И такие сюжеты решали судьбу литературы!
История с «МетрОполем», как было замечено, трагикомично напоминает «Горе от ума». Скандал в благородном семействе. Смешались в кучу лица, личины и хари… Будущий историк распишет по именам: кто и как играл роли Фамусова, Молчалина, Чацкого, Репетилова, Горича. Кто плутовал и кто был до конца искренен. Будущий историк обнаружит в известном сюжете не только грошовую мораль, но и очарование дистанции (см. в этой связи любопытную работу Вячеслава Курицына «Очарование нейтрализации» — «Литературная газета», 1992, № 11). И лишь тогда «МетрОполь» станет подлинным памятником эпохи.
Его значение: на «МетрОполе» кончилась история сложных, семейных отношений между литературой и цензурой. Оскорбление, нанесенное альманахом цензуре, поражает своей простотой и жестокостью. Вот — альманах. Мы его собрали, выпустили в свет (самолично). Предлагаем издать и вам. Но… «Никакие добавления и купюры не разрешаются». Обычная фраза и — страшное оскорбление! Так 16-летний сын говорит отцу: «— Вот мой паспорт. Я совершеннолетний. Отстаньте от меня, гражданин!»
И нечего возразить!
Конечно — возражали. И — угрожали. И — требовали. И стучали даже кулаком. Или так: «Бондарев не произнес ни слова, но свое негодование выражал мимикой — то за лоб схватится, то руки возденет». Но и льстили. Заигрывали. Даже унижались: объяснительная записка Феликса Кузнецова в «Литературную газету» по поводу письма-протеста американских писателей. «Ах! Боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»
Что случилось? Впервые нашей цензуре был предложен жесткий тип издательских отношений, «по-западному». Да — да. Нет — нет. Издали в Америке на свой страх и риск. И этого-то оказалось достаточно, чтобы дряхлеющее государство «обиделось» и махнуло рукой. Бросило ключи на стол.
«— А ну вас! Живите, как хотите!»
Что же дальше? Произошел второй после секуляризации литературы поворот в ее истории, а именно: она не просто «освободилась», но и «потеряла», лишившись государственной опеки и связанного с ней статуса. Русская литература вышла из привычной среды обитания. Но за этим должен следовать и последний вывод: наша литература, как единый исторический процесс, завершила свое существование. И вопрос лишь в том, с каким чувством мы принимаем или не принимаем это положение.
Значит, что же: пессимизм? Отнюдь. Во-первых, (по Леонтьеву) культура может существовать и после цивилизации, и, стало быть, традиция может существовать вопреки обстоятельствам и, возможно, даже закаляться за этот счет. А во-вторых, как просто писал Бунин, есть вещи важнее России и русской литературы. Это Бог и моя душа…
А пока, листая «МетрОполь», я представил такую грустную картинку. Чацкий, который теперь «кругом прав», возвращается в Москву. Но в доме Фамусовых его не ждут. Фамусов куда-то съехал. В его доме разместился ИНКОМБАНК.
1993
Сергей Есин: Роман с дневником
Я открыл для себя Сергея Есина не тогда, когда все читали его знаменитого «Имитатора», шепотком произнося: «Это же про Глазунова, про Глазунова…» Кстати, не считаю, чтобы это был роман об Илье Глазунове… Смею думать, что я немного понимаю механизмы написания подобных романов-памфлетов. Филологическая, так сказать, выучка. Протагонист в таком романе всегда является только толчком для фантазии, стартовой площадкой, а дальше фантазия автора претворяет протагониста иногда в его собственную противоположность. Так появлялся Петруша Верховенский, Евгений Базаров и даже Наполеон Льва Толстого.
Первый интерес к Есину возник у меня тогда, когда в одной из подшивок «Юности» я прочитал его повесть «Р-78». Уже сейчас из «Дневников» писателя я узнал, что «Р-78» — это «Растиньяк-78». Вроде как «Айболит-66».
Но меня-то в той повести о ловком таксисте привлек даже не герой, а то, как вкусно описал его автор. Как он заказывал картошечку с укропчиком в серебряной кастрюльке в ресторане, презрительно отвергнув предложение официанта принести банальные шашлычки с селедочкой-водочкой…
Это я к чему? Когда я стал читать «Дневники» Сергея Есина, разные близкие мне по литературному кругу люди шептали: «Ты с ума сошел! Это же неприлично! Это же вне литературы!»
Э, нет! Я уже читал «Р-78» и знал, что литература — это не только «нрауственность» и «духоуность» (именно так, прошу сохранить орфографию!). Это еще и картошечка с укропчиком. Впрочем, к тому времени мы уже все и Василия Розанова читывали, и «Дневники» Нагибина прочитали. И стихи Веры Павловой. И Вячеслава Курицына с его «мемуарами» со скромным названием «Люди. Годы. Жизнь». Да и сам я к тому времени «отметился» «Московским пленником» в журнале «Октябрь», где врезал Москве за все наши провинциальные слезы.
Но опять же, к чему все это? То, что Сергей Есин — писатель талантливый, кажется, никто не отрицает. Значит, имеет право на «Дневники». Тем более что на них-то как раз все право имеют.
Дело в том, что Сергей Есин, специально или нет, создал принципиально новый тип «Дневников». На первый взгляд, это свалка ежедневных жизненных отходов автора (простите за грубость). Погулял с собачкой, свозил в больницу жену, приготовил мясо, поехал в институт (Литературный) нагоняи нерадивым работникам раздавать, студентов талантливых читать и защищать. Вечером — в театр, ибо с юности театрал. Потом звонки разных людей. Потом собачке же прививку, а то и операцию (ох, как дорого!). А тут Китай подоспел, писательская делегация, хорошо принимают, суп из акульих плавников, медузы сушеные с черносливом…
Я, конечно, утрирую. Но «Дневник» Сергея Есина можно и так прочитать. А заодно заметить, что автор, при всей своей видимой положительности и эдакой короленковской позицией «делай, что должно», человек — дико страстный, дико взрывной, дико несправедливый — причем именно тогда, когда считает себя справедливым. И наоборот — справедливый, когда думает, что поступает неправильно.
Короче, непростой простой человек.
Но есть в «Дневниках» Есина одна, простите за банальность, связующая нить. Это тема «креста». Того самого «креста», который всякий порядочный человек, даже не верующий, несет на себе всю жизнь. Говорить о «кресте» Есина я сейчас не буду — читайте его роман «Марбург».
Скажем легче: этот 70-летний «гедонист», обожающий стибривать в ресторанах счета (не для того, чтобы цифрам ужасаться, а чтобы блюда потом в дневнике описать); этот донельзя любопытствующий странник, вдруг обнаруживший во Франции музей канализации и немедленно бросившийся его осматривать; этот, как говорят теперь, «собачатник», знающий о своей собаке решительно все, вплоть до того, как ее, больную, через клизму кормить; этот страстный театрал, обожающий МХАТ Дорониной (кто-то «ефремовский», а он — Дорониной); этот абсолютно сумасшедший читатель, способный потратить на прочтение романа небездарного графомана Потемкина «Изгой» несколько дней (я за день пролистал — стыжусь!); этот любитель дач, помидоров и огурцов собственной засолки… — словом, этот донельзя живой и разнообразный человек, на самом деле… очень трудно проживает свой трудный век. И это главная тема его дневников.
Кстати, как и все мы. Кроме тех, разумеется, для кого этот век, этот «распад атома» (по гениальному выражению Георгия Иванова) — идет не только в радость, но и прямиком в кошельки.
Вот — о чем «Дневники» Сергея Есина.
Вам плохо? Вам очень плохо? Вам совсем невмоготу? Идите гулять с собакой. Когда ей хочется, извините, писать, ей ведь тоже невмоготу. Вдвоем вам будет гораздо, гораздо, легче…
Помогите больной жене.
Помойте посуду и полы.
Прочитайте диплом студента «по серьезному», он ведь 5 лет его писал.
И не делайте из защиты этого диплома ни казни, ни халтуры.
И все. И это жизнь. Такой наградил Бог. Другой не заслужили.
Но это не отменяет радости жизни. Сходите в театр. Слетайте в Китай (если возможность есть). Скушайте медузу с черносливом.
А еще — напишите роман. Если, конечно, можете.
