Теперь мы докончим историю мота и пьяницы, молода Василья Буслаевича, пересказав содержание другой новогородской поэмы, представляющей Буслаева в новом положении.
* * *
Под славным, великим Новым городом, по славному озеру по Ильменю плавает, поплавает сер селезень, как бы ярый гоголь поныривает: а плавает, поплавает червлен корабль как бы молода Василья Буслаевича со его дружиною хораброю: Костя Никитин корму держит, маленький Потаня на носу стоит, а Василий-то по кораблю похаживает, таковы слова поговаривает: «Свет, моя дружина хорабрая, тридцать удалых добрых молодцов! ставьте корабль поперек Ильменя, приставайте, молодцы, ко Новугороду!»
Вышед из корабля, Василий идет к своей матушке, матерой вдове Амелфе Тимофеевне, просит у нее благословения великого «идти в Ерусалим-град, господу помолитися, святой святыне приложитися, во Ердане-реке искупатися». Мать отвечает: «Коли ты пойдешь на добрые дела, тебе дам благословение великое; коли ты, дитя, на разбой пойдешь, я не дам благословения великого, а и не носи Василья сыра земля». Камень от огня разгорается, а булат от жару растопляется, материно сердце распущается; и дает она много свинцу, пороху, и дает Василью запасы хлебные, и дает оружье долгомерное. «Побереги ты, Василий, буйну голову свою».
Поехал Буслай со дружиною по Ильменю-озеру во Ерусалимград; плывут они уже другую неделю (какое огромное озеро!); встречу им гости корабельщики: «Здравствуй, Василий Буслаевич! куда, молодец, поизводил погулять?» Отвечает Василий Буслаевич: «Гой еси вы, гости корабельщики! А мое-то ведь гулянье неохотное: смолоду бито много, граблено, под старость надо душа спасти; а скажите вы, молодцы, мне прямого путя ко святому граду Иерусалиму». Корабельщики отвечают, что если ехать прямым путем – то семь недель, а если окольною дорогою – полтора года; и что на славном Каспийском море, на Куминском острову стоит застава крепкая – атаманы казачие, не много не мало их – три тысячи, грабят бусы, галеры (?), разбивают червлены корабли. «А не верую я, Васинька, ни в сон, ни в чох, а и верую в свой червленый вяз; а бегите вы, ребята, прямым путем». И завидя Буслай гору высокую, скоро приставал ко круту бережку и походил на ту гору Сорочинскую, а за ним летит дружина хорабрая. Будет Василий в полугоре, попадается ему пуста голова, человеческая кость; пнул Василий тое голову с дороги прочь; провещится пуста голова человеческая: «Гой еси, Василий Буслаевич! ты к чему меня, голову, побрасываешь? Я молодец не хуже тебя был; умею я, молодец, валятися, – и где лежит пуста голова молодецкая, и будет лежать голове Васильевой». Плюнул Василий, прочь пошел: «Али, голова, в тебе враг говорит, али нечистый дух?»
На вершине горы, на самой сопке, стоит камень, а на нем написано, что-де кто у каменя станет тешиться, забавлятися, вдоль скакать по каменю – сломить буйну голову. Василий тому не верует и стал с молодцами тешиться, забавлятися, поперек того каменю поскакивати, а вдоль-то его не смеют скакать.
Наскакавшись вдоволь, молодцы едут далее и достигают заставы казачьей; и скочил-то Буслай на крут бережок, червленым вязом подпирается. Атаманы сидят, не дивуются, сами говорят таково слово: «Стоим мы на острову тридцать лет, не видали страху великого: это-де идет Василий Буслаевич; знать-де полетка соколиная, видеть-де поступка молодецкая». Василий спрашивает их о пути в Иерусалим, а они просят его «за единый стол хлеба кушати». Втапоры Василий не ослушался, садился с нидш за единый стол, наливали ему чару зелена вина в полтора ведра, принимает Василий единой рукой и выпил чару единым духом, и только атаманы тому дивуются: а сами не могут и по полуведру пить. Когда Василий собрался в путь, атаманы казачие дали подарки свои: перву мису чиста серебра и другу красна золота, третью скатного жемчуга. Просит он у них до Иерусалима провожатого; тут атаманы Василью не отказали, дали ему молодца провожатого. По Каспийскому морю молодцы прибежали прямо во Ердань-реку и пошли в Ерусалим-город. Пришел Василий во церкву соборную, служил обедню за здравие матушки и за себя, Василья Буслаевича; и обедню с панихидою служил по родимом своем батюшке и по всему роду своему, на другой день служил обедни с молебнами про удалых добрых молодцов, что смолоду бито много, граблено. И ко святой святыне приложился он, и во Ердане-реке искупался. И расплатился Василий с попами, с дьяконами, и которые старцы при церкви живут, дает золотой казны не считаючи. Пошел он на червлен корабль, а дружина его хорабрая купалася во Ердане-реке; приходила к ним баба залесная (?!), говорила таково слово: «Почто вы купаетесь во Ердане-реке? А некому купатися, опричь Василья Буслаевича, – во Ердане крестился сам господь Иисус Христос; потерять его вам будет большого атамана Василья Буслаевича». И они говорят таково слово: «Наш Василий тому не верует ни в сон, ни в чох». И мало времени поизойдучи, пришел Василий ко дружине своей; выводили корабли из Ердань-реки, подняли тонки парусы полотняны, побежали по морю Каспийскому. У острова Куминского атаманы казачие Василью кланялись и «здорово ли съездил во Ерусалим-град?» его спрашивали. Много Василий не байт с ними, подал Василий письмо в руку им, что много трудов за них положил, служил обедни с молебнами за них молодцов. Едут молодцы неделю-другую, доехали до горы Сорочинской, и Василью вздумалось опять потешиться, позабавиться, несмотря на вторичное зловещее предсказание головы. Только на этот раз ему вздумалось поскакать вдоль камени; разбежался, скочил вдоль по каменю, и не доскочил только четверти, и тут убился под каменем. Где лежит пуста голова, там Василья схоронили. Приехав в Новгород, молодцы пошли к матерой вдове Амелфе Тимофеевне, пришли и поклонилися все, письмо в руки подали; прочитала письмо матера вдова, сама заплакала, говорила таковы слова: «Гой вы еси, удалы добры молодцы! у меня ныне вам делать нечего; подите в подвалы глубокие, берите золотой казны не считаючи». Девушка-чернавушка сводила их в подвалы глубокие, брали они казны по малу числу, кланялись матерой вдове, что «поила, кормила, обувала и одевала добрых молодцов». Затем матера вдова велела девушке-чернавушке наливать по чарке зелена вина, подносить удалым добрым молодцам: они выпили, сами поклонилися и пошли, кому куда захотелося.
* * *
Отпуская Буслаева, мать дает ему благословение только на добрые дела, а за разбой заклинает землю не носить его. Когда Василья корабельщики спрашивают о цели поездки, он отвечает: «А мне-то ведь гулянье неохотное: смолоду бито много, граблено, под старость надо душа спасти». Оставляя в стороне странное понятие возможности так легко сложить с себя кровавые преступления, обратим внимание на самые преступления. Это не был разбой в прямом смысле: разбойник тот, кого отвергло общество, или кто сам отвергся общества и принялся за нож, как за средство к существованию, кто режет и грабит с полным сознанием преступности подобного промысла. Не таков наш Василий Буслаевич: как ни важны его преступления, но они только шалости, плод невежественного понятия о молодецкой удали и широком размете души. Такое дурное проявление бурного бушевания крови и неукротимой рьяности души есть порождение полудикой гражданственности, лишенной всякого духовного движения и развития. Сильная натура непременно требует для себя широкого, размашистого круга деятельности. И потому, лишенная нравственной сферы, она бешено и дико бросается в безумное упоение удалой жизни, разрывает, подобно паутине, слабую ткань общественной морали. В Риме сильная натура являлась в колоссальных образах Коклесов, Сцевол, Кориоланов, Гракхов; в Новегороде она могла являться только в образе буйных и диких Буслаевичей и Костей Никитичей. Сама общественная нравственность того времени видела только молодечество и удальство в том, что в других странах было буйством и разбойничеством. Новогородцы целыми шайками отправлялись в Пермь и Вятку, резали, жгли и грабили по Каме. На них жаловались московским царям, – и они иногда являлись с повинною головой, как чересчур задурившиеся удальцы, а не как воры и разбойники. Их вызывали на подобные подвиги не бедность, не нищета, не разврат и кровожадность, а жажда какой бы то ни было деятельности, лишь бы сопряженной с опасностями, отвагою и удалью. Новгород можно смело назвать гнездом русской удали{164}, и теперь составляющей отличительную черту характера русского народа, но уже такую черту, которая, благодаря успехам цивилизации, делает ему честь, а не бесчестье. Дурно направленная сила души дурно и действует, а хорошо направленная и действует хорошо; но срам и горе народу, у которого нет того, что бы могло дурно или хорошо быть направляемо! И потому Васька Буслаев, мот и пьяница, право, был лучше многих тысяч людей, которые тихо и мирно прожили век свой: он был мотом и пьяницей от избытка душевного огня, лишенного истинной пищи, а те жили тихо и мирно по недостатку силы. Заметьте, что наш Буслаевич говорит слова: смолоду бито много, граблено, как будто мимоходом, без пояснений, без сентенций, без самообвинения и как будто с каким-то хвастовством; можно поручиться, что гости-корабельщики выслушали его без удивления, без ужаса, но с тою улыбкою, с какою пожилой человек выслушивает любовные похождения юноши, воспоминая о своих собственных во время оно. Да и почему не пошалить, если поездка в Иерусалим могла загладить все шалости…
