«Герой нашего времени»: не роман, а цикл - Юрий Михайлович Никишов

Свои аргументы к обоснованию сходного положения добавляет Д. Е. Тамарченко: «Своеобразие лермонтовской задачи состояло в том, что, с одной стороны, его интересовала история человеческой души, а, с другой стороны, нельзя было, чтобы судьба человека была связана только с той средой, к которой он принадлежал; она должна была быть квинтэссенцией судьбы человека в крепостной России, стране забитой и неподвижной. Только в таком случае персонаж романа мог быть назван героем своего времени. Эта задача и заставила Лермонтова отказаться от романа, развитие действия которого включено в единый сюжет, и создать “свободный роман”, состоящий из цикла повестей и рассказов, имеющих самостоятельное содержание и значение и в то же время неразрывно связанных в единое целое не только образом главного героя, но и единством поэтической идеи» 9. В этом исследовании много ценных наблюдений, но с определением жанра явный парадокс. Лермонтов — несомненный классик русской литературы. Получается, и «Герой нашего времени» — классический роман? Далеко от истины.

Б. Т. Удодов замечал: «Создается впечатление <!>, что Лермонтов сознательно не желает называть свое детище романом <!>, обозначая его в то же время очень по-разному, как “записки”, “сочинение”, “длинная цепь повестей”» 10.

Вот заключение Б. М. Эйхенбаума, обобщающее конкретные наблюдения: «Итак, “Герой нашего времени” — это цикл повестей, собранных вокруг одного героя: очень важная особенность, отличающая это “сочинение” от всевозможных сборников и циклов, распространенных в русской литературе 30-х годов. Чтобы осуществить такую психологическую циклизацию и сделать ее художественной, надо было отказаться от прежних приемов сцепления и найти новый, который придал бы всей композиции цикла вполне естественный и мотивированный характер» (с. 298–299). Дельное, выверенное заключение! Но вот какая беда: сделанный вывод ни к чему не обязывает автора, это выстрел вхолостую. Это остатки позиции, которую исследователь занимал в 20-х годах. Под давлением критики исследователю не хватило мужества, но главное — неотразимых аргументов для сохранения понимания книги как цикла. Но переход на общее мнение получился совершенно неудобочитаемым: Лермонтовым якобы «роман был задуман не в виде сплошного и последовательного повествования, а как цикл повестей» (с. 317). Но «цикл повестей» остается циклом, а составляющие его компоненты никак не сливаются в «сплошное и последовательное повествование»; так зачем то, что получилось, именовать романом?

Е. Н. Михайлова полагает, что «каждая из этих повестей является самостоятельным художественным произведением, которое несет в себе свою особенную мысль и имеет самостоятельные художественные задачи» 11. Б. Т. Удодов пишет о желании Лермонтова «крепче связать» «Фаталиста» «с другими произведениями романа» 12. Как роман (единое произведение!) вбирает в себя несколько «самостоятельных», «других» произведений? Нонсенс!

Зигзаг исследовательской мысли наблюдается в книге В. И. Коровина: «…“Герой нашего времени” предстает как цикл повестей или рассказов, объединенных одним героем и необыкновенным характером приключений, которые выпали на его долю. Но почему понадобилось Лермонтову собирать разрозненные повести в один роман?» 13. Тут уместнее другой вопрос: как «собранные» вместе «разрозненные» (!) повести образуют именно роман? А жанрово завершенные повести Лермонтова как раз не разрозненные, а образующие цикл.

Вот еще одна попытка защитить традиционное обозначение жанра, на этот раз агрессивное ко всяким иным определениям: «Роман, родившийся из сцепления отдельно и “замкнуто” созданных повестей, каждая из которых могла рассчитывать на самостоятельную жизнь, не только избежал опасности стать циклом повестей, но сразу заявил о себе как о явлении цельном, органически едином и все же не перестающим удивлять необычностью такого строения. Повести-главы расположились в романе, разрушив все традиционные представления о пространственной и хронологической логике сюжета, но как раз эти-то пространственные рывки и изломы времени всегда воспринимались как выражение глубоко скрытого смысла романа» 14. У нас будет случай видеть, что повести (но никак не главы) создавались действительно отдельно, что сюжетны повести, а романного сюжета нет (стало быть, нет и романа), что цикл — не какое-то страшилище, а реальное литературное явление, развившееся со временем в полноценное вторичное жанровое образование, давшее оригинальную и добротную форму сцепления самостоятельным звеньям, обеспечившее тем самым книге то единство, ради которого исследователи и держатся за традиционное определение жанра, хотя в «Герое нашего времени» нет никаких романных свойств.

Для В. М. Марковича жанровая проблема нисколько не представала существенной, у него были свои задачи при изучении творчества Тургенева и его предшественников. Применительно к жанру тут идут отсылки на нечто устоявшееся, утвердившееся, но походя даются оценки чудовищные. Исследователь интересуется возникновением символического подтекста, стало быть, ему «важно рассмотреть преломление символизирующей тенденции в иной художественной атмосфере — в структуре, тяготеющей к чистой жанровой форме. Необходимый для этого материал может <?> дать “Герой нашего времени”, давно признанный первым по времени произведением русской прозы, обладающим собственно романной структурой» 15. Тут только то и верно, что подобное мнение сформировалось «давно». Что же касается «Героя нашего времени», понятого как эталон формы, то можно только дивиться, как можно представить это произведение тяготеющим к «чистой» жанровой форме, обладающей «собственно романной» структурой. Тут происходит элементарная подмена: жанровые признаки подменяются иными, внежанровыми. Идет отсылка к «настойчиво» повторяющемуся в «романе» Лермонтова целому комплексу поэтических лейтмотивов». На той же странице, где сказано о тяготении «романа» «к чистой жанровой форме», он же именуется «фрагментарным», хотя «собственно» романной структуре фрагментарность ни мало не свойственна.

В изучении жанра лермонтовской книги есть и такая тенденция. В. А. Кошелев обращает внимание на то, что Лермонтов «не называет свое творение романом и никаких романических черт в повествование не вводит» 16. Это суждение подкрепляется отсылкой к публикации ряда повестей как самостоятельных произведений: «В восприятии первых читателей роман Лермонтова не воспринимался собственно романом: в сущности, это серия “фрагментов”, которые, по романтическим представлениям, точнее и ярче представляют целое, чем обширное и “неприключенческое” повествование (“роман классический, старинный”)» (с. 310). Вроде бы все ведет к отмене неудачного определения жанра, но нет: исследователь остается верен традиции, только добавляет уточняющий эпитет — «фрагментарный» роман (с. 314). Но эпитет продавливает термин: фрагментарность противопоказана роману.

На конкурс эпитетов, пытающихся подправить явно хромающее обозначение «роман», можно выдвинуть предложение Т. К. Черной: «…“Герой нашего времени”… приобретает черты именно полифонического романа» 17. Полифония, по М. М. Бахтину, — непременное свойство романа как жанра. Как раз здесь и можно видеть разницу: во «всяком» романе полифония — это свойство идейно-художественной структуры, тогда как в «Герое нашего времени» она подчеркнута композиционно