Ф. Шипулинский изложил эту версию в кн. «Шекспир-Ретленд» (М. Госиздат, 1924). Немецкий писатель Гартлебен упомянут Луначарским случайно; оговорка объясняется тем, видимо, что он нередко выступал в соавторстве с Блейбтреем. Впервые к «шекспировскому вопросу» Луначарский обратился в статье «Разоблачение одной из величайших тайн» (1912). См. А. В. Луначарский, Этюды критические, М.-Л. 1925, стр. 325–333.
(8) «Венера и Адонис» (1593) и «Обесчещенная Лукреция» (1594).
(9) По новейшей хронологии шекспировских пьес «Кориолан» датируется 1608 годом.
(10) Источник цитаты установить не удалось. Из отзывов современников о Ретленде к этому близко лишь мнение Антони Вуда, который называл Ретленда «выдающимся путешественником и хорошим солдатом». Эти слова были процитированы и в упомянутой книге Ф. Шипулинского (стр. 120). Вместе с тем Бен Джонсон именовал Шекспира «эвонским лебедем». Возможно, некоторое совмещение в памяти этих высказываний и дало Луначарскому повод таким путем охарактеризовать Ретленда.
(11) «Троил и Крессида» в переводе А. М. Федорова (д. I, сц. 3). Здесь и в дальнейшем Луначарский цитирует Шекспира по изданию: Шекспир (под ред. С. А. Венгерова), изд. Брокгауз и Ефрон, СПб. 1902–1904; Луначарский допускает незначительные отклонения, которые мы специально не оговариваем.
(12) Луначарский передает близко к тексту реплики 1-го и 3-го горожанина из трагедии «Кориолан» (д. II, сц. 3) в переводе А. Дружинина. Здесь и далее цитаты из «Кориолана» — в этом переводе.
(13) Там же, д. I, сц. 1.
(14) Там же.
(15) Луначарский со значительными сокращениями цитирует выше монолог Кориолана (д. III, сц. 3) и дает почти дословный пересказ заключительных строк его монолога (д. V, сц. 3).
(16) Этого мнения придерживался В. М. Фриче.
(17) Луначарский ведет полемику с критиком-декадентом Львом Шестовым, передавая здесь и далее своими словами суть его высказываний из введения к «Юлию Цезарю» в издании: Шекспир (под ред. С. А. Венгерова), т. III, изд. Брокгауз и Ефрон, СПб. 1902, стр. 146–153.
(18) «Юлий Цезарь» (д. I, сц. 2) — здесь и далее (без специальных оговорок) в переводе П. Козлова.
(19) Там же, д. I, сц. 3.
(20) Там же — из реплик Кассия (д. I, сц. 3).
(21) Там же, д. II, сц. 1. Перевод Д. Михаловского. Полное собрание сочинений Виллиама Шекспира в переводе русских писателей; 5-е издание, под редакцией Д. Михаловского, том третий, СПб. 1899. Цитата приведена Луначарским с пропуском строки. После слов «… против его мы духа восстаем», следует читать: «а дух людей ведь не имеет крови».
(22) Там же, д. III, сц. 1, — с некоторыми сокращениями и ремарками Луначарского (снова в переводе П. Козлова).
(23) Там же, д. V, сц. 5.
(24) Продолжая полемику с Шестовым, Луначарский спорит также с либеральным адвокатом и публицистом В. Д. Спасовичем, которым для издания Шекспира под ред. С. А. Венгерова была написана вступительная статья к «Кориолану» (т. IV, стр. 134–144). Эту полемику Луначарский развернул в серии статей «Экскурсии в мир Шекспира. По следам Густава Ландауэра», опубликованных в журнале «Красная нива», 1923, №№ 4–6, 9.
Седьмая лекция*
(1) Св. Себастьян — христианский мученик, погибший от рук язычников (III в. н. э.). Мученичества св. Себастьяна были постоянным сюжетом живописи Возрождения. Наиболее известны картины Антонелло да Мессина, Рафаэля, Тициана, Ван-Дейка, Ганса Гольбейна, Караваджо, Джорджоне.
(2) Религиозная секта, возникшая в Германии накануне Крестьянской войны 1525 года. Выступая против религиозной иерархии и религиозных таинств, анабаптисты, по существу, выступали против феодального режима.
(3) Вернер Зомбарт, Буржуа, Госиздат, М. 1924, стр. 83–84, 93.
(4) Имеются в виду две лучшие поэмы Мильтона: «Потерянный рай» (1667) и «Возвращенный рай» (1671).
(5) В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» К. Маркс писал:
«В классически строгих традициях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии. Так, одним столетием раньше, на другой ступени развития, Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета»
(К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения т. 8, стр. 120).
(6) Гедеон — по библейской легенде — один из известнейших судей израильских, рассеявший стан мадиамский. Зоровавель — по Библии и Евангелию — вождь иудеев.
(7) Персонаж мистерии Байрона «Каин» (1821).
(8) Речь идет о принце Конде, одном из известнейших полководцев Людовика XIV, участнике Фронды.
(9) См. статью Анатоля Франса «Жан Расин» — в кн.: А. Франс, Собр. соч. в восьми томах, т. 8, Гослитиздат, М. 1960, стр. 348–370.
(10) См. Макс Вебер, История хозяйства, Пг. 1923, стр. 228–229.
(11) Вероятно, Луначарский имеет в виду слова Робеспьера из его речи «О принципах политической морали»:
«Мы хотим заменить в нашей стране: эгоизм нравственностью, честь честностью, привычки принципами, приличия обязанностями… то есть мы хотим заменить все пороки и все нелепые стороны монархии всеми добродетелями и чудесами Республики»
(см. Максимилиан Робеспьер, Революционная законность и правосудие, Госюриздат, М. 1959, стр. 205).
(12) Впоследствии пьеса переводилась под названием «Мнимый больной». Луначарский допускает здесь неточность: Мольер умер не на сцене, а у себя дома по окончании спектакля.
В «Истории западноевропейской литературы» издания 1930 года эта лекция заканчивалась следующим текстом:
«Так он, по тогдашним понятиям, по-человечески и не был погребен.
Чтобы сделать маленькую перемычку к следующей лекции, где я перейду к XVIII веку и остановлюсь на трех больших писателях — Вольтере, Дидро и Руссо, — скажу еще следующее.
Когда умер Людовик XIV, оставив Францию в тяжелых условиях, со скверно сложившимся положением на военном фронте, с расстроенным внутри хозяйством, то было ясно, что монархия подорвала свою внутреннюю силу. И следовавшее затем Регентство и век Людовика XV начинают являть признаки конца. Вы знаете знаменитую фразу Людовика XV: „После нас хоть потоп“. Каждый чувствовал, что потоп недалеко, и хотел вдосталь пожить и умереть вовремя, что Людовику XV и удалось. Дворянство сделалось до крайности фривольным и потеряло остаток силы и характера. Крестьянство впало в ужасную нищету, торговому капиталу был нанесен сильный удар конкуренцией иностранцев. Франция обнищала. Однако буржуазия исподволь крепла, захватывала дворянские земли на местах, создала бюрократическую буржуазию в лице судейских семей, которые из поколения в поколение наследовали должность, брала на откуп разные чисто государственные монополии.
Ремесла во Франции росли, но политика была скверная, и буржуазия чувствовала, что прошло то время, когда ей нужна была монархия. Она постепенно накопляла в себе негодование и с удовольствием вспоминала о Кромвеле и его топоре. Чем дальше, тем этих революционных сил, ненавидящих монархию, накоплялось все больше во французском обществе.
Стиль этого переходного времени называется стилем рококо. Это было возвращение к барокко, но по-новому. Стройность форм стиля Людовика XIV, эти утонченные колонны, поставленные на красивые постаменты, эти большие фасады с ровно расставленными окнами, эти величественные колоннады, эти подстриженные деревья садов с милитаризованными формами, вся эта геометрическая размеренность, вся эта изящная импонирующая пышность исчезли. Вновь начинается беспокойство. Почему? Потому что спокойных людей больше нет. У короля нет спокойствия на душе, как и у дворян, которые сознают, что скоро наступит „потоп“, — у них землю захватил какой-нибудь буржуа купец, у них масса долгов и постоянная забота о том, откуда бы достать денег для того, чтобы прожить следующий месяц. О, беспокойств масса! Такое же беспокойство и у буржуазии, которая алчет наживы и натыкается на каждом шагу на противоречия, на скверные законы, на неправильные поборы, на конкуренцию иностранцев, которая ее бьет. Буржуазия начинает уже выдвигать свою бюрократию, своих экономистов, которые защищают естественную экономию против государства и его неправильной экономической политики. Снизу развиваются революционные силы, — и там тоже беспокойно.
И вот, благодаря этому всеобщему беспокойству, сламываются и спокойные линии стиля. Если в барокко линии были беспокойные, то и здесь все беспокойно, но только в какой-то небрежной, легкомысленной вариации.
