Николай Добролюбов - Стихотворения Ивана Никитина

Воронежский мещанин-поэт Никитин сделался известен читающей публике лет пять тому назад. Первые из напечатанных им стихотворений были патриотические;{1} потом вышла книжка его стихов, изданная гр. Л. Толстым, и затем время от времени стали появляться стихотворения его в разных журналах{2}. В 1858 году он издал поэму «Кулак», о которой мы говорили в свое время{3}. Теперь является новое издание мелких стихотворений г. Никитина, пересмотренных и совершенно переделанных автором.

Это последнее, довольно странное обстоятельство не указано на обертке книжки, но мы сличали большую часть стихотворений, попавших в нынешнее издание из старого, и нашли, что весьма немногие пощажены от совершенной переделки. Нас это очень заняло и заставило вспомнить отзыв о воронежском поэте, помещенный еще в «Современнике» 1856 года и имевший тот смысл, что для г. Никитина гораздо важнее рифмованные строчки, нежели поэтическая мысль и чувство{4}. В самом деле, кому из лирических поэтов, выражающих в стихах истинные свои чувства и впечатления, может прийти в голову – через три-четыре года переправлять свои стихи таким образом, чтобы в них изменились рифмы и фразы, стих из одного куплета перешел в другой, из двух стихов составился один и т. п., – и все это без всякой внутренней необходимости, просто по требованию уха! Мы слыхали, что таким образом выглаживался слог в ораторских речах прежнего времени, особенно в патетической части; но в поэтических произведениях мы привыкли видеть другое, особенно в лирике. В лирическом стихотворении выражается непосредственное чувство, возбужденное в поэте известным явлением природы или жизни, и главное дело здесь не в самом чувствовании, не в пассивном восприятии, а во внутренней реакции тому впечатлению, которое получается извне. Чувствовать наслаждение прекрасным видом, свежим весенним утром, вечерней прогулкой вдвоем и пр. и пр. могут очень многие; но немногие умеют эти впечатления поймать в душе своей и выразить так, чтобы дать их и другим почувствовать. В этом-то уменье овладеть внешним впечатлением и воспроизвести его в звуках – и состоит существенная сила лирического таланта. Поэтому стремление к изящному, точному и полному выражению чувства необходимо является в душе поэта в самую минуту создания; он не остается удовлетворенным, ежели его стих вял, растянут, неопределен, словом – если плохо выражает то, что хотел поэт выразить. Оттого-то истинный поэт работает над стихотворением, пока еще свежо и живо впечатление, вызвавшее стихи. Если стихи не удадутся сразу, поэт может к ним воротиться через несколько лет и тогда уже напишет нечто другое; но если раз он кончил пьесу, остался ею доволен, напечатал, то, наверное, впоследствии он не станет педантически придираться к каждой неполной рифме, к каждой не совсем ловко улегшейся стопе и подогревать свое вдохновение на новые, более удачные обороты. Бывают случаи, что поэты, вследствие повторения впечатлений или вследствие продолжительных размышлений, более полно и глубоко охватывают предмет, находят новые краски, новые звуки и тогда переделывают стихотворения, прежде написанные. Но это бывает в случаях особенных и все-таки делается не так, как у г. Никитина, у которого перемены в стихах решительно ничего не означают, кроме упражнения в версификации. Возьмем для примера по нескольку стихов из разных стихотворений. Вот, например, стихи прежнего издания:

В первом куплете нескладен четвертый стих, а во втором второй и третий; кроме того – слово гости здесь неопределенно; шелка и жемчуг также не понравились г. Никитину. Вот он и переделывает эти стихи:

Изменения эти сделаны, по нашему мнению, к лучшему. Но и они не возводят это стихотворение на степень произведения поэтического. Напротив, они свидетельствуют нам о кропотливом, мозаическом подборе фраз, о мозольном, почти библиографическом труде, которого стоит г. Никитину каждая пьеса. Редкий стих оставлен им нетронутым, все он просмотрел и переделал, и часто вовсе без нужды. Например, вместо стихов:

в новом издании находим такую переделку:

Зачем эта переделка? Что ее вызвало? Очевидно, не иное что, как наклонность к версификации…

Пристрастие автора к улучшению стиха в своих произведениях доходит до смешного: нередко он убивается над шлифовкою таких стихотворений, о которых можно сказать, что чем хуже они написаны, тем лучше. Например, в первом издании было чрезвычайно плохое стихотворение: «Молитва дитяти». И стихи были в нем плоховаты, но главный недостаток его состоял в метафизической фальшивости и непоэтичности основного тона. Стихотворение это написано было в 1853 году; теперь, по прошествии семи лет, г. Никитин не заметил, что оно есть риторически-альбомное упражнение, и занялся только буквальным исправлением этих стишков. В первом издании, сказав, что молитва дитяти чиста и приятна его ангелу-хранителю, поэт говорит:

Подобные стихи следовало бы вовсе выкинуть из нового издания, а г. Никитин, напротив, еще раз с любовью потрудился над ними и представил их теперь в таком виде:

Сделалось ли стихотворение лучше от такой переделки? И стоило ли так трудиться над риторической темой, в которой нет ни малейшего веяния поэзии?

Из стихотворений прежнего издания около половины выкинуто в новом. Просматривая эти выкинутые пьесы, мы заметили, что автор руководился при этом соображениями очень основательными. Он не допустил в новое издание, во-первых, патриотических пьес: «Русь», «Война за веру», «Юг и Север» и пр. Пьесы эти действительно теперь не имеют особенной занимательности и даже часто представляются довольно забавными, как, например, пророчества г. Никитина пред началом восточной войны:

Читать задним числом такие пророчества не совсем удобно, и мы вполне одобряем наших поэтов, решительно отрекшихся от воинственных и – правду сказать – несколько зверских своих произведений, как скоро миновала в них надобность. Во время войны понятно было даже, например, такое обращение одного из известных поэтов наших к Державину:

В то время за такие стихи поэт преисполнялся даже удивлением к самому себе, уверял, что «его стих есть тоже меч», что —

что —

Все это было естественно и понятно в ту пору всеобщего увлечения воинственным величием России; но все это прошло, и поэты стараются уничтожать следы тогдашних увлечений в полных собраниях стихов своих. Теперь все это направление отдано уже в исключительную и неотъемлемую собственность г. Лилиеншвагера, переводчика австрийских стихотворений Якова Хама.