17 наст. тома. Стр. 149–150. — О С. Малларме см. №№ 17, 56 наст. тома. Стр. 153–154. — Клодель Поль (Claudel, 1868–1955) — поэт, драматург, дипломат, воскрешавший «одический стиль» («Пять больших од», 1904–1908). О Ф. Жамме см. комментарий к № 41 наст. тома.
84
При жизни не публиковалось. Печ. по: Цех поэтов. Альманах. Вып. II–III. Берлин, 1923.
ПРП, ПРП (Шанхай), ПРП (Р-т), СС IV, Ст ПРП, ЗС, Изб (Слов), ПРП 1990, Ст ПРП (ЗК), СС IV (Р-т), Соч III, Полушин, Изб (Слов) 2, ОС 1991, СП (Ир), Русский путь, Русский путь 2, ОЧ, СПП 2000, СС 2000, Изб (Вече), Проза поэта, Цех поэтов. Альманах. Вып. II–III. Берлин, 1923, Ахматова А. А., Гумилев Н. С., Гумилев Л. Н. Свиданье — не свиданье. Тверь, 1996, Русская речь. 1989. № 5, Полиграфист и издатель. 1995. № 5.
Дат.: 1919–1921 г. — по времени чтения Гумилевым лекций по теории поэзии и возникновению замысла книги по данной теме.
Перевод на англ. яз. — Lapeza.
Статья писалась Гумилевым как вступление к книге по теории поэзии — отсюда многочисленные «отсылки» в тексте к так и не осуществленному «продолжению». После гибели Гумилева текст статьи, вместе с оставшимся архивом поэта, перешел к первому публикатору — Г. В. Иванову, который и опубликовал его в альманахе осиротевшего «Цеха» и в ПРП. «Статьи “Читатель” и “Анатомия стихотворения”, — писал Г. М. Фридлендер, — частично повторяют друг друга. Можно предположить, что они были задуманы Гумилевым как два хронологически различных варианта (или две взаимосвязанные части) вступления к “Теории интегральной поэтики”. Гумилев суммирует здесь те основные убеждения, к которым его привели размышления о сущности поэзии и собственный поэтический опыт. Впрочем, многие исходные положения этих статей <...> были впервые бегло высказаны в “Письмах о русской поэзии”» (ПРП 1990. С. 37).
Подробный разбор статьи дан Ю. В. Зобниным. «В предисловии к неосуществленной «Теории интегральной поэтики» — статье, известной сейчас под названием «Читатель» <...>, Гумилев размышляет над природой взаимоотношений поэта и читателя, стремясь, как он изящно выразился, «фонарем познания осветить закоулки... темной читательской души». <...> Положения статьи Гумилева следующие.
1) Сферой действия поэзии является личностное бытие человека. «Поэзия для человека, — пишет Гумилев, — один из способов выражения своей личности и проявляется при посредстве слова, единственного орудия, удовлетворяющего ее потребностям». Другим способом выражения личности является религия: <...> Здесь нужно заметить — коль скоро речь идет о сопоставлении поэзии с религией — что в христианской философии <...> личностное бытие человека связано с «потусторонней» сферой мироздания, в отличие от «физического», посюстороннего человеческого «быта».
2) Вне сферы личностного бытия человека и связанной с этой сферой духовной работы собственно поэзия не существует. Из этого следует, что поэт — художник «узкого профиля», ибо «...поэзия заключает в себе далеко не все прекрасное, что доступно человеку». Художника могут вдохновить как этические, так и эстетические проблемы, никак не связанные с обязательной для личностного бытия метафизической проблематикой. <...> Искусство, таким образом, «увенчивается» поэзией, но не исчерпывается ею: наряду с художниками-поэтами существуют и художники-прозаики, остающиеся таковыми даже при использовании стихотворной формы <...>.
3) Равно существуя в сфере личностного бытия человека, религия и поэзия в то же время качественно разные типы выражения этого бытия. «Религия обращается к коллективу. <...> Поэт всегда обращается к [конкретной] личности. <...> От личности поэзия требует того же, что религия от коллектива <...>»
4) Деятельность поэта является духовной деятельностью и, потому, в основании своем она — онтологична (т. е. связана с тайной первопричины бытия, открыта влиянию потусторонних сил) и иррациональна. <...> Воздействие поэта на читателя — т. е. сообщение тому «последнего и главного, без познания чего не стоило земле и рождаться» — происходит особым путем, нисколько не похожим на собеседование читателя с художником-прозаиком. Поэт как бы заново рождает читателя. «...Поэтическое творчество есть оплодотворение одного духа другим посредством слова, подобное оплодотворению естественному... <...> Прекрасное стихотворение входит в <...> сознание [читателя] как непреложный факт, меняет его, определяет его чувства и поступки».
5) «Онтологизм», присущий деятельности поэта, не отменяет его личной ответственности за плоды своей деятельности, а, напротив, усиливает ее. Поэт не должен быть игрушкой в руках воздействующих на него потусторонних сил, равно как не должен выдавать относительное за абсолютное, влияние «прозаических» идей и чувств — за плоды вдохновения. <...>
6) Главным и лучшим критерием, определяющим духовно здоровое поэтическое творчество, является формальное «здоровье», присущее результатам деятельности поэта — созданным им стихотворениям. Подобно тому, как здоровое тело свидетельствует о присутствии в нем здорового духа, подлинно ценное стихотворение обладает совершенной и гармоничной формальной организацией. <...> Стихотворение должно быть понятно, полнозвучно, стройно — так, что формально-поэтический анализ не обнаружил бы в его составляющих частях каких-либо «патологий». Только такое стихотворение способно позитивно воздействовать на читателя, укрепляя его духовную жизнь. И, напротив, поэт, безответственно относящийся к своей миссии «духовного родителя», безрассудно поддавшись непонятно откуда явившемуся творческому импульсу или увлекшись сиюминутными проблемами, всегда будет автором стихотворений-уродов, возможно, привлекательных внешне для непосвященных в тайны поэтического ремесла читателей, но таящих в глубинах своей «физиологии» скрытые изъяны. Такие стихотворения будут духовно заражать читателя, сообщать гибельные импульсы, ведущие, в конце концов, к духовной смерти. Читатель поэтому, по мнению Гумилева, «вправе и должен» требовать от поэта «некоторого совершенства» в области поэтики стихотворения и, приступая к знакомству с творчеством избранного им художника, задаться, среди прочего, мыслью: «есть ли в нем все, что надо, и в достаточной ли мере, чтобы оно жило». В противном случае беззаботный читатель может нарваться на гальванизированный силами зла труп, который отравит насмерть все и вся.
7) В культуре Нового времени и, особенно, в культуре XIX века произошло эклектическое смешение поэзии с прозой, с одной стороны, и с религией — с другой. Сейчас уже «невозможно найти точной границы между поэзией и прозой, как не найдем ее между растениями и минералами, животными и растениями». Это обусловлено в немалой степени крайне самоуверенной и некультурной читательской аудиторией, не понимающей подлинный смысл деятельности поэта. <...> Что ищет современный читатель в общении с поэтом? Ответы на наболевшие бытовые, социальные, политические, философские вопросы? Но такой взгляд наивен, ибо для чего поэту, вдруг захотевшему учить ближних уму-разуму, облекать в совершенную словесную форму — стих — то, что гораздо проще и доступнее передается посредством статьи, трактата или доклада? Кому нужна лекция... в стихах? Тогда, может быть, читателя привлекают формальные находки, удачное сочетание звуков и красивых
