И нынче, но бежать он запрещает.
Фритиоф
Необходимость нам велит бежать.
Ингеборга
Лишь благородное необходимо.
Фритиоф
Уж солнце высоко, проходит время.
Ингеборга
Увы! оно прошло уж невозвратно.
Фритиоф
Итак, решенья ты не переменишь?
Подумай…
Ингеборга
Все обдумано давно.
Фритиоф
Прости же, Гелгова сестра, прости!
Наконец эта твердость героического решения Ингеборги уступает место нежному излиянию любящего женственного сердца, – накипевшее чувство изливается тихим, но быстрым потоком страдающей любви. Фритиоф говорит ей: «Ты победила!», оставляет ей на память золотое запястье и уходит. Затем следует отдел IX – «Плач Ингеборги», полный невыразимой поэзии.
Фритиоф не совсем изгнан из отчизны, но на него только возложен подвиг – взять дань с ярла Ангантира, владетеля Оркадских островов, который всегда платил дань Белу, но по смерти его перестал. Коварный Гелг вызывает из моря злых духов – море волнуется, но Фритиоф восклицает:
Весело мне, братья,
С бурею бороться:
Буре и норманну
На море житье.
Ингеборге стыдно б
Стало, если б в пристань
Полетел от ветра
Верный ей орел.
Он побеждает чудищ и бурю, пристает к берегу и переносит на него своих товарищей, выбившихся из сил. У Ангантира пир. Один из его воинов, берсерк, бьется с Фритиофом; выбив у берсерка меч, Фритиоф бросает свой, желая сражаться равным оружием. Они сплетаются руками – и Фритиоф наступил коленом на грудь врага, говоря, что если б с ним был меч, он заколол бы его. «Возьми свой меч, – отвечает ему берсерк, – а я буду лежать и ждать». Пораженный такою доблестью врага, Фритиоф мирится с ним. Следует описание пира у Ангантира. Ангантир, из уважения к Фритиофу, обещает платить дань, велит своей прекрасной дочери потчевать гостя вином и приглашает его прогостить у них до лета. Наконец Фритиоф возвращается на родину и узнает, что Ингеборга – жена Ринга, который добыл ее огнем и мечом… Между прочим, старый Гильдинг рассказывает Фритиофу, что Гелг, увидев на руке сестры своей его запястье, снял и надел на кумир бога Бальдера. Фритиоф преисполняется диким негодованием и сжигает храм бога Бальдера. Фритиоф снова изгнанник и мчится на юг по волнам моря… Песнь XV заключает в себе морской устав викинга (так назывались младшие сыновья конунгов, долженствовавшие оружием снискивать себе счастие); в этом уставе – символ веры и политический кодекс норманна:
Ни шатров на судах, ни ночлега в домах; супостат за дверьми стережет;
Спит на ратном щите, меч булатный в руке, а шатром – голубой небосвод.
Как у Фрея, лишь в локоть будь меч у тебя; мал у Тора громящего млат.
Есть отвага в груди, – ко врагу подойди – и не будет короток булат.
Как взыграет гроза, подыми паруса: под грозою душе веселей.
Пусть гремит, пусть ревет: трус – кто парус совьет; чем быть трусом, погибни скорей.
Чти на суше мир дев, на судах нет им мест: будь то Фрея, беги от красы.
Ямки розовых щек всех обманчивей рвов, и как сети – шелковы власы.
Сам Один пьет вино, и похмелье не зло: лишь храни над собою ты власть.
Над землею упав, ты подымешься здрав; здесь же к ране страшися упасть.
Ты купца, на пути повстречав, защити; во возьми с него должную дань.
Ты владыка морей; он же прибыли раб: благороднейший промысел – брань.
Ты по жребью добро на помосте дели и на жребий не жалуйся свой;
Сам же конунг морской не вступает в дележ: он доволен и честью одной.
Но вот викинг плывет: нападай и рубись; под щитами потеха бойцам.
Кто отстанет на шаг, тот не наш: вот закон, поступай, как ты ведаешь сам.
Победив, укротись: кто о мире просил, тот не враг уже боле тебе.
Дочь Валгаллы мольба; ты дрожащей внимай; тот презрен, кто откажет мольбе.
Рапа – прибыль твоя: на груди, на челе то прямая украса мужам:
Ты чрез сутки, не прежде, ее повяжи, если хочешь собратом быть нам.
Наконец Фритиоф решается ехать к Рингу, но не врагом, а мирным гостем, чтоб проститься с Ингеборгою. У Ринга был пир, когда вошел в чертог человек, покрытый с темени до ног медвежьего шкурою, и который, как ни нагибался над нищенской клюкою, но все был выше всех других. Он сел у дверей; один из придворных вздумал над ним посмеяться, и пришлец могучею рукою поставил его вверх ногами. Конунг, довольный его смелым ответом, просит сбросить личину – врага веселия: тогда явился глазам всех богато одетый юноша,
Прекрасен, будто Бальдер, могуществен, как Тор.
У Ингеборги вспыхнул румянец на щеках;
Так северным сияньем пылает снег в полях;
Вздыматься стали перси, как бурною порой
Две лилии речные качаются волной.
Ринг восклицает: «Хоть и страшен Фритиоф, но одержу над ним верх, при помощи Фреи, Тора и Одина!» Ответ Фритиофа – гром и молния. Он называет себя другом детства Фритиофа и клянется быть его защитником.
Тогда с улыбкой конунг сказал: «Твой смел язык;
Но речь вольна в чертогах у северных владык;
Жена, попотчуй гостя вкуснейшим ты вином;
Надеюсь, с незнакомцем мы зиму проведем».
. . . . .
Потупя взоры, гостю дает она вино.
Трепещет, и плеснуло ей на руку оно.
Как блеск вечерний пышет на лилиях порой,
Горели темны капли над белою рукой.
И гость, взяв рог, с улыбкой поднес его к устам.
В наш век не осушить бы его и двум мужам;
Но мощный не запнулся и весь в один глоток,
Прекрасной в угожденье, он осушил тот рог.
Затем песни скальда —
Стал петь он о Валгалле, о мзде за смерть в боях,
О подвигах норманнов на суше и в морях.
За меч бойцы хватались, и взор у них пылал,
И прежнего быстрее кругом ходил бокал.
Весна. Ринг собрался на охоту.
Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди!
Как звезда, она сияет на богатой лошади —
Это Фрея, это Рота, по еще прекрасней их;
На главе убор пурпурный с связкой перьев голубых.
Не гляди на светлы очи, не смотри на блеск кудрей!
Дальше! стан се так строен, перси так полны у ней!
Не любуйся на лилеи и на розы этих щек,
Не лови ты звуков, сладких, будто вешний ветерок!
Фритиофа мучит грустное раздумье; он уже раскаивается, что увидел Ингеборгу. Между тем, вместе с Рипгом, он отстает от охотников, и усталый Ринг хочет отдохнуть; Фритиоф стелет на траве плащ, и Ринг преклоняется головою к его коленям. Демон искушения, в виде черной птицы, преклоняет Фритиофа убить спящего Ринга; песня белой птицы прогоняет искушение – Фритиоф далеко от себя бросает меч свой. Тогда Ринг признается ему, что его сон был притворный; он знал, что его гость не кто иной, как «ужас народов и богов» – Фритиоф.
Сед я, видишь; скоро, скоро под курганом буду я;
Ты тогда возьми и край мой и жену: она твоя.
Будь дотоле нашим гостем: я – второй тебе отец;
Без меча, ты – мой защитник; нашей давней пре конец.
Жалеем, что место не позволяет нам выписать ответа Фритиофа, где он от всего отказывается и хочет ехать в море, на борьбу с бурями, на битвы, которые одни могут заглушить мучения его совести за сожжение храма Бальдера и утишить волнение его страсти. Это сама поэзия, – мрачная, гордая, могучая поэзия севера!
Ринг умирает, и народ, избирая Фритиофа опекуном его сына и правителем страны, требует, чтоб он женился на Ингеборге; но Фритиоф возвращается на родину, воздвигает новый, великолепный храм Бальдеру, узнает о смерти Гелга и, подходя к Гальфдану для примирения, —
«В сей распре, – с кротостью сказал он, – будет тот
Великодушней, кто сперва предложит мир».
Тут Гальфдан, покраснев, совлек с руки своей
Железную перчатку, и опять сплелись
Давно разрозненные длани; как скала,
Надежно, крепко было рукожатье то!
Старик тогда сложил проклятие с главы
Изгнанника, – того, кто «Волком храма» слыл.
И в тот же миг явилась Ингеборга к ним,
В наряде брачном, в горностаевом плаще,
И девы шли за ней, как звезды за луной.
В слезах она в объятья Гальфдана спешит,
А он, растроганный, прекрасную сестру
Склоняет к Фритьофу на грудь. И вот она
Пред жертвенником руку предает тому,
Кого от сердца любит, кто ей с детства мил.
Вот содержание поэмы лауреата Швеции{2}. Какие элементы жизни, и как было такому даровитому поэту не создать из них такой превосходной поэмы! Великодушное геройство, неукротимая, рьяная любовь, стремление к славе и великим делам, ненасытимая жажда мести за оскорбленную честь и достоинство – и готовность прощать; бурное, гордое вольнолюбие – и благоговейное уважение к законам нравственности и истины; любовь к женщине, могучая, беспредельная, страстная и, вместе, кроткая, нежная, покорная, девственная, чистая: – вот они, эти романтические элементы, это зерно будущего рыцарства! А между тем нравы дики, воинственность отзывается зверством, право сильного торжествует, кровь льется беспрестанно! Да, народная поэзия такого племени доступна всем народам и всем векам: из нее смело могут черпать поэты новейшего времени и из ее элементов созидать произведения мировые и вечные! Все дело в идее: чем общее идея, тем родственнее духу человеческому форма, выразившая ее{3}. А какая же идея общее, человечнее, родственнее всем векам и народам, как не идея мужества, доблести, правды, любви и всего, чем гордится человечество, в чем люди сознают свое братство, свое единокровное родство в боге?..
