Теперь нам остается сказать несколько слов о журналах. Их у нас немного, а и из существующих мы не имеем охоты говорить о всех… Мы указали на все, что было, в каком бы то ни было отношении, замечательного в журналах прошлого года; говорить о направлении изданий, уже пользующихся давнишнею известностью, было бы излишне. И потому скажем несколько слов о новых журналах – «Финском вестнике» и «Иллюстрации». Мы не спешили нашим суждением о них, желая дать им время определеннее высказаться. К тому же мы не любим рассуждать о журналах во время подписки и охотно предоставляем эту благонамеренную методу признанным ее любителям. Мы уже указали на замечательные оригинальные статьи в «Финском вестнике» по части легкой литературы; теперь остается сказать, что в нем были хорошие статьи и серьезного содержания, как, например, «Очерк исторической деятельности до Карамзина» г. Старчевского; «Очерк финляндской войны 1741 и 1742 годов»; «Общественные науки в России» г. В. Майкова и пр. Вообще «Финский вестник» был верен своему назначению – быть специальным сборником: все иностранные статьи его переводились с шведского и знакомили русских читателей с Финляндией. Другого же значения он не имел и, кажется, иметь не будет. Следственно, не ищите в нем того, что требуется от журнала, – определенной физиономии, верности однажды избранному принципу и т. п. Это – сборник, не более. О недостатках «Финского вестника» пока умолчим из уважения к достоинствам, которые он уже обнаружил, надеясь, что в будущем году последние совершенно перевесят первые.{32} – Вот об «Иллюстрации», к сожалению, не можем сказать того же. Картинок в ней много, так что больше требовать было бы несправедливо: в этом отношении мы отдаем «Иллюстрации» полную честь. Прибавим к этому, что в ней многой русских оригинальных картинок – что также большая заслуга со стороны подобного издания. Жаль только, что иностранные картинки в «Иллюстрации» не совсем хорошо отпечатываются, а русские, сверх того (большею частию), дурно рисуются. Нам приятно было встретить в «Иллюстрации» портреты гг. Каратыгина, Брянского, Мочалова, Петрова, г-жи Александр-Мейер; но весьма неприятно было видеть, что эти портреты или почти непохожи, или вовсе непохожи на оригиналы. Хуже всех, в этом отношении, портреты гг. Брянского и Петрова и г-жи Александр-Мейер: тонкие, нежные черты худощавого лица этой артистки очутились на портрете крупными, грубыми, а лицо сделано не только полным, но и одутловатым. Такова художественная сторона «Иллюстрации»; к сожалению, и литературная такова же. Во-первых, в этом издании нет ничего, похожего на журнал, на газету, отчего оно ужасно сухо и вяло. Являются в нем изредка рецензии, но до того неловкие, тяжелые и бедные содержанием и направлением, что нет никакого интереса читать их. Даже ссоры «Иллюстрации» с одною газеткою были так неловки и тяжелы, что не стоило труда и начинать их. Извещая о смерти Августа-Вильгельма Шлегеля, издатель «Иллюстрации» сказал, между прочим, что Шлегель был «порядочным стихослагателем», что он «обратился к критике по недостатку высшего, самостоятельного таланта» и что будто бы «эту профессию (то есть критику) в отдельном ее виде создала бездарность..» (№ 10). Вот истинно европейское, истинно ученое понятие о критике! Мы понимаем, что издатель «Иллюстрации» не может быть доволен критикою, которая не слишком снисходительна бывала к нему, но в то же время не шутя боимся, чтобы он, по изложенной им причине, не сделался критиком… Впрочем, он принимался и за критику, и все с таким же успехом, с каким брался за лирическую поэзию, за драму, за роман, за повесть, за издание «Художественной газеты», «Дагерротипа» и tutti cmanti[13]… Но Шлегель был превосходный переводчик и, для своего времени, превосходный критик. – Статьи, которыми наполняется «Иллюстрация», большею частию запечатлены посредственностью и замечательною небрежностью. Из оригинальных статей только и можно указать на рассказ г. Гребенки: «Чужая голова – темный лес». Ко всему этому надо прибавить особенную манеру издателя выражаться каким-то странным языком; сотрудник у него гласит истину, сени аристократического дома он хочет описать купно с лестницею… Но всего лучше в этом издании «Переписка»: ничего еще подобного не бывало в русской литературе! Это самое забавное отделение «Иллюстрации»: по крайней мере, мы обязаны ему многими веселыми минутами. Когда-нибудь, в заметках нашего журнала, мы выпишем несколько примеров этой наивно-курьезной переписки, чтобы доставить богатый материал будущему историку русской литературы…{33}
«Отечественные записки», 1846, т. XLIV, № 1, отд. V, стр. 1–32 (ценз. разр. 31 декабря 1843). Без подписи.
Настоящая статья является последним обзором, написанным Белинским в «Отечественных записках».
Белинский в этой статье не только подвергает критике романтизм в его идейных и эстетических основах (см. блестящий подбор цитат из писателей-романтиков, – прием, уже примененный Белинским в предыдущем обзоре), но и рисует историю его возникновения и развития.
Вслед за критикой романтизма в статье дается смелое и решительное утверждение «нового направления» русской литературы, ведущего свое начало от Гоголя и свидетельствующего о значительных успехах молодых писателей-реалистов, воспитанных и руководимых Белинским.
На самом деле. – Ред.
Рода или вида. – Ред.
Великолепная картина! Любопытно было бы взглянуть, как кометы сумели бы поместиться на скелете земли, чтоб праздновать на ней погребальную тризну и, в то же самое время, с ужасом спешить из мрачной пустоты туда, и проч. Для этого стоило бы погасить пламень надежды на алтаре сердца…
Романтизм думает, что стоит только влюбиться в деву неземную, чтоб сделаться поэтом не хуже Байрона, не имея от природы таланта ни на грош. Не знаем, думал ли романтизм, что если бесталантный человек влюбится в деву неземную, то сейчас же сделается первым умником на свете…
Бывших. – Ред.
Исповедание веры. – Ред.
Вещь. – Ред.
Телесное. – Ред.
Будто бы комедия. – Ред.
Всех им подобных. – Ред.
«Мельник из Анжибо». – Ред.
«Научное путешествие в восточный Алтай и в места, прилежащие к китайской границе». – Ред.
Всех подобных. – Ред.
«Евгений Онегин», гл. V, строфа VII.
«Евгений Онегин», гл. VII, строфа XXII. Белинский цитирует не точно. У Пушкина: «С его безнравственной душой, себялюбивой и сухой», «С его озлобленным умом».
Белинский цитирует III и V строфы юмористического стихотворения И. С. Тургенева «Человек, каких много» («Отечественные записки», 1843, т. XXXI, № 11, отд. I, стр. 191, за подписью Т. Л.).
Белинский говорит здесь о славянофильских причудах К. Аксакова, П. Киреевского, А. Хомякова и др., рядившихся в старорусские костюмы.
Здесь и ниже Белинский сжато излагает свою концепцию истории русской литературы.
Начало литературных споров о романтизме связано было с появлением поэмы Пушкина «Руслан и Людмила» (1820). Особенной остроты эти споры достигают в 1822 году после выхода в свет поэмы Пушкина «Кавказский пленник».
Автором повестей «Живописец», «Блаженство безумия» и «Эмма» был Н. А. Полевой.
«Некоторые поэты», доведшие романтическое направление «до последней крайности», – прежде всего Н. М. Языков (см. о нем в статье «Русская литература в 1814 году», том II наст. изд.).
Приводимое ниже стихотворение, анонимно напечатанное в московском литературном альманахе «Эхо» на 1830 год, приписывается новейшими исследователями Н. Языкову.
Эти выразительные примеры «неистовой и глубокомысленной романтической фразеологии в стихах и прозе» Белинский почерпнул из пародийной «романтической повести» Говорилина (А. Я. Кульчицкого) «Необыкновенный поединок» («Отечественные записки», 1845, т. XXXIX, № 3, отд. I, стр. 109–158).
Белинский использует здесь остроумную эпиграмму И. И. Дмитриева «Надпись к портрету» (1791):
Глядите: вот Ефрем, домовый наш маляр!
Он в списываньи лиц имел чудесный дар,
И кисть его всегда над смертными играла:
Архипа – Сидором, Кузьму – Лукой писала.
