Густав. Напротив, оставайся здесь! И встреть ее сухо! Если совесть у неё чиста, она сейчас же устроит тебе сцену, и упреки посыплются градом. Если ж она в чем-нибудь виновата, она постарается взять лаской!
Адольф. Ты уверен в этом?
Густав. Конечно, нельзя ни за что ручаться…
Заяц часто кружит и сбивает тебя со следа… Но меня не легко провести… Моя комната здесь! Показывает направо, позади кресла. Я буду наблюдать оттуда, как ты будешь разыгрывать комедию. А когда ты кончишь, мы поменяемся ролями. Тогда уже я войду в клетку и начну производить опыты со змеей, а ты будешь наблюдать за нами в замочную скважину. А затем сойдемся в парке и позавтракаем. Но держи себя в руках! Если я замечу, что ты слабеешь, я два раза ударю своим стулом по полу!
Адольф. Хорошо! Но только не уходи далеко. Мне необходимо сознавать, что ты в соседней комнате!
Густав. Будь покоен! И что бы ни произошло, не бойся ничего. Ты сам сейчас увидишь, как я хорошо оперирую над человеческой душой. Для новичка это ужасно, но хоть раз посмотреть на это необходимо… раскаиваться не придется! Да!.. Помни одно! Ни слова о нашем знакомстве и отношениях. Ни слова! Я сам отыщу её слабую сторону! — Она уже у себя в комнате!.. Напевает что-то! — Значит, в бешенстве. Садись здесь… на этот стул. Ей поневоле придется сесть на мое место, и мне будет видно вас обоих.
Адольф. У нас целый час до обеда… Никто из новых не приехал… В колокол не звонили… К несчастью, мы будем одни.
Густав. Однако… ты уж слабеешь?
Адольф. Нет, пустяки… Нет, да… Мне страшно того, что сейчас произойдет! И вместе с тем я не могу помешать. Камень катится, и покатила его не последняя капля, и не первая — а всё вместе!
Густав. Ну и пусть катится, раз от этого зависит покой! До свиданья. Уходит.
Адольф некоторое время стоит, рассматривая портрет Теклы, который держит в руках, затем разрывает его, обрывки бросает под стол и садится на стул, указанный Рукавом, поправляет галстук, волосы, отвороты сюртука и пр.
Текла идет прямо к Адольфу, искренно целует и говорит затем весело и любезно. Здравствуй, братишка! Как дела?
Адольф наполовину побежден, но сдерживается и говорит шутливо. Должно быть, ты сделала что-нибудь дурное, раз ты целуешь меня?
Текла. Да, нечто ужасное! Прокутила все свои деньги!
Адольф. Значит тебе было весело?
Текла. Очень! Ну, конечно, не на этом филантропическом собрании. Оно прошло невероятно скучно. Ну, а чем развлекался мой милый братец, пока его голубка летала вдали от гнездышка? Она осматривает все углы зала, как бы стараясь увидать кого-нибудь или почуять что-нибудь.
Адольф. Просто-напросто скучал!
Текла. И никого с ним не было?
Адольф. Ни души.
Текла смотрит на него и садится в качалку. Кто здесь сидел?
Адольф. Здесь? Никто!
Текла. Странно! Он теплый, да и ручка вдавлена локтем. Локоть был дамский? Да?
Адольф. Надеюсь, ты не серьезно?
Текла. Ага! Покраснел, покраснел! Ты, братишка, хотел подурачить меня? Пожалуйте сейчас же и извольте исповедоваться во всех грехах вашей женке! Привлекает его к себе, он наклоняется и голову кладет на колени Теклы.
Адольф, улыбаясь. Знаешь? Ты просто бесенок!
Текла. Нет. Себя я почти не знаю!
Адольф. Ты никогда не думаешь о самой себе!
Текла подозрительно наблюдая. Я? Я только о себе и думаю… я ужасная эгоистка. Но каким ты философом сделался!
Адольф. Положи твою руку мне на голову!
Текла, притворяясь ребенком. Кажется, там опять муравьи появились? Надо прогнать их… правда? Целует его в лоб. Ну… теперь легче?!.
Адольф. Да, легче! Молчание.
Текла. Ну, а теперь, братишка, извольте рассказывать, чем вы занимались? Рисовали что-нибудь?
Адольф. Нет, я бросил живопись.
Текла. Что? Ты бросил живопись?
Адольф. Да, не ворчать же теперь за это! Что ж тут поделаешь? Я просто больше не в состоянии рисовать!
Текла, Что ж ты будешь делать?
Адольф. Заниматься скульптурой.
Текла. Опять новые фантазии!
Адольф. Может быть… Но не будь так зла… Взгляни-ка на эту фигуру!
Текла, открывая восковую фигуру. А! Шаловливо. Кто эта… дама?
Адольф. Угадай!
Текла нежно. Может быть, твоя женка?.. И тебе не стыдно?
Адольф. Похоже?
Текла хитро. Почем же мне знать? Лица еще нет!
Адольф. Ну зато уже многое намечено… красиво!..
Текла ласково треплет его по щеке. Или извольте сию же минуту заткнуть рот… или я вас поцелую!
Адольф, защищаясь. Нет, нет! Только не это!.. Еще войдет кто-нибудь!
Текла. Ну, так что ж? Неужели и мужа нельзя поцеловать? Да это — мое законное право!
Адольф. Но… ты еще этого не знаешь, здесь в гостинице не считают нас законными супругами, потому что мы слишком часто целуемся! А еще больше укрепляет их в этом мнении то, что мы ссоримся иногда у себя в комнате… У любовников всегда так бывает!
Текла. Ну, а зачем же мы ссоримся? Разве братишка не может быть всегда таким милым, как сейчас? Ну, скажи, разве ты не можешь? Не хочешь, чтоб мы были счастливы?
Адольф. Хочу… но…
Текла. Что же это опять? И кто это вбил тебе в голову, что ты не можешь больше заниматься живописью?
Адольф. Кто? Ты всегда ищешь кого-нибудь за моей личностью и за моими мыслями! Ты ревнива!
Текла. Да, ревнива! Я боюсь, что кто-нибудь явится и отнимет тебя у меня!
Адольф. Но откуда может явиться эта боязнь, когда ты отлично знаешь, что ни одна женщина не вытеснит тебя и что без тебя я не мог бы жить?
Текла. Я не женщины боюсь, а твоих друзей, которые изменяют весь образ твоих мыслей!
Адольф пытливо. Так ты боишься, — чего же ты боишься?
Текла встает. Здесь был кто-то!.. Кто?
Адольф, замечая движение Теклы. Ты, кажется, не выносишь моего взгляда?
Текла. Такого, — да! Ты никогда так не смотрел на меня.
Адольф. Как же я смотрю?
Текла. Как будто ты хочешь проникнуть в меня своим взглядом!
Адольф. В тебя-то! Да! В твою душу.
Текла. Гляди, сколько тебе угодно! Мне нечего скрывать… Но манера говорить у тебя стала другая, и выражения другие. Смотрит на него испытующим взглядом. Ты философствовать начал. Наступая решительно на Адольфа. Кто здесь был?
Адольф. Мой доктор.
Текла. Твой доктор… Кто это?
Адольф. Доктор из Стремстада.
Текла. Как его зовут?
Адольф. Шеберг.
Текла. Что он тебе сказал?
Адольф. Многое! Между прочим сказал, что мне грозит падучая.
Текла. Между прочим… Ну, а еще что он сказал?
Адольф. Еще кое-что неприятное!
Текла. Ну говори же, что!
Адольф. Запретил на время супружескую близость.
Текла. Так вот что! Не даром, значит, я боялась! Нас во что бы то ни стало хотят разъединить… Я это давно заметила.
Адольф. Не могла ты заметить того, чего никогда и не было.
Текла. Ты думаешь?
Адольф. Да, ты не могла заметить того, чего не было. Это просто страх заставляет работать твою фантазию. Чего ты боишься? — Что я воспользуюсь когда-нибудь чужими глазами, чтобы увидать тебя такой, какая ты на самом деле.
Текла. Сдержи свою фантазию, Адольф!.. Она — как животное, скрытое в человеческой душе.
Адольф. Но откуда у тебя явилась эта мысль? Уж не от тех ли невинных молодых людей, что вертелись около тебя на пароходе?
Текла, не теряя спокойствия. Совершенно верно! И от молодежи можно кое-чему научиться!
Адольф. Кажется, ты начинаешь любить молодежь!
Текла. Я всегда любила ее; потому и полюбила тебя!.. Что же в этом преступного?
Адольф. Ничего… Но я начинаю чувствовать себя одиноким!
Текла ласково, плутовато. Мое сердце так велико, что его, братец, хватит еще и на других.
Адольф. Но твой братишка не желает иметь никаких братьев.
Текла. Поди сейчас к своей женке, и тебе надерут уши за то, что ты ревнив! В эту минуту раздаются в соседней комнате два удара стулом по полу.
Адольф. Нет, я не хочу шутить. Я говорю совершенно серьезно!
Текла, притворяясь ребенком. Боже мои! Мы хотим говорить серьезно! Как ужасно, что ты стал серьезен! Берет его голову и целует. Ну, скорей, улыбнись! Ну же!
Адольф против воли смеется. Ну не колдунья ли?.. Нет, я серьезно думаю, что ты обладаешь какими-то чарами!
Текла. В таком случае, к чему же бороться с человеком, который умеет колдовать?
Адольф встает. Текла! Повернись ко мне на минутку в профиль! Я хочу вылепить статуе лицо!
Текла. С удовольствием! Садится в профиль.
Адольф пристально всматривается в нее и делаете, вид, будто хочет лепить. Не думай обо мне! Думай о ком-нибудь другом!
Текла. Ну, хорошо! О моей последней победе.
Адольф. О целомудренном молодом человеке!
Текла. Как раз о нём! — У него были изящные усики, щеки своим розоватым пушком напоминали два персика… Такие нежные и прозрачные, что хотелось укусить их.
Адольф более сумрачно. Останься так… с этой складкой у рта!
