— Мы стремились в первую очередь взять Бремен, Гамбург, Любек, чтобы захватить немецкие порты, а на юге — южную Баварию, северную Италию, западную Австрию... Черчилль категорически возражал против моих планов, считая, что дальнейшие действия союзных войск приобретают сугубо политическое значение... Он все еще требовал захвата Берлина и был не удовлетворен тем, что моими планами не предусматривается взятие Берлина. Черчилль настаивал перед Рузвельтом и Комитетом начальников штабов союзных войск, чтобы мы захватили Берлин раньше русских... Однако все атаки Черчилля в этом направлении были отбиты Вашингтоном, и я действовал в духе ранее принятых решений".
Так, по воспоминаниям Жукова, говорил Эйзенхауэр в Москве после войны. Но во время войны в Германии генерал думал и писал несколько иное. Так, английскому фельдмаршалу Монтгомери он признавался: "Ясно, что Берлин является главной целью. По-моему, тот факт, что мы должны сосредоточить всю нашу энергию и силы с целью быстрого броска на Берлин, не вызывает сомнения". И прибавлял: "Если у меня будет возможность взять Берлин, я его возьму". (Важнейшие решения. Перевод с английского, М., 1964, с. 318.) А у него был для этого не потрепанный "последний батальон", как у фон Бока, а свеженькая, почти 3-миллионная армия.
Как видим, позиция американского генерала мало отличалась от страстного желания английского премьера. И трудно себе представить, что "атаки Черчилля" он отбивал так уж решительно, бесстрашно и кровопролитно. В беседах с Жуковым американец явно лукавил. Но при всем желании у союзников ничего не получилось бы с Берлином: были далековато, а русские шли и шли вперед...
К слову сказать, начальник штаба американской армии генерал Дж.Маршалл, тот самый, который позже придумал "план Маршалла", писал о Берлинской операции:" Хроника этой битвы даёт много уроков для всех, кто занимается военным искусством (А ведь Киселев постоянно занимается! Даже странно, что до сих пор не получил от Березовского звание генерала). Штурм столицы нацистской Германии — одна из самых сложных операций советских войск в ходе Второй мировой войны. Эта операция представляет собой замечательные страницы славы, военной науки и искусства".
МАРШАЛ ЖУКОВ В ПЛЕНУ У ГЕНЕРАЛА КИСЕЛЕВА
Однако наши витринные гуманисты опять свое и уже дуэтом: "Но какие жертвы! Какие потери! Жуков в своей книге назвал цифру. Взятие Берлина — 300 тысяч загубленных жизней". В какой книге? У Жукова только одна книга — "Воспоминания и размышления". Снимаю с полки её последнее трехтомное издание, в котором даже восстановлены те места текста, которые не вошли в прежние. Листаю страницы о Берлинской операции. И что ж вы думаете, православные, действительно нахожу слова: "около трехсот тысяч..." Господи помилуй, да неужто хоть на сей раз Киселев не укладывается в характеристику, данную ему Толстым? Вглядываюсь, читаю: "Советские войска в этой завершающей операции понесли большие потери — около трехсот тысяч убитых и раненых".
Э-тэ-тэ-тэ-тэ... Значит, во-первых, не только убитых, но и раненых, которых, конечно, было гораздо больше, в несколько раз больше, чем убитых. А как показывает медицинская статистика Великой Отечественной войны, 72 % раненых не просто оставались в живых, а возвращались в строй (энциклопедия "Великая Отечественная война", М., 1985, с. 440). Наши врачи творили чудеса. Недаром же 43 военно-медицинских работника стали Героями Советского Союза и свыше 115 тысяч врачей, сестер, санитаров были награждены орденами (там же). Во-вторых, у Жукова речь идет не только о штурме Берлина, а о всей Берлинской операции. Но она началась не у стен фашистской столицы, а еще в 60-ти километрах от неё 16 апреля, и закончилась не взятием города 2 мая, а разгромом и пленением всей миллионной группировки 8 мая... Что ж вы делаете, ловкачи! Да за одно это Киселева надо бы катапультировать из директорского кресла и заставить вместе с Гинзбургом объявлять погоду на завтра.
КТО ЖЕ УГОДИЛ В АД
Да, потери, как видим, были немалые. Но многое делалось для того, чтобы свести их к минимуму. Сталин тогда сказал по телефону Жукову в ответ на его телефонный звонок о том, что хотелось бы больше сберечь людей: "Возьмем ли мы Берлин 2 или 3 мая, это не имеет большого значения. Я с вами согласен, надо жалеть людей, мы меньше потеряем солдат. Подготовьте лучше заключительный этап операции". За время войны и Сталин и Жуков многократно требовали от подчиненных думать о цене успехов: "Надо жалеть людей..." Это полезно было бы помнить всем, в том числе генерал-полковнику в отставке Ю.М.Бошняку, бывшему начальнику академии им. Жукова, любящему порассуждать о жестокости.
Генерал армии В.И.Варенников подарил мне большую, прекрасно изданную книгу "Георгий Жуков. Фотолетопись". Издатели нашли в ней место и для трех стихотворцев, что дорогой Валентин Иванович едва ли заметил. Для каких стихотворцев? Откуда? Да из той же самой упомянутой нами когорты, представители которой красовались 9 мая на экранах телевизора: Иосиф Бродский, Григорий Поженян, Галина Шергова... И все они об одном — о жестокости Жукова. Первый из них восклицает в стихотворении на смерть маршала:
Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую!
Сказано не как о защитнике Родины, а как о палаче или агрессоре. Жукову приходилось сражаться за родную страну больше на своей земле, а не на чужой. А при большом желании обвинить в "пролитии крови" можно любого полководца, в том числе самых уважаемых в народе, как, допустим, Кутузов. Это демагогия самого низкого пошиба. Дальше американистый стихотворец задает вопрос: "Что ж, горевал?" И Поженян в своем убогом бессвязном стишке отвечает: "Он солдат не жалел..." Бродский, получив такой ответ, продолжает:
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними?
То есть с погибшими солдатами. Вы поняли? Стихотворец уверен, что маршал и погибшие солдаты попадут в ад. За что? За то, что спасли Россию. За что же еще! Другого греха за ними не было. Ну, если Жукова — в ад, значит, Гитлера и его генералов — в рай.
Такие же гнусные строки и дальше:
Маршал! поглотит алчная Лета
эти слова и твои прахоря...
Нобелевский лауреат решил блеснуть блатным словечком, неуместным и бестактным здесь, но не знает, что надо писать "прОхаря"(сапоги). Так вот, Бродский это слово, а Жуков — сапоги... А ведь в издании книги принимали участие две старшие дочери маршала. Хорошо хоть, что потуги трех поэтических уроженцев русской земли перечеркнул в книге иностранец Дуглас Орджил: "В самых тяжелых боевых ситуациях Жуков заботился о том, чтобы добиться успеха малой кровью".
Константин Симонов в своем замечательном военном дневнике на конкретном примере 107-й, впоследствии 5-й Гвардейской Краснознаменной Городокской стрелковой дивизии, одной из сотен, с цифрами в руках показал, чем в смысле потерь "была война для нас и для немцев в начале и чем стала для нас и для них в конце". Он писал, что, вспоминая историю войны, необходимо сравнивать усилия и жертвы с результатами. Так, по архивным штабным данным, "дорого заплатив в 1941 году за освобождение маленькой Ельни (4200 убитых и раненых), та же самая дивизия в 1945 году при взятии главной немецкой цитадели в Восточной Пруссии — Кёнигсберга, отдала всего 186 жизней". И писатель особо подчеркивал: "Цифры, которые я привожу, требуют душевной осторожности в обращении с ними, ибо любая самая малая в общей статистике войны цифра потерь всё равно означает осиротевшие семьи".
РОДИНА, "ИНТЕРДЕВОЧКА" И ЧУБАЙС
А с какой позорной для фронтовика развязной небрежностью говорил об этом же Тодоровский: "Мы потеряли 20 миллионов молодых людей. Это слишком большая цифра. Немцы, воюя, с 39-го года потеряли около 7 миллионов". Какая постыдно-пренебрежительная неряшливость во всем, какая ложь. Во-первых, что значит "слишком большая"? Ведь речь шла не о затратах на фильм "Интердевочка" Петра Тодоровского или на фильм "Катафалк" его сына Валерия, и даже не о средствах на подъем "Курска", — вопрос стоял о жизни и смерти народа и государства. Понимаете? — о жизни и смерти. Если вам скажут, что вы или кто-то из ваших близких болен раком и на лечение требуется 10 миллионов рублей, не иначе, и время не терпит, промедление — это смерть, а деньги у вас есть, то, что ж, неужели вы будете торговаться и, рискуя жизнью, тянуть время: "Слишком большая цена! А нельзя ли миллиончика за три?.. за пять?.. за семь?" Нет цены, которая для спасения жизни была бы чрезмерной. Во-вторых, мы потеряли не только молодых, не только тогдашних ровесников Тодоровского — на фронте были и пятидесятилетние. В-третьих, мы потеряли не 20 миллионов, а 28. Что, можно с чубайсовской людоедской лихостью сбросить 8 миллионов? Помните, как он — об этом писали газеты — заявил одному своему сотруднику? "Чего вы волнуетесь? Ну, вымрут 30 миллионов. Так они ж не вписались в наши реформы. Не беспокойтесь, русские бабы еще нарожают"... В-четвертых, да неужто вам, фронтовик 44-го года, не приводилось встречать хотя бы такое, совершенно в духе Чубайса, заявление Геринга, сделанное в ноябре 1941 года: "В этом году в России умрёт от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдет; ведь некоторые народы необходимо сокращать". Какие народы? Прежде всего русский. И ведь почти довели до 30 миллионов-то, правда, не за один год. Тут уместно заметить, что Чубайс как мыслитель шагает в ногу не только с Герингом, но и с самим Гитлером. Тот в свое время заявил: "Я освобождаю человека от унизительной химеры, называемой совестью". Эту же мысль Чубайс в обращении к единомышленникам по "Союзу правых сил" выразил лучше, чем Гитлер, — короче и энергичней: "Больше наглости!" И среди изысканных хакамад союза никто ему не возразил. Принято к руководству. Но мало того, сам наш драгоценный президент, обожатель "духовных ценностей", не так давно всенародно изъяснялся в любви к этому выродку.
