Российская интеллигенция, зараженная с петровских времен духом либерализма (который — всего лишь удобное название эгоизма), не внемлет живому языку русского Эзопа и ей непонятен смысл ключей иносказания, данного в 22-х октавном предисловии к «Домику в Коломне».
Язык мой — враг мой: все ему доступно,
Он обо всем болтать себе привык.
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принес на стол… Опять, зачем Эзопа
Я вплел, с его вареным языком,
В мои стихи?
Мастер умолчаний, Пушкин в последней ХХII октаве предисловия, назвав язык Эзопа «вареным», через систему противопоставлений, дает понять читателю о том, что существует еще и язык живой, которому, в отличие от языка мертвого — вареного, «все доступно». ХХII октава предисловия поэмы самая трудная и для поэта, и для читателя. Для поэта потому, что в восемь строк необходимо было упаковать огромный объем информации исторического и мировоззренческого характера, не опустившись при этом до назидательного тона. Без системы оглашений и умолчаний сделать этого было невозможно; при этом необходимо было чтобы оглашения и умолчания не подавляли содержательно друг друга. Для будущего читателя вся трудность — в раскрытии иносказаний и символики данной через систему оглашений и умолчаний.
Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!
И все-таки одну басню-притчу Пушкин написал, в 1829 году, за год до того, как им был создан «Домик в Коломне». В ней вы не найдете, как в баснях И.А. Крылова, истории взаимоотношений животных, в ней действуют люди, но именно через эту басню-притчу можно понять, что значит видеть “общий ход вещей” и как опасен узкий профессионализм.
Картину раз высматривал сапожник
И в обуви ошибку указал;
Взяв тотчас кисть, исправился художниик.
Вот, подбочась, сапожник продолжал:
«Мне кажется, лицо немного криво…
А эта грудь не слишком ли нага?…»
Тут Апелесс прервал нетерпеливо:
«Суди, дружок, не свыше сапога!»
Есть у меня приятель на примете!
Не ведаю, в каком бы он предмете
Был знатоком, хоть строг он на словах;
Но черт его несет судить о свете:
Попробуй он судить о сапогах!
“Провидение не алгебра. Ум человеческий, в простонародном выражении не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, зачастую подтверждаемые временем. Но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия Провидения”. Этими словами Пушкин завершил план третьей критической статьи к “Истории русского народа” Н. Полевого, которая была написана в Болдино в октябре 1830 г. в процессе работы над “Домиком в Коломне”. В приведенном фрагменте способность «видеть общий ход вещей» — главное в умении управлять социальными процессами.
Интересовали ли Пушкина социальные процессы? Конечно, иначе в двадцать пять лет не появился бы “Борис Годунов”, а в тридцать — “Скупой рыцарь”. Да и статьи, письма поэта говорят о круге вопросов, которые его интересовали. Могла ли понять проблемы, которые его волновали, современная ему элита? Нет, он ушел из жизни не понятый, даже после того, как Николай I, император России дал ему самую высокую оценку — умнейший муж России. Уже тогда общественному мнению навязывался стереотип Пушкина-человека, интересы которого не выходили за рамки интересов людей его круга (вино, карты, женщины) и марающего занятные вирши от скуки и стремления быть оригинальным. Но и сегодня вся официальная пушкинистика бьется в истерике, как только сталкивается с иной точкой зрения, согласно которой Пушкин — глубочайший филосф-мыслитель, достигший совершенства не только в искусстве владения словом (этого никто из “пушкинистов” не отрицает), но и в умении доносить до широкого круга читателей сложнейшие вещи мировоззренческого, исторического и социального характера через свою особую систему образов, в основе которой очень простой принцип: сходственность черт характеров людей, животных, природных явлений с чертами явлений и процессов социальной жизни.
В какой-то мере этой системой умолчаний пользовались и до сих пор пользуются многие в искусстве, поскольку искусство всегда символично, но Пушкин достиг в ней совершенства.
На поверхностный взгляд, произведения искусства, имеющие в своей основе иносказание, часто выглядят недостаточно занимательно, иногда кажутся лишенными логики и целостности повествования. Но это особый метод отбора читателя, которым пользуется подлинный мастер, знающий не только истинную цену своему творению, но также и цену его “ценителям”. Данный метод, основан на понимании, что интеллекту свойственно стремление к целостности и объяснению причинно-следственных обусловленностей процессов, с которым сталкивается сознание. Но в этом проявляется объективное свойство процессов отображения в целостной вселенной, частью которой и является человек разумный.
Поэтому, продолжая раскодирование иносказаний произведений А.С. Пушкина, мы обратились к “Медному Всаднику” потому, что это единственная вещь, в которой загадочные и неясные образы, порождаемые словами текста наряду со вторым смысловым рядом, вскрывают еще и третий, который, как нам видится, отражает те явления единого и целостного мира, на которые только указуют слова текста поэмы.
Все предыдущие исследователи последней пушкинской поэмы исходили из того, что поэт описывал лишь явления прошлого. Они не понимали главного: Первый Поэт России владел Законом Времени и потому в его системе образов понятия прошлого и будущего не совпадали с понятиями исследователей его творчества.
При поверхностном взгляде поэма продолжает сюжетную линию “Домика в Коломне”, которая заканчивается загадочным исчезновением меняющей свое обличье Мавруши, пришедшей на смену “стряпухе Фекле, доброй старухе, давно лишенной чутья и слуха”. Но если Фекла и Мавруша — образы, последовательно сменяющих в России друг друга атеистических идеологий библейской концепции, воспринимаемых обыденным сознанием толпо-”элитарного” общества в качестве христианства и марксизма, то Евгений — образ носителей концепции в целом. Отсюда история Евгения — это история формирования и ликвидации самой древней и самой “культурной” мафии когда-либо существовавшей на Земле. По нашему мнению, причина особого и во многом бессознательного интереса к поэме кроется в том, что процесс этот еще не закончился и поколение живущих в конце ХХ столетия является невольным свидетелем его завершения.
Россия — самодостаточная региональная цивилизация — последнюю тысячу лет неосознанно противостоит экспансии атеистичной по сути своей библейской концепции, жертвой которой пал Запад в его истории и культурном развитии. ХХ век — кульминация этого противостояния: в нем идет сложный информационный процесс самоидентификации и ликвидации самой древней и самой “культурной” мафии, явившей свое подлинное лицо миру в двух социальных катаклизмах, потрясших российское общество в начале и конце века. Описание этого сложного процесса, предстающего на уровне второго смыслового ряда в качестве двух революций (начала века — октябрь 1917 г., и конца — август 1991 г.) и посвящены, по нашему мнению, обе части столь загадочной поэмы.
И египтяне были в свое время справедливы и
человеколюбивы!
Козьма Прутков.
В 1994 г. в Санкт-Петербурге тиражом 2.000 экз. вышла небольшая книжка под названием “Неизданный Пушкин”, в которой сообщается о первой публикации полного и наиболее достоверного текста знаменитой поэмы “Медной Всадник”. Как утверждают члены редакторской группы, на основании неизвестных раннее документов, им удалось установить единственный смысл загадочной поэмы. При этом они полагают, что «Все многочисленные попытки истолковать смысл поэмы без труда подразделяются на две основные группы. Первая из них основана на истолковании прямых, ничем не прикрытых данных текста поэмы. Вторая группа учитывает возможность наличия в тексте поэмы неявных элементов смысла, затрудняющих понимание его в целом. Истолкователям первой группы — “все ясно”. Представителям второй группы “Медный Всадник” кажется “загадочным”.»
Авторы настоящего исследования, причисляя себя к представителям второй группы, предлагают систему раскодирования образов поэмы, в основе которой лежит осознание целостности всего литературного наследия Первого Поэта России. Особую роль в этой системе, занимает тема Древнего Египта.
