Грамматика не дает правил языку, но извлекает правила из языка. Общее незнание этих правил, то есть незнание грамматики, вредит языку народа, делая его неопределенным и подчиняя его произволу личностей: тут всякий молодец говорит и пишет на свой образец. В формах языка должно быть единство. А этого единства можно достигнуть только строгим исследованием, как правильнее должно говорить или писать то или другое. Это искание правильности должно быть доведено до педантизма – для успеха самого языка. Пусть будут тут злоупотребления: они отвергнутся обществом, и живое слово не покорится им; но зато все истинное и полезное, но не связывающее языка мелочными и ненужными правилами, будет принято всеми. Посмотрите на русскую орфографию, что это такое! В этом отношении русский язык представляет собою странное исключение из общего правила: у нас столько же орфографий, сколько книг, сколько журналов, сколько литераторов, – и потому нет никакой орфографии. Неужели это хорошо? А между тем за это никак нельзя никого винить: виноватого нет! Итак, вместо того чтоб петь иеремиады против нововводителей, – не лучше ли было бы приняться за разработку орфографии, за исследование – какой орфографии должно держаться, сообразно с духом языка и его правилами. Об этом стоит рассуждать и спорить. Пусть в этих рассуждениях и спорах наговорено будет много странного и нелепого, лишь бы только результатом всего этого было, рано или поздно, удовлетворительное решение вопроса. Но, видно, обвинять и бранить других гораздо легче, нежели доказать, почему они ошибаются и как им надо писать, чтоб писать правильно…
Вот почему мы очень рады появлению брошюрки г. Васильева. Может быть, ею начинается бесконечный ряд филологико-грамматических брошюр, рассуждений, полемических статей и статеек, которыми должна разработаться наша грамматика и прийти в единство наша орфография. Брошюрка г. Васильева разделяется на две части. В первой он пытается решить, правы ли те, которые вместо почетный, счет, в чем, черный пишут: почотный, счот, в чом, чорный, – и правы ли те, которые нападают на них, как это делает фельетонист «Северной пчелы». Г-н Васильев не согласен ни с тою, ни с другою стороною. Он говорит, что наши грамматисты, гг. Востоков и Греч, ошибаются, утверждая, будто бы буква ё не может следовать за зубными буквами: ж, ч, ш, щ, или по крайней мере произносится после них не как ё, но как о; но что если внимательнее прислушаться в произношении слов: счет и счот, щетка и щотка, желтый и жолтый, то нельзя не увериться, что слова эти, при звуках ё и о, совсем не одинаково произносятся и что, следовательно, должно писать в этих словах не о, а е. С другой стороны, он не согласен с доводами фельетониста «Северной пчелы», который в употреблении буквы о в помянутых словах видит нарушение искони соблюдавшегося правила{21}. Г-н Васильев справедливо замечает, что искони писали: осквернении, отшедшыя, продающым, идущым, российстии, распеншии, денми и что «Библиотека для чтения» следует коренной древней, хотя и неправильной привычке русского народа, утвержденной веками, употребляя дательный падеж вместо родительного, между тем как фельетонист «Северной пчелы» нападает же за это на «Библиотеку для чтения»{22}.
Спорные буквы е и о суть беглые, то есть такие, которые то исчезают, то опять появляются в слове, как, например: лед, льда, орел, орла, близкий, близок. Г-н Павский говорит, что когда над этими буквами должно стоять ударение, то их должно употреблять по правилам сочетаемости букв, то есть о ставить после согласных тупых, а е – после согласных острых. Г-н Васильев, напротив, утверждает, что беглая гласная, находясь между двумя согласными и имея на себе ударение, должна угождать обеим, – так что, если последние в слове требуют перед собою е, а предыдущие о, – то, так как обеих поставить нельзя, должно поставить среднюю между о и е, то есть ё. Основываясь на этом правиле, г. Васильев положительно утверждает, что слова: дружек, лужек, мужичек, колпачек, кружек и т. п. должно писать через е, а не через о.
Прекрасно! Но что же делать с выговором-то и употреблением? Что ни говорите, а далеко не во всех словах звук ё отличается в произношении от о. В слове жолтый не слышно никакого ё, а слышно одно чистое о; то же должно сказать о слове хорошо, которое, как усечение слова хорошее, должно бы и писаться: хороше, а произноситься хорошё; но – вопреки правилу, по прихоти употребления, ни то ни другое невозможно, – поэтому оно и пишется и говорится хороше, а не хорошё. Мы согласны, что в словах: щетка, счет, в чем, черный, щелок, щеголь слышится звук более похожий на ё, нежели на о, и что, следовательно, нелепо для слуха и безобразно для глаз писать: щотка, счот, в чом, чорный, щолок, щоголь. Но так же точно, сколько ни прислушивайтесь к словам: лицо, крыльцо, яйцо, кольцо, словцо, жолтый, шорох, шопот, кружок, лужок, отцом, – а воля ваша, звука ё в них вы не услышите, а если же и услышите, то вам трудно будет выговаривать эти слова, и этот звук оскорбит ваш слух, – следственно, нелепо для слуха и безобразно для глаз писать лице, крыльце, яйце, кольце, словце, желтый, шепот, кружек, лужек, отцем. В первом случае буква о, как говорится, дерет глаза; во втором то же действие производит буква е. Согласны: правило г. Васильева верно, да та беда, что употребление попортило его целость, так что теперь, избегая педантизма, который иногда бывает хуже невежества, необходимо уступить деспотической воле употребления и из одного старого правила сделать два, то есть помириться на середине: с буквами щ и ч писать е, а с буквами ж и ш писать о. Возьмите слово: плече, – и произносите на конце острое ё: вы выговорите его так, как оно в самом деле выговаривается, следовательно, нет никакой нужды нарушить общего правила и писать о (плечо); но в слове: лицо, как ни старайтесь выговаривать ё, не выговорите, а если и выговорите, вам самим будет смешно своего усилия, равно как и звука, который вымучите вы из своих губ. Остановимся на середине, избегая равно и педантизма и произвольности: обе крайности равно нехороши. Что ж делать, если дух нового русского языка часто бывает в противоречии с духом старого русского языка и если все акустические и орфографические предания разорваны так, что иногда и следов нельзя отыскать? Тут остается только покориться необходимости.
Мы не обратили бы особенного внимания на брошюрку г. Васильева, если б в ней было сказано только то, в чем мы с нею не согласились. Нет, в ней, кроме этого, много дельного и интересного, как, например, критика мнений разных грамматистов и исследование, в каких случаях буква е выговаривается как ё. Последнее исследование стоило автору больших трудов: чтоб поверить справедливость своих выводов, он должен был перечесть весь лексикон русский. Хлопотливо и тяжело, – а нельзя иначе при подобных исследованиях, если не хотите нагромоздить кучу произвольных правил, которых язык и не думал признавать. Г-н Васильев приводит в своей брошюре разительный пример подобной произвольности, происшедшей от легкости в работе. Г-н Греч говорит: «Если над буквою е находится ударение и гласная (также полугласная), то оная произносится как йо (то есть как ё); например: елка, твердо, дерну, блеклый, мед. То же бывает, когда е находится в конце слова: житье, сине, мое» («Практическая русская грамматика», 1834 г., стр. 416). Г-н Васильев приводит множество слов в опровержение этого правила: верба, векша, жертва, трапеза, горе, ложе, море, поле и проч. Но изложение правил, открытых (числом 12) г. Васильевым об употреблении буквы ё, было бы излишне в нашей статье. Наше дело указать хорошее, а кто хочет увидеть его сам, может обратиться к самой брошюрке.
Очень интересно и второе разыскание: «Об образовании имен уменьшительных рода мужеского и женского», – интересно как по разбору мнений гг. Греча и Востокова об этом предмете, так и по выводам самого автора. Вообще, брошюрка г. Васильева такого рода, что ни один будущий составитель грамматики не обойдется без того, чтоб, при труде своем, не принять ее к сведению, а иногда даже и не посоветоваться с нею. Слова на обертке брошюры: первый выпуск, обещают нам продолжение трудов г. Васильева по части разработывания русской грамматики: очень рады!{23}
