Той же цели отчасти служат и те оценки и заключения, что помещаются после танка. Оценка достоинства приведенного стихотворения, вообще говоря, элемент совершенно необязательный и в поэтических собраниях очень мало принятый.
Оценки, которые приводятся после пятистишия, в Ямато-моногатари встречаются в основном в двух видах – это либо авторское отношение к стихотворению, либо отношение того, кому стихотворение было направлено или при ком произнесено.
Оценки второго вида нередко служат дальнейшему развитию сюжета, выражаемого материалом прозы. В таком случае оценка стихотворения тем или иным образом становится поворотным моментом в развертывании сюжета либо его развязкой.
Например, в 100-м эпизоде:
«Когда Суэнава-но сёсё жил в Ои, император Уда изволил сказать: „Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть“. Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:
Тиринурэба
Куясики моно-во
Оховигава
Киси-но ямабуки
Кэфу сакаринари
Если осыплются цветы,
Как будет жаль!
У реки Ои,
На берегу, дерево ямабуки
Сегодня в полном цвету –
так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением».
В приведенном примере новый элемент фабулы появляется в результате оценки стихотворения, полученного носителем фабульного действия в эпизоде.
В 157-м дане рассказывается: «В стране Симоцукэ долгое время жили муж с женой. Долгие годы провели они вместе, и вот муж переменился к жене душой, завел себе другую женщину и все, что в доме было, перевез до последнего к новой жене. „Как это жестоко“, – думала прежняя жена. Но не мешала ему, только смотрела. Ни одной мелочи, с пылинку величиной, и то не оставил, все унес. Единственное, что ей осталось, – это кормушка для лошади. Так и за этой кормушкой послал он своего слугу, подростка по имени Макадзи, чтобы он кормушку и ту забрал. Этому мальчику женщина и говорит: „Тебя уж тоже теперь здесь не будет видно“ и тому подобное, а он: „Почему же? Хоть хозяин к вам и не будет хаживать, я непременно загляну“, – так ей отвечает и уже собирается уйти. Тогда она говорит: „Хочу я передать весточку твоему хозяину, не возьмешься ли мне помочь? Письмо-то читать он вряд ли будет. Так ты передай ему на словах“, – „Охотно передам“, – ответил слуга. И она:
Фунэ мо ину
Макадзи мо миэдзи
Кэфу ёри ва
Укиё-но нака-во
Икадэ ватараму
„И корабль скрылся,
И весла не видно.
Отныне
Бренный мир
Как переплыву я? –
так ему передай“, – наказала. Тот все передал мужу. И вот он, все подчистую из дому увезший, все до единого обратно привез и стал жить, как раньше, и в сторону больше не смотрел, а все был с нею».
Танка, созданная женщиной, действительно замечательна. В ней содержатся два какэкотоба: фунэ – «корабль» соответствует фунэ в слове мабунэ – «кормушка для лошади». Макадзи – архаизм, означающий «весло», есть также имя мальчика, слуги мужа этой женщины. Горечь, выраженная поэтессой в стихах, претворена в поэзию так искусно и изящно, что стихотворение более чем что-либо другое возымело действие и муж, восхищенный ее искусством, вернулся к ней.
Подобные примеры раскрывают значение оценок танка в восприятии персонажа – адресата пятистишия как двигателя сюжета в первую очередь.
Но в произведении встречается немало случаев, когда отмечается реакция адресата на услышанное или прочитанное стихотворение, но сюжет не получает никакого дополнительного толчка, его развитие остановлено, и эпизод нередко заканчивается описанием этой реакции.
Чаще всего это либо слезы, либо восхищение изысканностью стиха, иногда и то и другое. И что примечательно, такая оценка часто с точки зрения ее функции в развитии повествовательной линии эпизода оказывается сходной с концовочной обрамляющей конструкцией и в большинстве случаев синтаксически соединена с ней. Мы имеем в виду случаи, подобные следующим:
«...так сложил, и все заплакали, никто уже не мог стихи слагать, а Ёситоси до конца служил императору под именем Канрэн-дайтоку» (2-й дан).
«...так сложил, и младшие братья монаха, остановившиеся в том жилище, были очарованы» (25-й дан).
«...так он прочел, и все они, ничего не отвечая, громко зарыдали. До чего странные были люди!» (41-й дан).
«...так сложил, и дама была очень обрадована и заплакала» (69-й дан).
«...так сложив, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн» (98-й дан).
«...так сказал он, и хозяин дома нашел его стихотворение полным очарования и весьма искусным» (125-й дан).
«...так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей» (126-й дан).
«...произнесла она это, и император так неистово хвалил, что даже слезы навернулись ему на глаза» (146-й дан).
«...так сложил, и император счел стихи превосходными, сошел, одарил всех, кто там был, а затем к себе вернуться соизволил» (172-й дан). И т. д.
Концовки такого рода, являющиеся передачей оценки стихотворения, на наш взгляд, прежде всего служат заменой повествовательной развязки. Это, так сказать, лирическая разрядка повествовательной фабулы. Под лирической развязкой мы понимаем тот момент, что следует за кульминацией эстетического переживания в виде танка, тот катарсис, который тут же воплощается в описании эмоционального переживания воспринявшего танка. Однако помимо выполнения этих двух ролей оценочные концовки такого рода, безусловно, также способствуют усилению значения прозаических фрагментов текста. Прежде всего они, завершая эпизод, тем самым подчеркивают маркированность конца текста именно прозаическими элементами, а не танка, подобно обрамляющим концовочным конструкциям типа «так она сложила», не имеющим никакого значения с точки зрения развертывания сюжета. Понятно, что концовки, носящие и сюжетную функцию, тем более способны выполнить эту роль, к тому же помогая восприятию эпизода в целом, создавая особое эмоциональное напряжение, которое, что особенно важно, возникает уже после лирической кульминации, каковой является танка. Пожалуй, можно даже утверждать, что таким образом создается как бы два фокуса эстетического переживания: один лежит в сфере танка, другой выражен в реакции и оценке адресата танка, относящихся к сфере прозы. Подобное удвоение центров ничуть не удивительно для этого памятника, который, видимо, создавался на переходном этапе развития ута-моногатари, жанровые признаки которого некоторое время оставались колеблющимися ввиду постоянно меняющегося соотношения между стихом и прозой. Танка являла собой феномен несравненно более устоявшийся, пути развития которого, бесконечно интересные по своему разнообразию, все же не представляли ничего неожиданного, так как основные тенденции литературы танка уже были сформированы. Прозе же предстояли еще трудные и неведомые метаморфозы. И, думается, Ямато-моногатари носит следы этой попытки эксперимента, чем, быть может, отчасти и объясняется то обстоятельство, что, по распространенному мнению, Ямато-моногатари представляется менее отшлифованным и совершенным, чем, например, Исэ-моногатари, и подчас бывало отнесено к числу менее важных памятников, как бы памятников второго класса. Между тем именно эта кажущаяся неотделанность, неспрятанные швы, экспериментаторство и делают памятник особенно интересным и для историка японской литературы, и для теоретика-литературоведа и нисколько не умаляют литературных достоинств произведения, придавая ему, наоборот, новую ценность.
Обратимся теперь к тем оценкам, которые принадлежат самому автору произведения.
Во-первых, особое место в числе авторских ремарок по поводу танка занимают сообщения о том, что существовали и ответные танка, но они забыты. Это, например, такие высказывания:
«Ответ кавалера уступает по достоинству этому посланию. И не сохранился он в памяти людей» (8-й дан).
«Августейший ответ тоже был, но людям он неизвестен» (45-й дан).
«Ответ же забыли люди» (161-й дан).
«Ответное стихотворение очень было интересно, но не дошло до нас» (65-й дан).
«Был и ответ, но в книгах он не приводится» (95-й дан).
«Ответ был от сайгу. Он забыт» (120-й дан).
«Кавалер этот был мастер слагать танка, и ответ, наверное, был хорош, но здесь он не приводится, ибо неизвестен» (135-й дан).
Надо сказать, что далеко не всегда в тех случаях, когда ответная танка отсутствует, автор Ямато-моногатари указывает, что она не приводится, потому что забыта людьми, но все же некогда существовала. Конечно, встречались случаи, когда ответная танка и в самом деле не была сложёна. Однако есть и обратные примеры: в поэтической антологии какая-либо танка приводится вместе с ответной, в то время как в Ямато-моногатари сообщается, что ответ не сохранился в людской памяти, поэтому не может быть приведен.
