Помимо горе-учителей, горе-общественников, горе-начальников из милиции и горе-руководителей из советских и партийных органов города, не пришедших на помощь клубу даже после выступления газеты, имеются в городе и другие враги МИРА ДЕТЕЙ, в конечном счёте враги советского народа, бьющие по его смене и надежде. Вот, например, инспектор по внешкольным учреждениям в РОНО Стихотворов, для которого понятия о чести, флаге, отваге и верности — «детские игрушки». И хотя об этом его высказывании было сразу же сообщено первому секретарю горкома комсомола и тот велел тут же взять трубку Стихотворову (всегда бы такая оперативность была!) и объяснил ему, что флаг пионерского отряда — не детская игрушка (интересно, надеялся ли глава городского комсомола, что всё будет понято и станет для Стихотворова законом жизни?) — тот остался на своём посту и принял деятельное участие в удушении клуба. Он заявляет, что с кем-то в райисполкоме согласовал это. С кем же? Не с руководством. С кем-то безымянным из среднего звена… Юлиан Семёнов в «Семнадцати мгновениях весны», анализируя причину неудачи Бормана в схватке с Гиммлером, сообщает, что всё решил маленький человечек из среднего звена бормановского аппарата, работавший на Гиммлера. Так и тут вышло. Анонимной стала в нашей стране власть. Не советская, а просто власть. Всё решают чиновнички, секретари, референты. Могут сообщить начальству, могут придержать, могут отфутболить самую срочную бумагу — и история с детским клубом «Эспада» — лишь капля в море подобных случаев. Крапивин даёт нам лишь этот факт, но мы-то, взрослые читатели, знаем, что стоит за этим фактом. И помним михалковское «А льву и невдомёк, что муха так сильна, что перед ней все лезут вон из кожи и что она в его прихожей деламии львиными подчас вершит одна». Так что нам приходится думать над проблемой — что и как сделать, чтобы не было ни подобных фактов. ни того, что за ними стоит.
…Делает ли Крапивин в своей трилогии выводы? В какой-то мере — да.
Прежде всего, выводом является отрывок из газетной статьи о клубе «Эспада», приведённый в третьей части трилогии. Вот большая его часть:
«Люди, живущие скучно, тупые и злобные, не терпят иной жизни, светлой и честной. Не терпят людей с прямыми мыслями и открытым взглядом. Даже взрослых не терпят, а уж детей тем более. Когда они встречают мальчишку, у которого чувство собственного достоинства сильнее страха перед их окриками, они решают. что пришёл конец света. Их мысль работает трусливо и примитивно: „Эти люди не похожи на нас. Значит, они плохие! Запретить!
Убрать! Искоренить!“.
И надо признать: иногда им это удаётся. Запрещают.
Люди, тупые и злобные, бывают хитры. Они умеют добро показать, как зло. И человек, живущий для других, работающий честно и бескорыстно, в их речах становится опасным, а дела его — вредными».
Вряд ли сам Владислав Петрович Крапивин понимает, что им описан механизм этногенеза: «мы» и «не мы»… Они становятся субэтносом, рвущимся к уровню этноса, эти двуногие личинки, выжравшие содержимое ещё оставшейся советской шкуры и заполнившие её, либо прорвавшись к власти всерьёз (к счастью, ещё не везде), либо нейтрализовав ещё находящихся у власти людей советского склада и трансформируя все их действия, подменяя их, выворачивая их наизнанку.
«Великая Россия» всё ещё называется «Советским Союзом», всё ещё поминают имя Ленина, но делается у нас почти всё не по-ленински — как во внутренней, так и во внешней политике. Это понял Андропов и попытался выправить положение, но делал это втихую, стараясь не взбаламутить «советскую мешанину». И умер. И опять всё пошло по-старому. Теперь бьётся Горбачёв, и что будет из его биений и трепыханий — неясно, ведь опять борьба ведётся за кулисами, фактически без нас. Как в первый период войны против взбунтовавшихся Южных Штатов президент Линкольн изо всех сил старался открутиться от официального освобождения негров. Он-то в конце концов понял, что иначе нельзя — и пошёл на этот шаг, и победил, но то ведь Линкольн, личность, что ни говори, уникальная, тем более — своей жизнью пришлось ему платить за победу. А вот что у нас будет?..
…Так и вышло в третьей части трилогии, причём, как отмечено выше, зло действовало единым фронтом, почти мгновенно спаявшись в мафию, а силы добра были разрозненны и пребывали в глухой обороне, так что только один мальчишка да один газетчик (кстати, умерший) совершали вылазки.
Между прочим, ребячий комиссар Олег Московкин и дома был в осаде. Сестра и её муж донимали его изо всех сил — вплоть до замены лампочек в его комнате на более слабые, «чтобы плафон не расплавился».
— Видите ли, вместо того чтобы купить костюм, я покупаю телескоп… Вместо того, чтобы смотреть хоккей с милым Васей, я включаю симфоническую программу… Вместо лекции я иду на свидание… Вместо того, чтобы жить «как все люди», я живу как… Тьфу!.. Я живу не «вместо», а так, как хочу! Лучше вас! Ясно тебе?
— Чудовищный псих, — донеслось из-за двери. — Постыдился бы ребят. Как только тебя к детям подпускают?
Успокойтесь, сестричка! Не очень-то таких к детям подпускают. К ним подпускают таких, как начальник лагеря, физрук и Гортензия, Нелли Ивановна и Елизавета Максимовна. А директора школы, судя по тому. что ему поставили именно такого завуча, либо сломают. либо вышибут. А Олегу Московкину даже по возвращении в интернат (что, кстати, означает уход от «эспадовцев») не очень-то дадут развернуться. Ну, убрали ставшую очень уж одиозной «тётю»-директоршу, но ведь остались те, кто ставил её на этот пост, и вряд ли она одна такая была ими внедрена в систему образования и воспитания нашей смены. И так везде! Если такие, как Олег или директор, кое-где по недосмотру к детям и прорвались, то их для начала вяжут по рукам и ногам программами, учебниками, инструкциями, методиками, запретами, ничтожной зарплатой, неучитываемой, но умышленно создаваемой перегрузкой. А тех, кто и это выносит, выживают уже прямой атакой с применением богатейшего ассортимента отработаннных подлостей. Пока что ваша берёт, сестричка! Таких, как Вы и милый Вася. Субпассионариев, двуногого шлака, золы и пека, остающихся после выгорания кокса и перегонки каменноугольной смолы в общности «каменный уголь», аналогичной в данном случае «демосу».
И так будет до тех пор, пока на ваше наступление не будет отвечено с нашей стороны беспощадной борьбой всех видов — вплоть до физического истребления в нашем обществе вашей нечисти…
Есть и другой, частный вывод в трилогии.
«Быть всадником, приходящим на выручку, когда человеку плохо».
Но всё же это оборона. Активная, иной раз контратакующая, но всё равно только оборона. Ну, спасли Серёжу от физрука и «мушкетёров» красные конники — ребята из студенческого отряда, а физрук-то с компанией ушли целыми и готовыми к новым подлостям. И начальник лагеря остался на своём месте и попрежнему перлюстрировал переписку ребят, а возможно и персонала. В самом конце трилогии мы узнаём, что появилась надежда на воссоздание «Эспады» — но Сыронисский, Стихотворов, милицейский майор, безымянный райисполкомовец, мама Сенцова и несчётные их союзники — они-то остались! И теперь они знают друг друга, теперь им легче будет объединиться для любой пакости и посчитаться за предполагаемое воссоздание обречённого ими на гибель, но осмелившегося выжить детского клуба. Они всегда готовы сплотиться в дружную кодлу против любого проявления человечности.
Нет, нужно наступать, уничтожать зло повсеместно — до зародышей включительно, выявлять носителей зла и гнать их в три шеи с командных постов, а не уймутся и после этого — то и из жизни. Они-то нас травят и истребляют совершенно без каких-либо угрызений совести. Нам с ними на одной планете просто не жить!
А для этого надо искать друг друга ещё уцелевшим советским людям, объединяться, сплачиваться, и ни в коем случае не трусить перед горькой правдой, не подменять её удобной ложью во имя собственного спокойствия.
И ещё необходима профилактика — чтобы ничего похожего впредь не могло зародиться. Этот вывод — не прямо, а косвенно, иной раз даже в виде доказательств от противного, выглядывает из размышлений Серёжи и самого Крапивина. Но он нужен и в виде чётких формулировок на страницах будущих книг не только Крапивина, но и других авторов. И, как уже сказано выше, необходимо создание ряда законов и обязательно механизмов их действия для реализации таких выводов.
И ещё один вывод напрашивается при размышлении над спором дядюшки с Серёжей. Дядюшка утверждает, что человек должен уподобляться клиперу (наиболее совершенному чисто-парусному кораблю), сливаться с водой и ветром, а не противостоять им. Лавировать, чтобы попасть в нужную для него точку, а не идти по прямой…
Но человек, идущий следом за стихией, увлекаемый ею, при этом — как инородное для неё тело — неминуемо от неё отстающий и подвергаемый в силу такой разницы в скоростях жестокой «трёпке», как говорили парусные моряки, но не только тому радующийся, что жив остался, но и категорически отрицающий возможность иного выхода из положения — это же меньшевик! Тот самый, который «медленным шагом, робким зигзагом, если возможно, то осторожно, тихо вперёд» (как ни удивительно сие, но закавыченные слова принадлежат Юлию Цедербауму, будущему лидеру меньшевиков «Мартову», только написана была им надолго оставшаяся популярной песня в те дни, когда он был ещё настоящим революционером, когда личные амбиции не столкнули его с Лениным в непримиримой идейной схватке). А вот большевики как раз тем и отличались генетически от своих коллег по великой партии революционеров вообще, что были способны идти против ветра и течения в силу необходимости без лавировки, в лоб, даже если течение было из пылающей нефти, а ветер был свинцовый. Очень стоит привести цитату из книги А.В.Луначарского «Человек нового мира» (Издательство Агентства печати Новости, 1976, стр.43):
