Петер Матт - Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Что же касается тамошней политической ситуации, то она, по мнению Галлера, просто ужасна:

Правда, жители города Берн (а Галлер относился к одному из правящих там родов) не могли принять сказанное на свой счет, поскольку князей у них не было; тем не менее, режим «милостивых господ», как называли себя патриции, никогда не колебался, если ради вразумления горожан приходилось отрубить голову непокорному подданному. В 1749 году, когда вышло четвертое издание поэмы Галлера, некоторые бернские горожане попытались посредством введения новой конституции вернуть старые демократические права. Об их тайных встречах кто-то донес, главари — в том числе писатель и ученый Самуэль Хенци — были публично казнены. Эти события привлекли к себе внимание всей Европы; в Германии материалы для пьесы о Хенци собирал Лессинг, позднее опубликовавший ее фрагмент. Сам Хенци в свое время написал драму о Геслере, из чего следует, что легенда о Вильгельме Телле имела революционный потенциал задолго до Шиллера. Получается, что полемика Галлера против «городов» была вполне актуальна и в старом Берне, а что тамошняя элита тоже это сознавала, подтверждается тем фактом, что Галлеру до конца жизни так и не удалось занять в родном городе более или менее влиятельную должность.

Итак, целью оптимистической поэмы об Альпах была резкая критика современности, решительное требование того самого прогресса (progrès), которому Кондорсе позже дал столь четкое определение. Художественные средства, которыми Галлер собирался достичь своей цели, для того времени были в той же мере само собой разумеющимися, в какой сегодня они кажутся странными. Это было обращение к античной литературе, актуализация классического образца. Когда-то новое литературное произведение получало свое оправдание уже потому, что возрождало к жизни греческий или римский образец, но мало кто из современных читателей поймет такое мое утверждение без дополнительных пояснений. У французов вокруг этого вопроса разгорелась легендарная дискуссия, в конце XVII века: Querelle des anciens et des modernes (спор «старых» и «новых»). Тогда значение античности — как образца для последующих эпох — одними яростно оспаривалось, другими горячо защищалось. У Галлера, кажется, не было никаких сомнений в безусловном авторитете греческих и римских классиков. Во всяком случае, его «Альпы» определенно создавались по лекалам «Георгик») Вергилия и «Второго эпода» Горация. То есть материал личных наблюдений был отлит в уже готовые — античные — формы мышления и повествования. Галлер и не пытается это скрыть. Он видит в таком методе работы не отсутствие оригинальности, а, наоборот, художественное достижение. Поэтому после последней строфы «Альп» он в примечании прямо ссылается на упомянутое выше стихотворение Горация. Это не жест смирения, означающий примерно следующее: я должен признаться, что, подобно вороне из басни, украсил себя чужими перьями. Наоборот, Галлер обращается к тем, кто, возможно, не заметил переклички с латинским источником: смотрите, мол, здесь я сравнялся с самим великим Горацием!

Эта последняя строфа представляет собой, с одной стороны, резюме всей поэмы об Альпах, а с другой — краткий пересказ уже упоминавшегося, очень знаменитого стихотворения Горация. Кто учил латынь, наверняка когда-нибудь переводил его начальные строки: Beatus ille qui procul negotiis / ut prisca gens mortalium /paterna rura bobus exercet suis. Это значит: «Блажен лишь тот, кто, суеты не ведая, / Как первобытный род людской, / Наследье дедов пашет на волах своих»[19]. Галлер в заключительной строфе в последний раз обращается к жителям Альп с точно таким же увещеванием (заменив лишь «наследье дедов» на «поля, доставшиеся от умерших»):

Две последние строки отсылают к первой строке поэмы: «Пытайтесь, о смертные, долю улучшить свою». Они повторяют эффектное высказывание, что счастье альпийских жителей будто бы не может быть бо́льшим, потому что они уже достигли наилучшего из возможных состояний — состояния золотого века. Но применительно к целевой публике этот отказ от улучшения заключает в себе прямо противоположное требование: она-то как раз должна улучшить свое состояние — таким образом, чтобы оно приблизилось к «доле» жителей горных долин. Прогресс как движение вспять: призыв «Вперед!» истолковывается здесь как «Назад к истокам!» Консервативно или прогрессивно такое требование?

Античная «упаковка», в которую заключена поэма Галлера, отнюдь не безразлична для политической истории Швейцарии. Чтобы выразить мысль о счастливом состоянии населения горных районов, Галлер растянул «Второй эпод» Горация (стихотворение, занимающее около двух страниц) на тридцать шесть страниц своей поэмы об Альпах, однако при описании различных деталей он опирался на «Георгики» Вергилия. Этот автор описал жизнь крестьян в Древнем Риме, вплоть до мельчайших подробностей сельскохозяйственной техники, прибегая к обстоятельному гекзаметру, — с реализмом, который Галлер пытается воспроизвести в своем сжатом александрийском стихе. Так, Галлер втискивает описание различных способов обработки молока в Альпах в одну-единственную строфу, что сегодня курьезным образом завораживает нас, потому что усилия, потраченные в данном случае на сгущение речи, как бы зеркально отражают процесс приготовления сыра. Германисты, правда, давно объявили эти десять строк «непоэтичными». Но поскольку речь здесь идет о всемирно известном швейцарском продукте, эти строки имеет смысл процитировать. Они представляют собой уникальный образец национальной литературы:

С той же точностью, хотя и несколько элегантнее, Вергилий во второй книге «Георгик» описывает уход за виноградной лозой и заодно восхваляет счастливый покой крестьянской жизни, противопоставляя ему алчность и роскошь, характерные для городов. Сама модель мышления Галлера — насквозь античная.

Так что же, швейцарская греза об уникальном народе, который, отрезанный от мира горами, живет свободно, как его предки, время от времени убивает тирана или изгоняет наглых захватчиков, по большей же части мирно пасет стада и по вечерам охотно дудит в альпийский рог, — это все продукт античной культуры? Конечно, целиком и полностью. Поэма Галлера, которая придала этой грезе большую суггестивность и пережила новое рождение в «Вильгельме Телле» Шиллера, однозначно это подтверждает. Однако то, что произошло в XVIII веке, было предвосхищено еще в XV-м, в эпоху Ренессанса, которая, как известно, не только в искусстве и философии, но и в политике ориентировалась на античные образцы. Римский историк Ливий тогда был не только вновь открыт, но созданная им галерея римских героев и героических деяний стала несравненным резервуаром прообразов для политических действий и патриотических добродетелей. Связное изложение швейцарской истории, от ее истоков, началось в 1470 году, когда появилась «Белая книга Зарнена». За двадцать лет до того закончился Базельский собор. Он проходил под защитой Швейцарской Конфедерации — и привлек на территорию сегодняшней Швейцарии (на десять с лишним лет) значительную часть тогдашних европейских интеллектуалов. Ливий, один из кумиров гуманизма, в то время наверняка уже был широко известен в ученых кругах. В «Белой книге Зарнена» кратко излагается история Конфедерации — в таком же духе, как Ливий описывал историю Рима в своем состоящем из многих книг сочинении Ab urbe condita[22]. По аналогии с этим сочинением зарненскую хронику — а также ее продолжения, которых становилось все больше, — можно было бы назвать Ab Helvetia condita[23]: все они описывали историю начиная с самых истоков, как продолжающийся процесс, и уснащали ее многочисленными образцовыми историями о героях. Как поэма Галлера несла на себе отпечаток античности, так же обстояло дело и со швейцарской историографией, причем с самого начала.