Пытаясь понять логику Владимира Владимировича изнутри, вы поняли о нём что-то такое, чего не знали раньше?
Что касается «Лауры», то, читая и разбирая ее для своей задачи, я пожалуй почувствовалъ острѣе, чѣмъ прежде, какими путями Набоковъ продергиваетъ нить темы смерти, всегда поблескивающую въ его книгахъ, но здѣсь (какъ, въ меньшей степени, и въ предыдущемъ романѣ) звучащую другимъ тономъ и съ другой высотой, можетъ быть менѣе увѣренно. Передъ лицомъ смерти самый увѣренный въ себѣ сочинитель можетъ иначе смотрѣть на свои сочиненія. «Даръ» кончается словами «…и не кончается строка»; «Евгеній Онѣгинъ» — «Блаженъ, кто праздникъ жизни рано / оставилъ, не допивъ до дна / бокала полнаго вина, / кто не дочелъ ея романа, / кто вдругъ умѣлъ разстаться съ нимъ».
Набоковъ не дописалъ своего послѣдняго романа, и скончался не кончивъ строки, но — какъ я пытаюсь показать въ концѣ своего послѣсловія — можетъ быть, когда онъ понялъ, что умираетъ, эта книга, да и самое сочиненіе книгъ, не имѣли уже для него прежняго значенія, и оттого-то онъ — какъ знать? — просилъ жену сжечь написанное: за ненадобностью.
В начале 2010 года, когда первая волна ажитации спала, а вторая, пониже, еще не поднялась, неожиданно пришла просьба об интервью из журнала «русско-украинской роскоши» с названием «Платинум». Я хотел было отказаться под благовидным предлогом, но Марина Козленко, чрезвычайно любезный их репортер, с готовностью приняла мое казавшееся мне неисполнимым в сем случае условие печатать по русскому правописанью, и я согласился. Номер с моими ответами задержался выходом, как оказалось, отчасти оттого, что художнику пришлось специально рисовать «ять» для наборной гарнитуры! Услышав об этом, я почувствовал себя неловко, как привередливый гость, зная загодя об аллергии которого его добрые хозяева должны были переменить все шторы в доме и запереть в чулане кошку на время его гощения. Наконец в мае книжка журнала появилась, действительно на роскошной бумаге, где это интервью помещено между молодым Наполеоном, рекламирующим часы Брегета за год до рождения Пушкина, и духами «Императорское величество» (четверть миллиона долларов за флакон), — Лаура Вайльд оценила бы это единственное в своем роде соседство.
«Лаура и ее оригинал» — не первая книга Владимира Набокова, над переводом которой вы работали. Расскажите, пожалуйста, что еще из наследия классика вы перевели?
Не первая, вы правы, и однако нужно сказать, что я занимаюсь переводами между прочимъ и время отъ времени. Я читаю лекціи по русской литературѣ въ одномъ казенномъ университетѣ и, какъ положено американскому профессору, пишу ученыя статьи, дѣлаю доклады и т. д. Кромѣ того я сочиняю въ стихахъ и прозѣ. Переводы служатъ отличнымъ пособіемъ и въ научномъ изслѣдованіи, т. к. нѣтъ болѣе надежнаго способа досконально изучить произведеніе словеснаго искусства, и въ художественномъ, ибо переводъ служить отличнымъ шлифовальнымъ станкомъ для оттачиванія слога и средствъ выраженія.
Больше двадцати пяти лѣтъ тому назадъ я издалъ въ Америкѣ русскій переводъ «Пнина», начатый еще въ Москвѣ, до эмиграціи изъ совдепіи. Его редактировала вдова Набокова, съ которой мы обсуждали едва ли не каждое слово: въ письмахъ и во время моихъ пріѣздовъ въ Монтре, гдѣ мы съ ней, бывало, сидѣли часами надъ рукописью, несмотря на ея уже преклонный возрастъ. «Преклонный» и въ буквальномъ смыслѣ тоже, такъ какъ ее сгибалъ остеопорозъ и ей нелегко было подолгу сидѣть. Четверть вѣка спустя я издалъ «Пнина» заново, начисто его передѣлавъ. Кромѣ того, я перевелъ всѣ девять англійскихъ разсказовъ Набокова, романъ «Истинная жизнь Севастьяна Найта» и его предисловія къ англійскимъ переводамъ его старыхъ русскихъ книгъ.
Почему вашим выбором стал именно этот писатель и его богатые, изощренные, витиеватые, вычурные, полные отсылок и аналогий тексты?
Первые два, а можетъ быть и три прилагательныхъ изъ этого ряда отчасти сами отвѣчаютъ на вашъ вопросъ; послѣднее есть только частное слѣдствіе перваго, а четвертое къ Набокову непримѣнимо, потому что узорчатость его письма отнюдь не производное прихоти или шаблона (въ искусствѣ первое часто не противоречить второму), но, напротивъ, есть результатъ строгаго разсчета и наивысшаго пониманія художественной задачи.
Набоковъ принадлежитъ вовсе не къ такъ называемымъ «классикамъ», какъ вы его назвали: такихъ теперь прудъ пруди. Онъ занимаетъ очень высокое мѣсто въ очень избранномъ и очень разобщенномъ въ пространствѣ и времени международномъ обществѣ сильнѣйшихъ художниковъ выше-нобелевскаго, такъ сказать, класса. Ихъ очень мало, и списокъ ихъ именъ отнюдь не цѣликомъ совпадаетъ съ общепризнаннымъ перечнемъ классическихъ именъ. Средній читатель вѣдь невзыскателенъ, и его вкусъ несамостоятеленъ. Чтобы серьезно и съ пользой читать Набокова, не довольно обычнаго литературнаго опыта; тутъ нужно высшее читательское образованіе.
Сила Набокова не столько въ словесномъ искусствѣ, сколько въ искусствѣ композиціи, гдѣ ему нѣтъ равныхъ. Подъ композиціей я разумѣю соотношеніе частей книги, сквозное движеніе темы, системы взаимодѣйствія тематическихъ ходовъ, координацію конца и начала, общую топографію книги и т. д. Онъ какъ никто умѣлъ съ равнымъ мастерствомъ называть и описывать въ поразительныхъ подробностяхъ и тварный мірь, доступный всѣмъ пяти чувствамъ (и особенно зрѣнію), и незримый міръ ощущеній и эмоцій. Болѣе того, во многихъ своихъ романахъ онъ пытался тонкими, незамѣтными даже искушенному читателю пріемами изслѣдовать недоступную ни чувствамъ, ни умопостиженію область, которую можно назвать метафизической. Такой послѣдовательно и разсчетливо трехъярусной литературы, такого сочетания испытующаго артистическаго взгляда сверху внизъ и одновременно снизу вверх — нигдѣ больше не встрѣтишь.
С какими сложностями Вы столкнулись, работая над «Лаурой и ее оригиналом»? В чем специфика работы переводчика с текстами Набокова и «Лаурой...» в частности?
Вообще переводъ любой книги Набокова на любой языкъ — весьма трудное дѣло вслѣдствіе колоссальнаго богатства и разнообразія его лексики и чрезвычайной аналитической тонкости изобразительной и выразительной техники. Но переводить его англійскія сочиненія на русскій языкъ труднѣе всего, потому что его родного языка больше нѣтъ въ живыхъ, а тотъ, на которомъ теперь пишутъ и говорятъ, называя его русскимъ, представляетъ собой отдаленное и оскудѣвшее подобіе. То наречие, которое теперь въ общемъ употребленіи и которое Набоковъ называлъ «совѣтскимъ говоркомъ», такъ же мало пригодно для перевода его прозы, какъ малярная кисть для портретной живописи.
…По состоянію русскаго языка можно многое сказать не только о состояніи, но и о составѣ народа, на немъ говорящаго и пишущаго. Страшное обѣднѣніе словаря съ одновременнымъ его испакощеніемъ блатной лексикой, политическими штампами и непереваренными заимствованіями; искромсанное большевицкимъ декретомъ 1918 года правописаніе, тѣмъ самымъ исказившее историческую фонетику и грамматику; чудовищныя новообразованія, «компютерный языкъ» и телеграфныя сокращенія; безцензурная площадная брань и вообще всякаго рода сквернословіе и гнилословіе — все это, сдѣлавшись едва ли не нормой даже въ печати, не говоря уже о пиксельной эфемеріи и мало чѣмъ отъ нея отличающейся теперь рѣчи, неимовѣрно затрудняетъ переводъ русскаго писателя Набокова на его родной языкъ. Я никоимъ образомъ не могу сказать, что мнѣ удалось сдѣлать это удовлетворительно. Но я по крайней мѣрѣ ясно сознаю этотъ ограничительный порокъ средствъ выраженія и пытаюсь восполнить его, изучая и усваивая сколько возможно старые образцы.
Дополнительная трудность перевода «Лауры» заключается вовсе не въ ея фрагментарности, но въ значительно большей свободѣ и лексическомъ разнообразіи англійскаго языка по сравненію съ русскимъ во всемъ, что касается области любовныхъ, и особенно относящихся къ сферѣ пола, терминовъ и описаній. Русскій языкъ образованныхъ людей (разумѣю тутъ языкъ К. Д. Лёвина, а не П. Е. Левина) сравнительно цѣломудренъ и такихъ описаній избѣгаетъ.
Известно, что Набоков не хотел, чтобы «Лаура…» публиковалась. Он не успел закончить книгу и поэтому просил жену уничтожить записи. Она ослушалась, и вот сын и наследник Набокова объявил о своем решении обнародовать черновики. Если не секрет, какова ваша роль в этой истории?
Вѣра Набокова сказала мнѣ о существованіи рукописи и о томъ, что не можетъ пока рѣшиться исполнить волю покойнаго мужа спустя четыре года послѣ его смерти, въ гостиницѣ Паласъ въ Монтрё, гдѣ мы занимались русскимъ «Пнинымъ». Больше объ этомъ рѣчи между нами не было. Въ своемъ послѣсловіи къ русскому изданію «Лауры» я привожу мѣсто изъ письма сестры Набокова Елены Сикорской, из котораго слѣдуетъ, что и она не знала о содержаніи карточекъ съ записаннымъ текстомъ. Когда въ мартѣ 2008 года Дмитрій Набрковъ обдумывалъ вопросъ, печатать или нѣтъ, я былъ среди тѣхъ, къ кому онъ обратился за совѣтомъ, предварительно приславъ манускриптъ для изученія.
