Виссарион Белинский - Русский театр в Петербурге

Вот вкратце содержание «Князя Холмского»: баронесса Адельгейда фон Шлуммермаус любит псковского купца Александра Михайловича Княжича и, чтоб соединиться с ним, позволяет отряду московского войска, присланного великим князем Иоанном под предводительством Холмского, разделаться с ливонским орденом, взять себя в плен. Надо сказать, что она – амазонка: ломает копья и завоевывает острова. Холмский влюбляется в нее насмерть; сперва кокетство, а потом козни брата ее, барона фон Шлуммермауса, заставляют ее подать Холмскому надежду на взаимность с ее стороны. После долгой борьбы с самим собою Холмский, поджигаемый коварным бароном и соумышленником его, тайным жидом Озноблиным, ни с того ни с сего доходит до нелепого убеждения, что звезды велят ему отложиться от отечества, образовать новое государство из Ганзы, Ливонии и Пскова. Когда он объявил «волю звезд» на псковском вече, его берут под стражу; великий князь прощает его как бы из снисхождения к его безумию и наказывает одного барона фон Шлуммермауса. К довершению комического положения забавного героя – Холмского, он узнает, что амазонка-баронесса интриговала с ним и выходит замуж за своего бородатого любовника, торговца Княжича. Он хочет зарезать их, но его не допускает шут Середа – его пестун, лицо нелепое, без смысла, смешная пародия на русских юродивых, сто первый незаконнорожденный потомок юродивого в «Юрии Милославском»{13}. Драма тянулась, тянулась; в ней и ходили, и выходили, и говорили, и пели, и плясали; декорация беспрестанно менялась, а публика зевала, зевала, зевала… Драма заснула, говоря рыболовным термином, а публика проснулась и начала разъезжаться. Только одно лицо барона фон Кульмгаусборденау оживляло немного апатический спектакль, и то благодаря умной и ловкой игре г. Каратыгина 2-го.

Очевидно, что Холмский г. Кукольника есть русский Валленштейн{14}: тот и другой верят в звезды и хотят основать для себя независимое от своего отечества государство. Разница только в том, что Валленштейн верит в звезды вследствие фантастической настроенности своего великого духа, гармонировавшего с духом века, а стремится к похищению власти вследствие ненасытного честолюбия, жажды мщения за оскорбление и беспокойной деятельности своего великого гения; Холмский же верит в звезды по слабоумию, а стремится к похищению власти по любви к женщине, которая обманывает его, и по ничтожности своей маленькой душонки. – Хорош герой для трагедии!.. Валленштейна останавливает на пути предательство и смерть; Холмского останавливает на пути самая нелепость его предприятия, как розга останавливает забаловавшегося школьника. «Князь Даниил Дмитриевич Холмский» может почесться довольно забавною, хотя и весьма длинною и еще больше скучною пародиею на великое создание Шиллера – «Валленштейн». Оставляя в стороне частные недостатки, спросим читателей: есть ли в изобретении (концепции) драмы г. Кукольника что-нибудь русское, принадлежащее русской субстанции, русскому духу, русской национальности? Есть ли в нашей истории примеры – хоть один пример того, чтоб русский боярин с вверенным ему от царя войском вздумал отложиться от отечества и основать себе новое государство?.. Правда, Ермак с горстью казаков завоевал жезл властительства над Сибирью, но с тем, чтоб повергнуть его к ногам своего царя. Не правы ли мы, говоря, что наши драматурги, целясь в русскую жизнь, бьют по воздуху и попадают разве в ворон, созданных их чудотворною фантазиею?.. Замысел Холмского, его любовь, его вера в астрологию, все это – вороны…

Г-н Полевой явился у нас тоже создателем особого рода драмы – драмы анекдотической, которая есть не что иное, как анекдот, переложенный на разговоры между любовником, любовницею и разлучником и оканчивающийся свадьбою. Да, г. Полевой законный владелец этого рода драмы, помещик этой полосы рукодельной литературы, точно так же, как г. Булгарин – помещик в несуществующей области нравственно-сатирических и нравоописательных статеек и романов. Обоим этим почтенным писателям суждено обессмертить свои имена в русской литературе изобретением совершенно новых способов занимать и забавлять публику. Но и здесь та же история, как и во всей почти нашей драматической литературе, то есть стрельба холостыми зарядами на воздух. Вот хоть бы «Костромские леса»: подумал ли наш сочинитель о том, что он хотел делать? Высокое самоотвержение Сусанина есть великий подвиг, делающий славу русскому имени; поэзия должна и может брать его своим содержанием; но как – вот вопрос. Сусанина можно сделать героем песни, эпического рапсода, баллады, поэмы, оперы, – но никогда драмы. Конечно, драма объемлет собою один момент в жизни избранного ею героя, но сосредоточивает в этом моменте всю жизнь его. А что мы знаем о жизни Сусанина, исключая его великого и священного подвига? Страдалец святого чувства преданности к царю – он умер молча, пожертвовал собою не для аффекта, не требуя ни хвалы, ни удивления. Хвала и удивление нашли его; но нашли в подвиге, а не в жизни, в деле, а не в личности. Как данное лицо, как характер, Сусанин нейдет для драмы. Самый подвиг его – плод мгновенного, лирического восторга, а не плод целой его жизни или драматического столкновения двух противоположных влечений… Что же сделал г. Полевой из Сусанина? Какой создал из него характер? Увы! что-то такое странное, так мало достойное памяти великого человека, что грустно и говорить об этом! Вся драма состоит из сцены между Сусаниным и пьяным, хвастливым и глупым поляком, с которым он и поет и пляшет, выведывая тайну экспедиции его отряда и придумывая средства для совершения своего подвига. Заведши поляков в глушь, он слышит голос отыскивающего его зятя с крестьянами; потом ведет далее, а на его место приходят отыскивающие; эти уходят – опять является Сусанин, говорит целые монологи там, где истинный Сусанин только молился, заставляя говорить за себя полякам самому делу; раненный пулею, он опять говорит – длинно, напыщенно, реторически… Тем все и кончается.

Интрига этой пьесы довольно внешняя: откупщик Хамов приехал в Петербург на торги и взял с собой из пансиона дочь свою – пустую девчонку, умеющую только болтать по-французски. Вымпелову, шурину Хамова, хочется выдать племянницу за артиллерийского офицера Милова; Хамов не хочет об этом и слышать. Поверенный откупщика, Федька Кулак, помогает Вымпелову: по научению Федьки, Вымпелов объявляет Хамову, что сам хочет идти на торги, чтоб перебить у него откуп, не берет от Хамова 50 000 отступного и соглашается отступиться только на условии брака племянницы с Миловым. Хамов – делать нечего, соглашается. Вымпелов приводит Милова – Милов целует ручки у невесты… Федька Кулак – целовальник; он знает, что Хамов начал свое поприще с этого же звания, знает положение его дел, все тайны его торговли; он уже сам много наворовал, но унижается, льстит, целует руки Хамова за то, что тот учит его добру, то есть бьет по щекам. Он просит у Хамова места главного поверенного; Хамов отказывает, и Федька грозит предложить свои услуги богатой купчихе Кривобоковой, сопернице Хамова по откупам. Хамов велит своему приказчику Такалкину задержать Федьку у себя в доме и послать за квартальным. Но Федька сует Такалкину денег и ускользает. Настает решительная минута – Хамову надо ехать на торги; Федька дает Такалкину полтораста рублей, чтоб тот задержал Хамова дома на один час. Хамов торопится, но то не готова карета, то входит живописец, то вбегает архитектор, то дантист. Является Сидоренко – тоже откупщик, и упрекает его в скрытности, что он сам не поехал на торги, а послал вместо себя поверенного – и город остался за ним. В том же уверяют Хамова товарищи его по ремеслу – Крючков, Непаленой и Кривобокова; Хамов в изумлении. Является Федька и объявляет, что он давно уже купец первой гильдии, взял город на откуп себе и что залогами его ссудила Кривобокова. Хамов в отчаянии, он ничего не хочет дать за дочерью; Милов, искавший приданого, а не жены, отказывается от Лизы.

Вообще, эта пьеса г. Полевого – не холостой заряд на воздух. В ней есть истина, есть действительность. Видно, что автор хорошо знает сферу жизни, которую взялся изобразить. В ней есть если не характеры лиц, то верные очерки некоторых сословий. Хамов и Федька – лучшие лица; все прочие по крайней мере правдоподобны, исключая Вымпелова и Милова – лиц совершенно вставочных, внешних пьесе, бесхарактерных и ничтожных. К числу недостатков пьесы должно еще отнести и некоторую растянутость. Впрочем, пьеса хорошо идет на сцене, и видеть ее в тысячу раз приятнее, чем иную трагедию с танцами или историческую быль с песнями и трагическою пляскою.