Артур Прокопчук - ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ

Я ко всем языкам, особенно русскому, всегда относился с уважением, это было заложено моим воспитанием, культивировалось в нашей многонациональной семье, где свободно говорили на четырех языках. К русскому не только потому, что говорю на нем с раннего детства, как и на своем родном языке — "беларуском" (так сегодня, как мне кажется, надо писать это слово), но и потому, что рано понял важность этого инструмента для связи с внешним миром, миром громадной многоязычной страны. Это помогло мне жить и в средней Азии, и на Урале (детство) и в Прибалтике (отрочество и юность) и, конечно, в Беларуси, где я и родился и учился. Ну, а позже, в зрелом возрасте, после окончания университета, русский язык помог мне ассимилироваться в Грузии. Сколько знаешь языков, столько проживешь жизней, кажется, так кто-то сказал.

И все таки — враг или друг? Надо задуматься, так как часто язык вступает в противоречие с окружением. "Слово не воробей...", "молчание — золото..." и другие сентенции, видимо, не зря складывались в народном сознании. И мой родной, беларуский язык, даже у себя на родине не раз подвергался уничтожению.

За беларуское слово на протяжении всего Х1Х столетия Россия наказывала моих родичей, моих предков. За беларуский язык в 20-е годы двадцатого века "Советы" не только судили моих бабушек и дедушек, обвиняя в национализме...Казалось бы, время борьбы с национальными кадрами, борьбы сталинизма с национализмом, время "кровавого террора", уже давно позабыто, более полстолетия прошло. Но вот, чтобы в Беларуси ХХI-го века, за беларуский язык убили, как это произошло недавно с одним из представителей многочисленного клана родственных мне Довнаров, такого уже давно не было (газета "Наша Нiва"за № 45 (643) от 2 декабря 2009 года).

Согласно спискам жертв, опубликованным в книге Леонида Морякова "Ахвяры i карникi" (бел. яз. Мiнск, З. Колас, 2007), в Беларуси с начала советского "красного террора" (1937–1938 г.г.), этот Довнар стал 31-м в "победном" мартирологе советской власти. Мало найдется других фамилий, которых с таким тупым упорством истребляла новая власть. Почему Довнары — трудно объяснить. Не было среди них политических деятелей, оппозиционеров или даже крупных исторических фигур. Может, только Довнар Запольский дотягивает до страниц энциклопедий. Я подозреваю, что одной из причин очередного преступления над одним из Довнаров стало то, что этот Довнар разносил газеты на беларуском языке. Беларуский язык, как и в те далекие годы отчаянной советизации края, остается символом оппозиции.

Сегодня вновь настали времена, когда "за язык", я имею в виду почти любой не русский язык, и в России, и, как видно, и в Беларуси, можно и на тот свет отправиться. Причем уже без суда и следствия. Просто лупят по голове в подъезде своего же дома, а потом доказывают с помощью судов, что это "несчастный случай". Короче говоря, охота на беларуский язык, а значит и на беларусов, и не только на Довнаров, продолжается.

К "нулевым" в Беларуси не осталось ни одного высшего учебного заведения, где бы преподавание велось только на беларуском языке. Четыре года назад был закрыт в Минске последний "белорусский лицей".

За беларуский язык в беларуской армии в наши дни (2007 год) солдату Франаку Вячорке угрожали уголовной ответственностью, впрочем, скорее за его дневник, который он писал на беларуском языке. Беларуский язык исчезает из всех официальных сфер деятельности республики, средств массовой информации, телевидения, театра. Президент Беларуси не говорит по-беларуски, по крайней мере, я ни разу этого не слышал в его выступлениях по радио или телевидению, за которыми я слежу. Культурная политика, проводимая в независимом беларуском государстве, ведет к исчезновению родного языка, нации и, в конечном счете, приведет к потере суверенитета. Что долго было в СССР главной целью КПСС — создание "советского народа" и что является, по-видимому, "идеей фикс" нового российского руководства.

Подавление государственной машиной Российской империи беларуского языка в течение всего Х1Х столетия дало свои плоды уже в новом государстве "рабочих и крестьян".

За весь советский период, появилось немного, раз-два и обчелся, литераторов и поэтов европейского уровня. Не хочу никого обидеть, но вспомнить можно, после благополучного развода со "старшим братом", только Василя Быкова и Владимира Короткевича. Классики беларуского языка, народные поэты Янка Купала и Якуб Колас были стерилизованы и раздавлены большевистским воспитательным режимом. Впрочем, и другие народы, населяющие СССР, не могут похвастаться большим числом своих национальных выразителей в силу тех же причин. "Сталинская национальная политики" держала за горло всех певцов беларуского народа, всех представителей других национальностей, давая им лишь попискивать в бесконечных одах о "гении всех времен и народов". Все перечисленные беларуские литераторы ушли в вечность. Сегодня же в Беларуси, как выразился недавно один из "знатоков" беларуской литературы, "письменнiков" много, а почитать для души — почти нечего" (А. Бурьяк, "Белорусский проект — Мы нация" http://bel-project.narod.ru/Index.htm).

Хотя тезис в его "опусе" о литературной неконкурентоспособности беларуских, или других нерусских писателей, мне кажется несколько натянут. Можно ведь, при желании, вспомнить и Твардовского и Исаковского, причисленных к русской культуре. Или вспомнить предыдущее ХIХ столетие, в котором, кроме Пушкина, были еще и Гоголь и Достоевский. Да, писали они на русском, изменили своей нации, но ведь "из песни слова не выкинешь", чтобы ни говорили их советские биографы.

Советизация и русификации Беларуси достигла апогея в послевоенные сороковые. Надо знать, как протекал этот "революционный" процесс, как это все было на самом деле.

В новой, образованной советской властью, республике, за использование беларуского языка, в частности, в кружках и обществах, как и при Екатерине II, снова начали "загонять за Можай". Некоторых, особенно говорливых, для которых беларуский язык был главным и единственным источником существования, писателей и поэтов, или историков и педагогов, отправляли еще и подальше... Это называлось у советских партайгеноссе борьбой с "нацдемовщиной" ("нацдемами" большевики называли "национал-демократов"). Беларуский язык дозировался, нормативные особенности языка, его лексика, фонетика и орфография, часто определялись мнением московских специалистов. Язык выдавливали из обращения целенаправленно. Сначала, в двадцатые годы, его убрали из советских учреждений, потом в тридцатые из высшей школы, а после войны, в пятидесятые добрались и до средних школ.

До второй мировой войны в столице республики, в Минске, было около 200 средних школ, около половины из них были беларуские, обучение шло в них на родном языке. Сестра моя еще ходила в беларускую школу, а мы с братом, после войны заканчивали русскую. После войны вообще открывались только русские школы, и последняя беларуская школа в столице была недавно закрыта. Сегодня в Беларуси нет ни одного высшего учебного заведения, где бы преподавание велось только на беларуском языке.

Беларуская интеллигенция ностальгирует и до сего часа исповедует правила произношения и правописания, закрепленные в начале прошлого века учебником беларуской грамматики Бронислава Тарашкевича (1918 год). Этот язык так и называют "тарашкевицей", а реформированный в 30-e годы, "новый" беларуский язык получил название "наркомовка". "Наркомовка" была очередной, насильственной попыткой советской власти "подогнать" беларуский язык под единый образец, то есть под русский. Да, язык не поспевал за историей, реформа была необходима.

Серьезное реформирование языка стало осуществляться "Правописной комиссией" под руководством С. Некрашевича (работала 7.12.1927–7.4.1929). Проект реформы не был доведен до конца, так как начались годы "сталинских преобразований", что в современной истории сопровождается словами "Большой террор". Одним из таких надуманных и жестоких "дел" стал процесс 1930 года по, так называемому, вымышленному чекистами, "Союзу освобождения Беларуси", когда были репрессированы около 100 ведущих работников науки и образования, а в их числе — почти все ведущие языковеды. Их научные труды, были признаны "вредительскими", обширные картотеки беларуского языка были изъяты, пользоваться ими было запрещено. Сталинские репрессии остановили работы как по реформе, так и по многим другим академическим проектам. Можно добавить, что в 1931 году в Институте языкознания осталось 6 сотрудников.