персты несут немыслимую ношу
Любви твоей несметного огня.
И я горю в твоих объятьях,
В твоем неистовом огне,
И я распластана как на распятье,
Принадлежащая тебе[21].
Лондон, ноябрь 1998 * * *
Тоска упавшего листа…
Тень дрожащего перста.
Предательница слеза
Застилает глаза.
* * *
Изнемогаю от любви — не гони!
О, всеобъемлющая страсть!
Хочу, хочу в нее упасть!
И гаснет мой разум.
Прости мне всё сразу!
И нежность и любовь,
Что вспыхнула вновь,
И безумие стиха…
Ночь тиха.
Ночь тиха…
У окна роза,
Что весенняя греза,
Хороша, но сломана.
Жизнь изломана.
* * *
Какое безумие — благоразумие!
* * *
Почему не хватает слов — на любовь!
* * *
Колокольный звон плывет по полям.
Полуденный зной туманит сознанье.
И гимн я пою моим Богам
За совершенство Созданья.
* * *
Как приятно лежать в винограднике
И на горы смотреть далекие.
И стоят кипарисы, как ратники,
В воспоминаньях своих — одинокие.
Пьянею я от запаха цветов,
Дурею колокольным звоном,
Слабею от мычания коров
И птичьих сладких перезвонов.
И я закрываю глаза в истоме,
И не могу шевельнуть рукой,
Лежу недвижно, как будто в коме,
В меня, наконец, проник покой.
* * *
Прекрасен сегодня petit dejeuner:
Le pain, marmelade, et lait, et café.
И в венах кипит, взбудоражена, кровь,
И выпрыгнуть хочет из сердца любовь.
* * *
Я такая бледная!
Сердце мое бедное!
* * *
Этот южный запах Португалии,
Он и душит и пленяет вас.
Этот яркий, красный цвет азалии
Заползает страстью в глаз.
А потом он проникает в вены,
Кровь вскипает в солнечных лучах.
Хочется присесть к вам на колена,
Потеряться в радужных мирах.
* * *
О, если б знал ты, как тоскую
О жизни прожитой моей.
Не передать мне боль немую
Незнающей душе твоей.
Как тает жизнь, слабеют нити,
Что связывали с прошлым нас.
Уже тускнеет обольститель,
Сияние прекрасных глаз.
Уже не слышу голос твой,
Не чувствую твое дыханье,
Но ощущаю сердца бой
И жажду обладанья.
И нежность твою несу чрез года,
И радость слияния душ.
И так же тоскую, как прежде, любя,
Мой бедный, любимый, единственный муж.
* * *
Ты — как маленький птенец:
Угодить боишься в сети.
Не понять еще, глупец,
Сколько нежности на свете.
* * *
Всё, как четыре века назад,
Жара, виноградник и месса.
И дева сидит, опершись о балкон,
И звон колокольный и он.
И снова пришла сюда любовь,
И духота, и слабость.
И вновь виноградник готовит вино
И будет дарить нам сладость.
И замок стоит, гордясь красотой,
Пленяя всех, как и прежде,
И девушки ходят сюда толпой
Теша себя надеждой.
И так же пахнет сухой травой.
Кузнечики скачут в пашне.
И сердце полнится лишь тобой,
Совсем, как в сердцах тогдашних.
Ничто не меняется на земле,
И ценности здесь всё те же.
Вот только любимый приходит к зиме
Всё реже, всё реже…
* * *
Я к морю ревную тебя, мой друг,
Что нежно целует твой след.
Я ножки твои увидала вдруг
И горько гляжу им вслед.
Ревную я к чашечке, что по утрам
Ты нежно подносишь к губам,
И к воздуху, к нёбу и к дивным цветам.
Ночь 24.XI.1999 * * *
Сегодня в ночи миллионы звезд.
Небо широкое, как океан.
В громадных древах миллионы гнезд
И кажется всё, что это обман.
Так не бывает у нас, в России,
Таких не бывает в России звезд,
Нет в России такой стихии,
Всё в России на уровне грёз.
* * *
Два дня без тебя — бездна!
Без голоса твоего — грусть!
Пускай будет так, пусть!
* * *
О Боже, как ты хороша,
помолодевшая душа!
* * *
Хочу я с тобой оказаться в снегу,
Хочу я тебе согревать ладошки,
Валяться по снегу в любовном бреду,
А после нажарить в углях картошки.
И сесть у камина, согреть тебя
И выпить с тобою на счастье вина.
* * *
Хочу тебя околдовать
Любовию своею нежной,
Хочу тебя расцеловать
И страстью не обжечь безбрежной.
Я в пение свое тебя зову,
Тебя я впитываю телом.
Я целый день пою и пью
Твою любовь так, между делом.
И, опьяненная тобой,
Тебя хватила через край,
И, осужденная толпой,
Теперь не попаду я в рай.
Я — грешница великая,
Настолько многоликая,
Что ты совсем запутался,
В меня совсем закутался.
* * *
Млечный путь — как Райский сад,
Так манит к себе и тянет.
Звездный яркий маскарад,
Никого он не обманет.
* * *
Меж звездами я лечу,
Улыбаюсь, трепещу.
Нет земного притяженья.
Сердца слышу утишенье.
Я была там до утра,
Вся сиянием полна,
Вся пронизана звездами.
Свет какой, смотри, над нами!
Звезд энергию несу.
Я на сцену выхожу.
Заливаю светом вас,
Тысячи счастливых глаз.
А еще я слышу звуки
От природы, полной муки,
Эти муки вам отдам,
Вам отдам я эти муки,
Эти сцепленные руки,
Эти руки-кандалы.
Мук любовных все рабы!
А еще я слышу ветры
И кипящие моря.
Пролетаю километры,
Сама страстию горя.
Слышу, вижу я пожары,
Войны, бойни и кошмары,
Все беру я в голос свой —
И зверей щемящий вой.
Всё вбираю я в себя.
Сердце — полное огня.
Голос полнится тоскою,
Голос полнится мольбою.
Возношу мольбы к Богам,
К этим дальним берегам,
Где не ропщут, не страдают,
Где лишь страх обуревает,
Где забыли про любовь,
Где обманутые вновь,
Там, где гибнут старики,
Покидают кишлаки,
Где не думают о детях,
Где лишь деньги на примете,
Изгоняют из домов
И детей и бедных вдов.
* * *
Шепот тихого ветра.
Из прошлого белая гетра.
И старенький папин пиджак,
И надпись на нем — Жак,
И лайковая перчатка,
И перстень старинный — печатка,
И чье-то пенсне золотое.
И вспомнилось все прожитое.
Листаю жизни страницы,
Летят они, словно птицы,
Но птицы жизни не вернутся,
Печалию лишь обернутся.
Ну, а на эту чудо-трость
На памяти и места не нашлось.
Не знаю, вещи чьи лежат,
Лишь только пальчики дрожат.
Как странно, вещи все живут.
Наверное, хозяев своих ждут.
А их давно в помине нет.
И уж никто не даст ответ,
Кому они принадлежат.
И пальцы потому дрожат.
* * *
Ужели Боже счастье даст
Ногою голой встать на наст
И тело жаркое бросить в снеги,
И ощутить разлитие неги,
Ноздрями в себя втянуть мороз,
И счастье ощутить до слез.
А после броситься в баню
И громко крикнуть Аню,
Чтоб привела ко мне собак,
И чтобы пива целый бак!
А после с медом чай попить,
И в этакой нирване быть,
И босиком ходить по снегу,
И ощутить безумья негу.
* * *
Так хочется вина напиться
И вновь влюбиться —
Не в мальчишку, а в мужчину,
И чтоб был он мне по чину.
* * *
Как грусть глубока,
Не объять пока!
В одиноких окошках теплится,
По земле туманами стелется,
И до звезд ей лететь далеко.
Поднимает любовь высоко
И слезинками-бисером сыплется,
И туманами синими зыблется,
И сияет алмазами яркими,
И пылает очами жаркими,
И летит чрез миры вдаль.
Не постигнуть ее печаль!
И в последнем листе плачет.
На арабском коне скачет
И в ступне на песке пропадает,
И к ладошке твоей припадает,
И струится песком сыпучим,
И на тоненьких ножках паучьих
Приползает к тебе домой,
И гоняет ее домовой:
Не поймет, что тоска-любовь
Приходить будет вновь и вновь.
* * *
Небо, отраженное в незабудках маленьких,
Солнце, раскаленное в розах аленьких.
Незабудки нежностью полны,
Розы страстью спалены.
И в одном саду цветут,
Жизнью разною живут.
* * *
Как любила тебя на спектаклях.
Ты лежал на диване в антрактах
В черном фраке и в белой рубашке,
Вспоминая цветы-ромашки…
* * *
Ушла в музыку!
Канал узок как!
Мириады созвучий,
Один другого певучей.
А есть такие больные аккорды —
Не могут выдержать клавикорды,
И маются бедные уши,
Испуганы светлые души.
И музыка есть атональная —
Криминальная.
А вот и Вагнер бесконечный,
И жемчуга Моцарта вечные,
И мощная волна органа,
H-moll-ной мессы Себастьяна,
Шопена нежные прикосновения,
И Листа дивные мгновения.
Я этой музыке отдамся —
И терпкого и бархатного Брамса.
А вот изысканный, больной,
Мой дивный Малер дорогой…
* * *
В небо уходят горы.
Тучи прячутся, словно воры.
И роскошный лес, до небес.
Поздняя осень, холод.
И по красоте голод.
А здесь
Роскошество, буйство красок —
Похоже на миллион масок,
Как венецианский карнавал.
Красок обвал.
Красные листья горят костром.
В цветах утопает каждый дом.
И водяная мельница.
Все перемелется.
И этим воздухом не надышаться.
И хочется здесь навсегда остаться.
И в горячих источниках купание,
Японских женщин обаяние,
И сауна, и ледяная вода.
Все остальное — ерунда.
Воспоминанья о тебе,
Непоправимой уж беде.
Но в доме ты сейчас со мной.
Побудь со мной, любимый мой.
Каруизава 1 /XI 2001
Елена Образцова: Короткие замечания о технике пения