Сергей Катканов - По ту сторону Псоу

Впервые мне довелось побывать в Абхазии относительно случайно. Во второй половине девяностых мы с женой ежегодно ездили в какие–нибудь паломнические поездки, и вот в 1998 году добрались до Соловков. Помню, идем мы по лесной тропинке соловецкого острова Анзер: дождь, холод, грязь, а позади 4 часа перехода на утлом суденышке через штормящее Белое море, и впереди — то же самое. Желая приободрить жену, да и себя тоже, я сказал: «Всё, в следующем году едем на Черное море». Слово — не воробей.

Только куда именно на Черное море? Нам обязательно надо было ехать в какое–нибудь святое место. И вот я увидел на карте слова «Новый Афон». Я что–то краем уха слышал о том, что там есть какой–то интересный монастырь, и мы решили ехать туда. Про Абхазию, как таковую, мы тогда ни чего не знали, и она нас не интересовала.

Тогда, в 1999 году, мы познакомились с Абхазией. Самым интересным в этой поездке были разговоры с абхазами, среди которых мы жили, да я ещё накупил в Сухуме книг, и для меня начал понемногу открываться целый мир. Но когда наша хозяйка сказала: «Обязательно приезжайте в следующем году», я ответил: «Мы больше не приедем. Мы не ездим два раза в одно место». Да, такими мы были, хотелось всё нового и нового.

Прошел год, пошёл второй, и я вдруг почувствовал, что для меня было бы счастьем опять оказаться там, среди новоафонских кипарисов. В 2001 году мы снова приехали в Абхазию, на сей раз уже вчетвером — с моей сестрой и нашей дочкой. Очарованы были все.

И вот в октябре 2001 года я услышал о чечено–грузинском вторжении в Кодорское ущелье. Сразу же решил: «Я должен быть там». Я работал тогда обозревателем областной газеты, и у меня не раз появлялось желание поработать в Абхазии по профессии, чтобы побольше узнать и поосновательнее написать, а тут такие дела — стреляют. Надо ехать. Конечно, редакция не могла оплатить мне такую командировку, я забегал в поисках спонсоров, что самое удивительное — нашел их, а потом, как угорелый, бегал по мартовскому Сухуму, искал и находил собеседников. К стрельбе, конечно, опоздал, но узнал не мало.

В 2003 году мы опять поехали в Абхазию с женой и дочкой. Помню, мой абхазский друг Алексей, свозивший нас на Рицу, после поездки сказал моей жене: «Если мне сегодня удалось вас порадовать, то я хочу сказать, что сделал это ради Сергея. Когда нам было трудно, он был с нами». Это очень дорогие для меня слова. Хотя, конечно, ни чего особенного я для Абхазии не сделал, это она в очередной раз сделала для меня что–то очень важное.

Потом я на много лет забыл про Абхазию. Не забыл, конечно, но дела мои вертелись в таком режиме, что было не до поездок. Уже думал, что никогда больше здесь не побываю, но моя повзрослевшая дочка всё ни как не могла забыть про Абхазию и уговорила меня вновь приехать сюда.

Это было в 2011 году. Помню, сошли мы с дочкой с автобуса, я поставил сумки на землю, посмотрел на эти горы, на эти кипарисы, на памятник победы и сказал: «Вот мы и дома». Конечно, я и сам не понимал свои слова буквально, но всё же было в них реальное содержание.

Помню, ходил по возрождающемуся Новому Афону, смотрел на толпы отдыхающих и думал про себя: где вы все были в 1999 году, когда мы гуляли тут чуть ли не в полном одиночестве? А потом спросил самого себя: а где я был все эти 8 лет? Где я был в 2004‑м, когда тут стало горячо? Где я был в 2008‑м, опять довольно горячем? Так у меня же дома был забот полон рот. А их тогда в чем упрекать? Всё–таки они сюда приехали и довольно впечатляющими толпами, ну и слава Богу.

С той поездки абхазский маховик внутри меня опять раскрутился, и я начал приезжать сюда раз за разом. В один из приездов Алексей спросил: «Ты на сей раз поработать или отдохнуть?» Я говорю: «И сам не знаю. Перестал понимать разницу — где работа, а где просто так».

И правда, зачем мне нужна Абхазия? Да ни зачем. Остановиться не могу. Как только начал тут хоть что–то понимать, так хочется понять всё больше и больше. Это такая разновидность жажды, которую всё никак не можешь утолить. Знаете, сколько раз я говорил себе, что это мой последний приезд в Абхазию? Почти столько же раз, сколько и приезжал сюда. А потом опять — будто что–то в спину толкает. Не передать, какое чувство возникает у меня, когда я пересекаю речку Псоу. Раз за разом мне хочется вновь испытать это чувство.

А пишу зачем? Да не писал бы, если бы мог. По мотивам очередной поездки, хоть и не каждой, в сознании возникает что–то такое, от чего обязательно надо освободиться. Надо выговориться, иначе покоя не будет. Сейчас вот решил собрать вместе всё что когда–либо написал об Абхазии. Может быть, тут прорисовывается нечто цельное.

Первые очерки (1999–2003 годов) сильно отличаются от последующих. Во–первых, я тогда был вынужден подгонять свои тексты под газетный формат, что не шло им на пользу. Во–вторых, это был своего рода «период первоначального накопления информационного капитала», так что выводы и сама манера изложения немного наивны. В-третьих, они во многом отражают те реалии, которых больше нет. Но я всё–таки решил включить их сюда, потому что они в некотором смысле играют роль предисловия ко всему последующему, с ними легче понять то, что будет потом. Факты и чувства не устаревают, они становятся историей. Для нас сейчас имеет смысл вспомнить или узнать то, что было на рубеже веков. К тому же, некоторые люди только сейчас открывают для себя Абхазию, для них важна хотя бы небольшая предыстория сегодняшней ситуации.

Возвращаюсь недавно из Абхазии, а в Адлере на вокзале молодой мужчина взахлёб рассказывает о том, как побывал в Абхазии впервые. Колумб, когда пересек Атлантику, вряд ли так радовался, как этот человек, когда пересек речку Псоу. А я‑то — ветеран, без счету раз «за речку ходил». И я почувствовал, что для него и для тысяч (я надеюсь) таких как он, имеет значение то, что было раньше. Но, конечно, я больше дорожу теми текстами, которые появились, начиная с 2011 года.

Решил ещё сделать некоторые комментарии. Так трудно поставить последнюю точку… Всё хочется что–то добавить, уточнить, освежить. Да и где она, последняя точка, если мы всё ещё живы?

Наш поезд «Воркута — Адлер» несколько часов тащился вдоль берега моря. Берег был густо покрыт разомлевшими телами, и не возникало ни каких сомнений в том, что эти тела переместили себя на море с той самой единственной целью — разомлеть. Этакий нескончаемый праздник плоти. На каждой станции пассажиры стайками покидали вагон, а мы все тащились вдоль моря.

В Сочи, на предпоследней станции, я вышел покурить на перрон и тут же был встречен вопросом в лоб: «Квартира в Адлере нужна?» (квартирные шустрилы встречали потенциальных клиентов на станцию раньше, потому что в этом году северорусская «жажда разомления» в огромном количестве погрузила себя именно на адлерский поезд).

— Нет, мы едем дальше Адлера.

— Дальше Адлера?! — на лице шустрилы отразилось недоумение, смешанное почти с жалостью, как будто за Адлером земли нет, скала обрывается в море и ни какого разомления, одно сплошное самоубийство. Действительно, во всем нашем огромном поезде дальше Адлера кроме нас ни кто не ехал.

— Как попасть на Новый Афон? — пытаемся узнать в справочном Адлерского автовокзала.

— Только до границы.

И вот мы уже на мосту через реку Псоу. Это граница. Пограничники проверяют документы. Быстро пролистав паспорт моей жены, пограничник в форме русского офицера спокойно сказал: «Проходите». Протягивая свой паспорт, я уже расслабился, считая проблему решенной, однако, исследовав все печати в моей «краснокожей книжице», офицер неожиданно спросил:

— Родственники в Абхазии есть?

— Нет, — ответил я оторопев, — мы просто идем на Новый Афон.

— Мы не можем вас пропустить.

— А как же быть? И почему жене — можно?

— Как быть — не знаю. А для женщин граница открыта.

Я отошел от офицера даже не в растерянности. Сознание наполнилось спокойным мрачным гневом. Меня, российского гражданина с исправным отечественным паспортом, свои же отказались пропустить через границу, словно в насмешку сказав жене: «Пожалуйста». А ведь здесь — безвизовый режим, то есть, вроде бы, «прозрачная» граница. Или «железный занавес»? Полужелезный, полупрозрачный, издевательский и бредовый. Как выяснилось позднее, мужчинам–абхазам тоже нельзя через Псоу в Россию, а женщинам–абхазкам можно.

У меня не было желания все это осмыслять, я только чувствовал, что надо мной глумятся. Я был сам себе неприятен, когда очень жестко подумал про себя: «Все равно перейду эту границу». И тут же, словно привлеченные самой этой мыслью, ко мне приблизились два кавказца: