По части критики в «Отечественных записках» прошлого года были следующие статьи: «Русская литература в 1842 году», «О сочинениях Державина», «О мертвых душах Гоголя (Голос из провинции)», «Об «Истории Малороссии» г. Маркевича»; четыре статьи: «О Жуковском, Батюшкове и Пушкине»,{31} и «О сочинениях Зенеиды Р-вой». Сверх того, в «Отечественных записках» постоянно помещались подробные отчеты о французской, английской и немецкой литературах. В «Москвитянине» замечательна критическая статья «О «Путевых письмах из Германии, Франции и Италии» г. Греча».
Теперь нам следовало бы говорить о духе и направлении русских журналов за прошлый год; но мы уже говорили об этом не раз; а как это дело остается все в том же виде, то лучше уж больше не говорить. Наше дело было указывать на дух, направление и замечательные поступки того или другого журнала. Мы исполняли это в продолжение пяти лет и исполняли усердно, может быть, усерднее, нежели сколько нужно было. Теперь нет надобности в этом: журналов новых нет; а в старых – все по-старому, и говорить о них значило бы повторять сказанное несколько раз. Всякое повторение скучно, а тем более повторение истин, сделавшихся теперь, благодаря «Отечественным запискам», убеждением большей части образованных читателей. Пусть всякий идет своею дорогою. Наша публика разнообразна до бесконечности, и каждый из составляющих ее слоев найдет, что ему нужно. Пусть все читают, кому что нравится, лишь бы читали. Скажем несколько слов в общих чертах. В «Библиотеке для чтения» лучшим отделом попрежнему была «Смесь», а самыми бедными, сухими и тощими отделы «Критики» и «Литературной летописи». В «Смеси» «Отечественных записок», между переводными, много было и оригинальных, более или менее замечательных статей, каковы: «Поездка в Китай» Дэ-Мина (две статьи), «Два письма из Пекина» В. Горского, «Замечания и анекдоты о южно-африканском льве» г. А. Бутакова, «Сцены из жизни бурят» А. Мордвинова, «Поездка на Алтай» г. Мейера, «Итальянская опера в Петербурге (Рубини, Виардо-Гарсия, Тамбурини, Ассандри, Пазини и Тадини)», «Ответ г. Шевыреву на разбор его «Русской хрестоматии» г. Галахова, «Москвитянин о Копернике» и «Записки Ведрина»;{32} прекрасный рассказ г. Н. Ковалевского «Переселение Ивана Ивановича из Гадячского уезда в Миргородский», юмористический очерк «Бал у писарей, или дежурство в новый год»; из переводных особенно интересны: «Семейная жизнь в Соединенных Штатах», «Шутти, или сожигание вдов в Индии», «Патер Мэтью», и проч. – «Современник» с прошлого года выходит ежемесячно, что еще более должно было придать ему интереса. – К числу прошлогодних литературных новостей принадлежит восстановление «Репертуара и Пантеона»: это издание в прошлом году значительно поправилось, так что представляет теперь собою очень занимательный и пестрый сборник разных статей по части театра, повестей, биографических очерков жизни художников и проч. Если печатаемые им драматические произведения, даваемые на русской сцене, по большей части плохи – это не его вина: он обещался быть, между прочим, и зеркалом русской сцены, а по русской пословице «нечего на зеркало пенять, если лицо криво». Зато в нем есть хорошие переводные пьесы и пьески, которые не были даны на русской сцене, и целиком помещены «Парижские тайны» Эжена Сю.
Из этого обозрения читатели могут видеть фактическое доказательство, что толстота наших журналов отнюдь не причина крайнего убожества современной русской литературы. Да и что за дело, как появилось хорошее литературное произведение – отдельною книгою или в журнале? Дело в том, чтоб как можно больше появлялось таких произведений. Что касается до журналов – несмотря на их толстоту, наша журналистика бедна, и надо желать, чтоб журналов было больше. Даже в том, что они поглощают в себя все лучшее и замечательнейшее, появляющееся в литературе, есть явная польза: благодаря этому обстоятельству всякое хорошее литературное произведение прочитывается не десятками, не сотнями, а целыми тысячами читателей. Конечно, такое произведение, как «Мертвые души» Гоголя, не имеет нужды в посредстве журналов для приобретения себе многочисленных читателей; но ведь то – «Мертвые души», одно из таких произведений, которые составляют исключение из общего правила и бывают редким явлением во всякой литературе. Обыкновенно у нас замечательный успех всякой книги состоит в расходе пяти или, много, семисот экземпляров; будучи же помещаемы в журналах (разумеется, не во всех, а в каких-нибудь двух, не больше), они находят себе тысячи читателей. Итак, вместо пустых и неосновательных нападок на журналы, лучше пожелать увеличения их числа и большего их распространения в публике. Следующие стихи, написанные князем Вяземским, назад тому лет пятнадцать и теперь еще новые истиною своего содержания, очень идут к вопросу, о котором мы говорим, – почему мы и заключаем ими нашу статью:
Дай бог нам более журналов:
Плодят читателей они.
Где есть поветрие на чтенье,
В чести там грамота, перо;
Где грамота – там просвещенье,
Где просвещенье – там добро.{33}
«Отечественные записки», 1844, т. XXXII, № I, отд. V, стр. 1–42 (ценз. разр. 31 декабря 1843). Без подписи.
Настоящий обзор в значительной части посвящен характеристике современного состояния литературы и широким историко-литературным экскурсам в двадцатые годы. В заключении статьи критик говорит о произведениях 1843 года.
Белинский начинает с утверждения, что литература находится в состоянии кризиса, книг выходит так мало, что нечего читать. Некоторые объясняют создавшееся положение тем, что толстые журналы поглощают книги. Критик определяет причины «кризиса» литературы значительно глубже. Дело в том, что читатель сороковых годов предъявляет к литературе более высокие требования, чем читатель двадцатых годов. И «литературные сокровища» той эпохи теперь уже не могли бы никого удовлетворить. За два десятилетия русская литература совершила громадный скачок в своем развитии.
Двадцатые годы – это «ультра-романтическое и ультра-стихотворное время», тогда Пушкин не выступал еще как прозаик, тогда широким спросом пользовались «трескучие эффектами и фразою повести Марлинского».
В 1829–1836 годы в русской литературе происходят значительные перемены, совершается резкий поворот от стихов к прозе. Выходят произведения Гоголя, появляются «Пиковая дама» и «Капитанская дочка» Пушкина. Все это составило «новую, прекрасную эпоху русской литературы», явилось триумфом реализма.
С позиций реалистической эстетики Белинский оценивает «нравоописательные» романы Булгарина, наполненные истертыми «моральными сентенциями», резко осуждает отступления от исторической правды в романах Загоскина, указывает, что Лажечникову, как историческому романисту, вредит то обстоятельство, что он «недовольно отрешился, от старого литературного направления – видеть поэзию вне действительности и украшать правду по произвольно задуманным идеалам». Защита реального содержания в поэзии, борьба с украшательством жизни, свойственным и псевдоклассикам и псевдоромантикам, – в этом пафос «Обзора». Белинский последовательно борется за реализм. Он полагает, что и язык художественных произведений должен отличаться благородной простотой, строгой точностью и ясной определенностью выражения.
С появлением «Миргорода» и «Ревизора» «русская литература приняла совершенно новое направление». Все новые писатели подчинились влиянию Гоголя. Гоголь окончательно убил не только натянутый, «на ходулях стоящий идеализм» (Марлинский), но и «сатирический дидактизм» (Булгарин). Старая сатира носила отвлеченно-моралистический характер, нападая на пороки и слабости абстрактного человека. Оттого никто ее не замечал. Теперь писатели «стремятся изображать действительных, не воображаемых людей». Поэтому они обличают даже тогда, когда не ставят перед собой этой задачи. Существенно изменилось и само понимание природы человека. «Сатирики» рассматривали пороки людей, как нечто индивидуально присущее им, они истолковывали человека в плане этическом, а не социальном, но и морально-нравственные категории у них лишены были всякого общественного обоснования. «Эти добрые сатирики брали человека, не обращая внимания на его воспитание, на его отношения к обществу, и тормошили на досуге это созданное их воображением чучело».
Теперь место героев добродетели и чудовищ злодейства занимают обыкновенные люди, составляющие массу общества. А на смену отвлеченно-моралистической сатире пришли реалистические роман и повесть.
Таким образом, кажущееся на первый взгляд категорическое отрицание Белинским сатиры в действительности означает разоблачение различных «нравственно-дидактических» сочинений догоголевского периода, лишенных серьезного общественного значения, и в то же время утверждение социальной сатиры Гоголя. Это вполне отвечало назначению литературы, призванной, по мнению критика, активно вмешиваться в жизнь и соответствовало тому новому этапу в ее развитии, когда вопросы социальные и общественные приобрели первостепенное значение.
