Наоми Кляйн - Доктрина шока

В секретном отчете Научного совета по обороне об этом эксперименте сделаны выводы, что сенсорная депривация порождала замешательство и вызывала галлюцинации у студентов, участвовавших в исследовании, и «во время и вскоре после периода сенсорной депривации возникает выраженное временное снижение интеллекта»22. Более того, голод испытуемых по стимулам делал их неожиданно восприимчивыми к идеям, которые они слышали через наушники, и некоторые из них после эксперимента заинтересовались оккультизмом, причем этот интерес сохранялся и в течение нескольких недель после завершения эксперимента. Похоже, что замешательство, вызванное сенсорной депривацией, частично опустошало их психику, а затем с помощью сенсорных стимулов на чистом листе можно было создать новые паттерны.

Одна копия документа об исследовании Хебба была направлена в ЦРУ, кроме того, 41 копию получил Военно-морской флот США и 42 копии — сухопутные войска США23. ЦРУ непосредственно наблюдало за экспериментом через одного из испытуемых, студента Мейтленда Болдуина, который обо всем информировал американцев в тайне от своего научного руководителя24. Такое пристальное внимание ЦРУ к эксперименту не удивительно: по меньшей мере, Хебб доказал, что длительная изоляция влияет на умственные способности и делает людей податливыми к внушению, а это — бесценная идея для любого допрашивающего. В итоге Хебб понял, что его исследование содержит огромные возможности не только для разработки защиты попавших в плен солдат от «промывания мозгов», но и для создания практического руководства по психологическим пыткам. В своем последнем интервью Хебб, умерший в 1985 году, говорил: «Когда мы готовили отчет для Научного совета по обороне, нам было ясно, что мы описываем мощные техники допроса»25.

Как зафиксировано в отчете Хебба, четверо подопытных «спонтанно сообщили, что пребывание в изоляции было для них чем-то вроде пытки»; это означало, что принуждать их оставаться в этой комнате дольше, чем они могут вынести, — два или три дня — было бы нарушением медицинской этики. Осознавая неизбежность подобных ограничений для эксперимента, Хебб писал, что более «точные результаты» недостижимы, потому что «невозможно принудить испытуемых провести по 30-60 дней в условиях изоляции»26.

Что было невозможно для Хебба, было вполне возможно для его коллеги по институту и главного соперника на академическом поле — доктора Эвена Кэмерона. (Позднее Хебб, удалившийся от науки, называл Кэмерона «преступным тупицей»27.) Кэмерон уже пришел к убеждению, что решительное разрушение психики пациента — это необходимый первый шаг на пути к психическому здоровью, а потому не является нарушением клятвы Гиппократа. Что же касается юридической стороны дела, то пациенты находились в полном распоряжении Кэмерона: стандартное соглашение наделяло доктора абсолютной властью, вплоть до проведения фронтальной лоботомии.

Хотя Кэмерон поддерживал контакт с ЦРУ уже многие годы, впервые он получил грант от Управления в 1957 году — через подставную организацию под названием Общество по исследованию экологии человека28. И как только доллары ЦРУ стали поступать в Институт Аллана, это заведение все меньше напоминало госпиталь и все больше походило на мрачную темницу.

Прежде всего значительно выросли объемы применяемых электрошоков. Двое психиатров, придумавших весьма спорный прибор Пейджа-Расселла для электрошоковой терапии, рекомендовали проводить по четыре сеанса для каждого пациента, что в сумме составляло 24 отдельных шока29. Кэмерон же назначал своим пациентам по два сеанса в сутки на протяжении месяца, так что один пациент получал ужасающее количество ударов — 360, что намного превосходило объемы лечения, которое пациенты, подобные Гейл, получали ранее30. Если больным ранее назначали оглушительное количество медикаментов, теперь к ним добавились новые психотропные средства, весьма интересовавшие ЦРУ: ЛСД и РСР.

Доктор взял на вооружение и другие средства для опустошения мозга: сенсорную депривацию и продолжительный сон, комбинацию воздействий, которая, как он уверял, позволяет «уменьшить сопротивление индивида» и делает его гораздо более податливым к внушениям, записанным на пленку31. Когда в его распоряжении оказались доллары ЦРУ, Кэмерон использовал эти средства, чтобы перестроить старые конюшни рядом с госпиталем и превратить их в звуконепроницаемые комнаты. Кроме того, он оборудовал в подвале комнату, названную им «палатой изоляции»32. Он сделал эту комнату звуконепроницаемой, в ней постоянно звучал белый шум и было выключено электрическое освещение; каждый пациент получал темную повязку на глаза и «резиновые затычки» для ушей, а также картонные трубки на руки от кистей до плеч, «чтобы он не мог прикоснуться к своему телу — и таким образом можно было бы воздействовать на его собственный образ», как писал Кэмерон в статье 1956 года33. Испытуемые в эксперименте Хебба не могли выдержать менее серьезных условий сенсорной депривации на протяжении двух суток, в то время как Кэмерон держал своих пациентов в изоляции на протяжении недель, а одному из них пришлось провести в изоляционной палате 35 дней34.

Кэмерон усугублял сенсорный голод своих пациентов в так называемой комнате сна, где они, накачанные лекарствами, проводили от 20 до 22 часов в сутки; сестры лишь переворачивали больных каждые два часа, чтобы избежать пролежней, и будили их только для еды и посещения туалета35. В таком состоянии пациента держали от 15 до 30 дней, хотя, как писал Кэмерон, «некоторые пациенты провели в состоянии непрерывного сна до 65 суток»36. От персонала госпиталя требовалось не позволять пациентам разговаривать и не передавать им информацию о том, как долго придется находиться в этой комнате. Чтобы никто не мог вырваться из подобного кошмара, Кэмерон назначил одной группе пациентов малые дозы яда кураре, вызывающего паралич, так что они в буквальном смысле слова превратились в узников, заключенных в темнице своего тела37.

В статье, написанной в 1960 году, Кэмерон говорит, что есть «два важнейших фактора», которые позволяют нам «управлять образами времени и пространства», другими словами, позволяют осознавать, где мы и кто мы такие. Это: «(а) постоянное поступление сенсорных стимулов и (б) наша память». С помощью электрошока Кэмерон мог разрушить память, а с помощью изоляции — устранить поступление сенсорных импульсов. Он пытался добиться, чтобы пациент полностью потерял представление о времени и пространстве. Заметив, что некоторые пациенты пытаются следить за временем по расписанию приемов пищи, Кэмерон распорядился, чтобы кухня работала беспорядочно, подавала еду в разные часы или предлагала пациентам суп на завтрак или овсянку на обед. «Меняя расписание приема пищи и меню относительно ожидаемого, мы могли лишить пациентов возможности ориентироваться», с удовлетворением замечал Кэмерон. Но несмотря на эти меры и усилия, одна пациентка сохраняла связь с внешним миром, следя за «крайне слабым гулом» самолета, который пролетал над госпиталем ежедневно в девять часов38.

Человеку, знакомому с показаниями людей, переживших пытки, эта деталь покажется вопиюще красноречивой. Когда бывших заключенных спрашивают, как они могли прожить месяцы и годы в условиях изоляции и грубого обращения, они часто рассказывают, как им помогал колокольный звон церкви, или призыв муллы к молитве, или голоса детей, играющих в соседнем парке. Когда жизнь сужена до четырех стен тюремной камеры, ритм этих звуков извне поддерживает связь с жизнью, он доказывает узнику, что тот остается человеком и по ту сторону пыток существует мир. «Четыре раза я слышала голоса птиц на рассвете — так я поняла, что прошло четыре дня», — рассказывала женщина, перенесшая тяжелые испытания при последнем диктаторском режиме в Уругвае39. Безымянная женщина, которая в подвале Института Аллана ловила звук пролетающего самолета сквозь завесу мрака, лекарств и электрошока, была вовсе не пациенткой на попечении доктора; учитывая все обстоятельства этого эксперимента, она была заключенной, которую пытают.

Многое доказывает, что Кэмерон прекрасно отдавал себе отчет в своей деятельности: он воспроизводил ситуацию пыток. Стойкий антикоммунист, он думал, что его работа с пациентами является важным вкладом в сражения на фронтах холодной войны. В интервью для популярного журнала в 1955 году он открыто сравнил своих пациентов с военнопленными на допросах, заметив, что первые, «подобно узникам коммунистов, стараются сопротивляться терапии и что это сопротивление надо сломить»40. Год спустя он писал, что задачей «очистки от паттернов» является «настоящее "изнашивание" защит», добавив, что «аналогичное состояние переживает человек при постоянных допросах»41. В 1960 году Кэмерон выступал с лекциями о своих исследованиях сенсорной депривации не только перед психиатрами, но и перед военными. Во время выступления на базе военно-воздушных сил в Бруксе (Техас) он и не пытался утверждать, что лечит шизофрению, более того, он признал, что сенсорная депривация «порождает первичные симптомы шизофрении»: галлюцинации, сильную тревогу, ощущение потери контакта с реальностью42. В своих записях к этой лекции он упоминает сенсорную депривацию с «перегрузками на входе», обращаясь к своему опыту использования электрошока и бесконечных повторов магнитофонных записей, и это было предзнаменованием скорого появления новых методов допросов43.