Нетрудно заметить, что научно-фантастическая литература удовлетворяет всем этим требованиям, междисциплинарности, перспективности, общепонятности, интересности. Исключая, конечно, строгую научность. Но зато в научной фантастике выше выход драгоценного металла новаторских идей. В отличие от обычной популяризации, фантастическая литература участвует в генерализации знания ещё и целостным характером своих художественных моделей. В космическом романе, в социальной утопии можно найти интересные попытки представить пути взаимодействия, нарисовать перспективу сращивания многих наук и разных отраслей человеческой деятельности. В художественном мире будущего давно уже просматривается идея междисциплинарных связей естественных и технических наук (скажем, в фантастических проектах глобального, космического масштаба) и ещё более важная мысль об интеграции естествознания с обществоведением.
Добавим, что научно-фантастическая литература участвует в научно-техническом прогрессе не каким-то одним, пусть и важнейшим свойством (Ефремов, например, только упоминает об «установке вперёд» — самой характерной черте её творческого метода), но всей совокупностью своих многоразличных функций.
Ещё не оценённую роль сыграла она в научно-техническом прогрессе эстетикой машин, механизмов, лабораторий, более чем на столетие, опередив дизайн как художественный принцип конструирования. «Наутилус» капитана Немо всё ещё совершенен для нас (даже по меркам будущего), может быть, потому, что построен красиво. Научная фантастика открыла красоту «приключений» творческой мысли — ту внутреннюю красоту потаённых процессов познания, которая теперь получает признание как критерий научной истины.
Жюль-верновская традиция современной фантастики не перестает быть художественным творчеством во всех своих функциях, в том числе и в информационной. Научная фантастика не фотографирует готовой красоты науки, но выступает её соавтором — участвует в её открытии, выдвигает красивые идеи, воздействует на их разработку и реализацию, то есть эстетически направляет процесс созидания будущего.
В частности, научная фантастика готовит нас к неколичественному преодолению мегабитового взрыва, который ещё называют информациионным кризисом, когда беспричинно растёт Эверест невостребованной информации. Научная фантастика своими «безумными» идеями напоминает о том, что прорывы к новым свершениям всё больше осуществляются не количеством бит, не объёмом знаний, а качеством их осмысления, продуктивностью оригинальных идей.
Здесь с научной фантастикой не конкурирует и самая талантливая популяризация. Одарённый писатель-фантаст никогда не копирует даже самых передовых идей, а нередко сам привносит в науку замыслы, подсказанные практикой жизни, которую он пропускает через художественное сознание. Известный биолог академик В.Парин напомнил как-то, что проблема искусственного анабиоза была впервые разработана не в научной литературе, а в рассказе А.Беляева «Ни жизнь, ни смерть». Замедление жизненных процессов при понижении температуры организма вплоть до почти полного замерзания, имеющее место в природе во время зимней спячки животных, может быть искусственно усилено для исцеления смертельных ныне недугов, для «замораживания» космонавтов при сверхдальних полётах и т.д. Научно-фантастический рассказ А.Беляева явился как бы заданием медикам и биологам.
Лев Толстой ценил художественное дарование Жюля Верна, но поистине был поражён фантастическим по тем временам эффектом невесомости. Этот наглядный феномен космонавтики ведь и вошёл в массовое сознание через повесть «Вокруг Луны». Сама мысль об освоении космического пространства, — а она означила исторический поворот в сознании человечества, — впервые была высказана (как отмечает энциклопедия «Космонавтика») в художественной литературе, которая и превратила сказочные мотивы шумерского эпоса, «Невыдуманных историй» Лукиана в патентоспособную идею, реализованную запуском первого спутника. Из истории литературы не вычеркнуть того факта, что Юрий Гагарин по возвращении с орбиты вспомнил научно-фантастические произведения К.Циолковского и И.Ефремова, а генеральный конструктор космических ракет С.П.Королёв рекомендовал роман «Туманность Андромеды» своим сотрудникам. Можно привести, вероятно, тысячи примеров разнообразной действенности такой вот эстетически преобразованной информации с переднего края науки и практики.
Всё расширяющийся поток научно-фантастических идей, мотивов и образов эффективно участвует ныне в перестройке сознания, способствует укреплению связей научно-практического мышления с той надсистемой, что образует духовная культура в целом по отношению к профессиональному творчеству учёных и инженеров. Научная фантастика — испытанный путь обогащения дискретной логики технологического мышления эстетической диалектикой освоения мира, с её ценностными категориями, не только общедоступными, но, главное, интуитивно организующими громадный опыт человечества ещё со времён зарождения искусства. Первоначальная популяризаторская функция преодолевается — или возрождается на более высоком уровне — в новом качестве научно-фантастической литературы.
Смысл генерализующей способности научной фантастики не столько в панорамных возможностях литературной формы (в конце концов, никакому роману не охватить расширяющейся вселенной познания), сколько в неисчерпаемой ёмкости художественного слова и эстетического восприятия мира. Иногда одно-единственное слово запечатлевает целую концепцию, переворачивая веками складывающиеся представления. Термин робот мало что вошёл в общественное сознание и в научную мысль от фантастики, он содержит важное качественное отличие возможностей машины в выполнении отдельных интеллектуальных операций от действительно искусственного интеллекта. Возможно, фантасты раньше учёных поняли, что разум — это не только объём обрабатываемой информации, но ещё и индивидуальная личность. Американский писатель Ф.Пол приводил такой пример: Марвин Минский, руководивший работами по искусственному интеллекту в Массачусетском университете, «в частности, руководствуется тремя законами робототехники, разработаными (писателем-фантастом) Азимовым в его книге „Я — робот”[578].
Если в годы первых пятилеток на передний план выдвигалась научно-фантастическая популяризация в области техники и естествознания, если в периоды больших социальных преобразований отечественная научная фантастика предлагала интересные социальные модели, если она недавно стала сближаться с «нефантастикой» в нравственно-философском, психологическом исследовании человека, то нынче перед ней заново встаёт давно пройденная, казалось, задача разведки научно-технического прогресса. Признаки этого «возвращения вперёд», когда научная фантастика восстанавливает — на новом уровне — свои «технологические» позиции (не утрачивая достигнутых гуманитарно-эстетических рубежей) отмечают и в зарубежных литературах. То есть не в «техницизме» суть этого возвращения.
Нынешний виток научно-технической революции во всём мире чреват такими крупными переменами, так глубоко затрагивает сами устои нашего существования, что переходит в первоочередную проблему художественного человечествоведения. Научная фантастика потому столь оперативно меняет свою функциональную доминанту, что всё время она — впереди научно-технического прогресса. В её предвидениях — наиболее характерной черте её творческого метода — сходятся все функции. Это литература, активно выражающая сегодня ту особенность нашего сознания, с которой учёный-генетик академик Н.Дубинин сказал, что человек обладает способностью предвидеть будущее, и потому отличается чувством ответственности.
Каким путём пойдёт отечественная фантастика — покажет будущее. Несомненно, только, что она стала содержательным и многообразным художественно-идеологическим явлением. Нынче уже мало кто воспринимает её только как занимательную популяризацию передних рубежей науки. В ней слились цели и жанровые черты социальной утопии, романа философского, сатирического и психологического, а с другой стороны, это свободная, «художественная» прогностика, пытающаяся угадать пути развития мира — от науки и техники до будущей истории человечества.
Её уже трудно называть научно-фантастической в старом понимании, и тем не менее научный критерий сегодня приобретает ещё большую актуальность, особенно в том, что касается человека. Пути развития отечественной научно-фантастической литературы переплелись сегодня с поисками «формулы человека», отвечающей состоянию современной цивилизации, а с другой стороны, «формулы цивилизации», отвечающей гуманистическому идеалу человека. Центральное место в современной научно-фантастической литературе занимают вопросы гносеологии — к этому центру сходятся все лучи широкого «веера» фантастики, все её направления, трактующие и о машине, и о человеке, и об истории, и о социальном будущем. Фантастическая литература внедряется в те слои жизни, которых художественная литература в недавнем прошлом вообще почти не касалась и которых не охватывают (да и вряд ли могут охватить по своей специфике) «бытовые» произведения.
