1997
ПРИНЦЕССА В ПОДЗЕМНОМ ЦАРСТВЕ
© Перевод В. Ахтырской
Церемонии мы принимаем с восторгом. Участники церемоний и обрядов прибегают к условным жестам, понятным каждому, но истолковываемым всеми по-разному. Королева Англии склонилась у гроба Дианы, может быть признавая свое поражение перед той, с кем она не смогла совладать при жизни (и тем самым, очевидно, перед волей народа), а может быть смиряясь перед возвышенным величием смерти, властвующей над всеми, даже над земными властителями, кто знает. Ведь на похоронах вообще-то всегда склоняются у гроба, а мужчины обнажают головы, снимают шляпы. В церкви на всех головах красуются такие шляпы, некоторые даже с перьями, и потому под всей этой толщей камня и стекла все очертания кажутся еще более мягкими, а все звуки — еще более приглушенными. Жесткое и мягкое. Свеча на ветру, роза Англии и зеленые холмы в песне Элтона Джона. Лошади, мягкие силуэты лошадей, влекущих жесткий гроб. Удобнее было бы водрузить его на автомобиль, но автомобиль жесткий, и тогда пропал бы эффектный контраст между ним и деревянным ящиком, покрытым английским флагом. Маленький букет белых цветов с карточкой «любимой маме». Мягкие, плавные очертания усыпанных людьми газонов и площадей, улицы, геометрическую точность которых размывают шеренги зевак вдоль обочин, колышущиеся мягкие плюмажи, мягкие медвежьи шапки валлийских гвардейцев. Даже удары колокола, словно обернутые войлоком барабанные палочки, не пробивают, не разрывают, а с каждой минутой смягчают воздух.
Женщина, еще при жизни вознесенная обожанием в некие заоблачные выси, теперь низойдет в мир иной. Но прежде чем она окончательно исчезнет, исчезнет ее улыбка (брат скажет в надгробной речи об улыбке «чудесных» сияющих голубых глаз) и светлые волосы, — мне кажется, блеск этих белокурых прядей, эта яркость русых завитков, ярче, чем задумала их природа, яркость, которой предстоит сейчас превратиться в прах, отбросит на толпу, состоящую из отдельных личностей, по большей части отнюдь не блещущих, отраженный свет. Но сейчас это не свет, а какое-то иллюзорное мерцание, вроде того, о котором недвусмысленно свидетельствуют присутствовавшие при погребении Мэрилин Монро (это у нее Элтон Джон отобрал песню),[67] а они утверждают, что густая копна ее светлых волос никак не хотела смириться с неизбежным и выбивалась из-под крышки гроба. Соответствует ли Диана какому-нибудь архетипу, объединяющему тьму и свет, служащему любому мужчине, любой женщине в огромной толпе скорбящих для самоидентификации с покойной и тем самым одновременно позволяющему ощутить свою власть над властителями? Госпожа С., психиатр, полагает, что принцесса — это Персефона, дочь Деметры, которая должна низойти в темное царство (к темной, «безжалостной» царице и ее столь же темному сыну, в царство теней, где жесты, бросающие тень на стены, важнее людей, движущихся или движимых каким-то чувством), Персефона, «похищенная» по соображениям государственной важности (для того, чтобы принести потомство и продолжить род властителя). В царстве теней она становится истинной царицей, той, что повелевает призрачными образами, в своей мудрости, проницательности и властности раздавая маленькие кусочки своего изображения всем желающим, чтобы и оно принесло потомство, когда все, кто получил его, наложат поверх него собственное изображение. Этот фотограф получит кусочек, а этот нет, этому папарацци дадут, а этому нет, но рано или поздно вся свора жадно набрасывается на подачку, ведь они привыкли хоть что-нибудь да получать от богини. В мифологии владычица подземного царства неотличима от Девушки (Коры), любой девушки, которая лишь играет роль Женщины и в конце концов остается нетронутой, хотя ее и норовят лапать все кому не лень. Гордо неся корону пшеничных кудрей, словно католический священник дароносицу, доказав собственную плодовитость рождением двоих сыновей, она тем не менее вынуждена еще при жизни снова и снова нисходить в подземный мир, ибо плодовитой становится лишь та, кто пережила ужас поглощения плотоядной землей, подлинное воплощение всякого неизбывного темного страха, но лишь для того, чтобы из этого страха что-то вырастить. Девушка в венке из пшеничных колосьев, отдавшаяся во власть темного сына царицы (а впоследствии еще и темноликого возлюбленного с подозрительными корнями и «сомнительным» образом жизни, человека опасного, торговца смертоносным оружием), чтобы подарить людям в своем размноженном и растиражированном образе вечную жизнь. Девушка не хочет, чтобы люди умирали, и потому борется за запрещение противопехотных мин, оружия, которое в первую очередь уничтожает мягкую, «невооруженную» плоть гражданского населения, ну а прочие виды оружия пусть уничтожают остальное человечество.
Она и вправду погибла, но, поскольку богиня все же бессмертна, гибель ее в каком — то смысле нереальна. Она погибла, и вместе с тем не могла погибнуть. Истина — это не реальность. Она воистину погибла в туннеле (хотя некоторые сомневаются даже в этом и всерьез полагают, будто Диана и ее возлюбленный живы и теперь воссоединились с бессмертным Элвисом), но вправду ли ее гибель — то, чем кажется? Иными словами, реальна ли она? Точно ли там дело было нечисто? Наверняка нечисто. Золотистый цвет этих волос уже давным-давно не был натуральным (ведь волосы ее делались все более светлыми и блестящими!), однако они смогли доказать свою натуральность, не поблескивая на тысячах фотографий и в тысячах кинокадров, а только украсив тело, вознесенное на недосягаемую высоту, недоступное, хотя сама она изо всех сил старалась стать принцессой доступной, принцессой для народа, принцессой «нарасхват», — а ведь корень этого слова — «хватать», то есть «нападать», — украсив тело, пусть и уязвленное страданиями, истощенное неким подобием зимней спячки, но вновь пробивающееся из-под земли, как цветок весной, и внезапно превращающееся в тело в истинном смысле слова. Принцесса, которая утратила недоступность и, с одной стороны, имеет право сохранить титул принцессы, ведь иначе она перестанет нас интересовать, поскольку сами мы — не принцессы, но с другой стороны, в каком-то смысле все же лишилась своего статуса, ибо приблизилась к нам и даже обрела телесный низ. Лоно, выставляемое напоказ для того, чтобы можно было заметить, чтобы все мы заметили: властителю темного царства овладеть ею не под силу, он не возлюбленный, он — лишь супруг. Вот она на фотографиях — в фитнес-зале, с раздвинутыми ногами, почти обнаженная, едва прикрытая льстиво льнущей к ее гладкой коже, облегающей оболочкой новомодного трико, вот она в купальном костюме на яхте, в объятиях возлюбленного, вот его рука на ее спине, на темном блейзере, запечатленная гостиничной камерой безопасности всего за несколько минут до гибели в туннеле (опять-таки в лоне плотоядной темной земли!), и ряд этих образов почему — то хорошо дополняет флаг в Букингемском дворце, который на ее похоронах впервые в истории будет приспущен и который мягко опадает, словно платье стриптизерши.
Это означает, что должны упасть все покровы, ведь каждый хочет и потому имеет право увидеть, что под покровами таится, что за ними скрывается. Значит, истинно, как мы уже говорили, не только то, что мы видим, истина заключается и в том, чтобы то, что мы говорим, согласовалось с тем, что мы видим. Однако в этой женщине каждый мог увидеть что-то свое, о ней ходили тысячи слухов, и каждый из этих слухов кто — то принимал за истину, даже если слухи по большей части противоречили друг другу. Значит, что-то из сказанного для кого-то соответствовало истине, даже если это «сказанное» и было ложью. А причина, может быть, в том, что эта принцесса не совсем принадлежала бренному миру, но и не совсем избежала его уз, может быть, потому, что она так и осталась в нем бесприютной, хотя и пользовалась беспримерной популярностью у народа, а уйдя из жизни, только по-настоящему вернулась, и теперь каждый может сохранить ее у себя, ну хоть кусочек, кусочек той, что долгое время не могла заставить себя проглотить ни кусочка. В любом случае все нарушения заведенного порядка (придворного церемониала, условностей брака и т. д.), которые допускала эта принцесса, свидетельствовали о том, что она готова низвергнуться в абсолютный хаос, то есть вернуться к природе, и вместе с тем стремится достичь высшего порядка, ведь что, как не проявления высшего порядка, есть все эти бесконечные, неисчислимые, нескончаемые фотографии, которые каждый может вырезать из журналов, коллекционировать, наклеивать в альбом, хранить в своем собственном, суверенном, личном порядке, так, словно предметы и сама жизнь подчиняются нашим планам, хотя и не подвластны нашему разуму. Так позволим же себе делать глупости, а эта женщина пусть покоится на острове под маленьким холмиком, и мы уже не можем прийти к ней, чтобы попрощаться (на остров, к холмику, не пускают посетителей), но, в конце концов, мы тоже не вправе рассчитывать на прощение. Мы не выносим никакой истины, кроме той, что согласуется с нашими взглядами. «Вот так мы становимся принцессами», — сказал об этом представитель высшего духовенства во время венчания Чарльза и Ди (в тот день все мы превратились в принцев и принцесс, если не для посторонних, то, по крайней мере, друг для друга), ведь мы получили в качестве образца для подражания фотографии с королевской свадьбы, но на них сами мы все время теряемся в тени принцессы, хотя и очень дорожим ими и внимательно разглядываем, пытаясь стать такими же, как она. Вот только умирать, пожалуй, пока рановато. Мы еще не прочь насладиться жизнью.
