— Но каким же образом эти ноги и рука, вращающая жернова…
— А вот подождите, — перебил меня профессор, сейчас проделаем церемонию сдачи в плен, а потом я расскажу вам.
И когда эта церемония была проделана, Вагнер, продолжая ехать на своей самобежке под конвоем милиционера, сопровождавшего нас на мотоцикле, начал свои пояснения:
— Буду краток. Говорят, жизнь есть горение. Однако последние наблюдения над жизненными процессами показали, что это не совсем так.
Жизнь не есть горение, но без горения жизнь не может долго длиться. В мышцах нашли особое вещество гликоген, который с химической точки зрения представляет собой почти то же, что и сахар. Так вот, при работе мышцы в ней из этого сахара образуются молочная кислота и теплота, то-есть свободная энергия. Высчитано, что при переходе сахара в один грамм молочной кислоты освобождается сто семьдесят калорий. Таким образом работа мышцы, или, если хотите, ее жизнь, происходит без окисления или сгорания. Но когда в работающей мышце выделилось тепло (энергия) и появился гликоген, то без кислорода эта молочная кислота исчезнуть не может, и мышца не в силах дальше работать. Но перенесите вы такую утомленную мышцу в атмосферу кислорода, и молочная кислота тотчас исчезнет, кислород будет поглощен, при чем выделятся углекислота и тепло, как при всяком горении.
Куда же девается молочная кислота? Она вновь превращается в сахар. Только пятая часть ее исчезает бесследно. Таким образом можно сказать, что мышца — машина, работающая за счёт химической энергии, которая возникает при переходе тел с более сложным строением в тела более простые за счет падения потенциала химической энергии. Значит, для того чтобы энергия мышцы восстановлялась, необходимо лишь снабжать ее кислородом. В атмосфере чистого кислорода при известных условиях опыта мышца делается неутомимой.
Вот на этом я и строил свои изобретения с отрезанными у трупов руками и ногами. Зачем им пропадать, если они могут нести полезную работу? Вы знаете, что органы человеческого тела могут жить, отделенные от тела, неопределенно долгое время, если только их питать надлежащим образом. Они могут функционировать, то-есть выполнять свою обычную работу. Человеческие мышцы — это великолепно построенные машины. Почему бы их не заставить работать после смерти владельца, возбуждая сокращение электрическим током.
Вам известно, что мои мышцы также не знают устали. Но я шел в борьбе с усталостью своих мышц несколько иным путем. Я изобрел антитоксины усталости. С рукой на мельнице и ногами под этим экипажем я поступил иначе. Прежде всего я обеспечил их питанием. Особый физиологический раствор, весьма близкий к составу крови (заметьте: усиленно насыщаемый кислородом), питает мышцы руки на мельнице и этих ног. Обильное снабжение кислородом делает мышцы неутомимыми. Электрический ток вызывает их сокращение.
— А зачем вы устроили на мельнице трубу?
— Я опасался, что мучная пыль может попасть в сосуд с питательной жидкостью и сгустит ее, сделав негодной для «кормления» руки. По трубе получается кислород прямо из воздуха. Это мое изобретение, значительно удешевляющее эксплоатацию мышечной силы человека. Вы только подумайте, какие перспективы открывает мое изобретение! Со временем все люди, как я сейчас, не будут знать мышечного утомления. Производительность человеческого труда возрастет необычайно. Но этого мало: мы заставим работать и мертвых. Подумать только: миллионы лет потребовалось природе для того, чтобы создать такой совершенный механизм, как человеческое тело, и вот смерть навсегда уничтожает эту великолепную машину. Разве не нелепо? Если мы не в состоянии победить смерть совершенно, то продлим по крайней мере работу мышц. Представьте себе фабрику, машины которой приводятся в движение отрезанными от тела человеческими руками.
— Жуткая картина!
— Ничего. Польза скоро заставила бы людей смотреть другими глазами на эту картину. Вот я поставил руку на мельницу. Тарасовна испугалась. Но выгода для нее ясна. И в конце концов она вероятно не отказалась бы от того, чтобы ее покойный муж продолжал оказывать ей помощь своими руками… Приехали.
Дождь прошел. При нашем въезде в деревню изо всех изб начали выбегать люди, окружившие нас. «Суд» окончился быстро. Вагнер предъявил бумажки из Москвы, и они оказались убедительными. Тарасовна просила его убрать поскорее с мельницы мертвую руку. Она боялась, что эта рука когда-нибудь ночью задушит ее. Впрочем в руке не было и надобности. Сильный дождь поднял воду речонки, и она готова была заменить руку мертвеца. И эту руку, несмотря на протест Вагнера, отнесли на кладбище и закопали. (Сообщено П. Н. Якименко.)
По поводу этого рассказа Вагнер написал:
«Научное объяснение факта дано довольно правильно. Мышца животного или человека, даже вырезанная из тела, действительно обладает некоторым запасом потенциальной химической энергии благодаря тому, что в ней имеются материалы, способные к распаду. Если такую мышцу раздражать электрическим током, она может выполнять известную работу. После работы в мышце появляется молочная кислота. Но при кислородном питании молочная кислота исчезает, и мышца вновь делается способной к работе. Таким образом в атмосфере чистого кислорода мышца может сделаться неутомимой. Такой опыт с неутомимой мышцей я действительно производил на даче. При помощи электричества я заставил двигаться руку человека, которая даже производила некоторую работу. Опыт продолжался всего несколько минут и являлся повторением опытов, уже проделанных в некоторых научных лабораториях. Но практического значения такая „посмертно работающая мышца“ иметь не может. Игра не будет стоить свеч — кислород дорого стоит. О непосредственном добывании его из воздуха, наподобие того как это делают легкие, я только думаю. Быть может воспользуюсь механизмом легких и сердца-мотора. Вы теперь сами поймете, что в рассказе от науки и что от фантазии.
Вагнер».
Месть Шашибушана.
Колониальный рассказ Леонида Соловьева
Фасад губернаторского дома с толстыми как слоновьи ноги колоннами, с застывшими у подъезда каменными львами был обращен к морю. Вечерами над морем буйно расцветали кровавые тюльпаны заката и туман курился над морем, легкий как шелковый шарф. Вода становилась блестящей и непрозрачной, серые громады военных кораблей зловеще алели и казались еще грознее чем днем. Струи заката текли по белым стенам губернаторского дома и жидким желтым пожаром горели в толстых зеркальных стеклах. Одно окно во втором этаже открывалось, и губернатор, сидя в старинном удобном кресле, смотрел на море и играл на скрипке. Дрожащее море гасило в зеленых своих недрах накаленные стрелы последних лучей. Тускнел, погибал закат. Свет луны рассыпался по зыби подобно дрожащей ртути, выступали на небе звезды и светлыми пятнами трепетали в воде. Далекий, невидимый в смуглых сумерках маяк вдруг взблескивал одиноким огненным оком.
Окно закрывалось. В комнате вспыхивал белый электрический свет. Мальчик-слуга с длинным бронзовым лицом и огромными страдающими глазами мягким кошачьим шагом входил в комнату и опускал тяжелые шторы. Поклонившись губернатору, он уходил так же скользяще и неслышно. Губернатор садился за письменный стол и начинал работать. Работы у него было много. Каждое утро слуга приносил ему громадную кучу газет, журналов и писем, а в полдень секретарь, высокий рыжий человек в круглых роговых очках, принимал телеграммы. Некоторые из них — служебные — были шифрованные. Секретарь, сидя в своем кабинете, долго терпеливо разбирал бесконечные ряды цифр и в восемь часов вечера докладывал губернатору содержание телеграмм. В депешах из Лондона и Дэли была твердо начертана линия поведения губернатора в подвластной ему провинции. Губернатор давно уже решил ни на волос не уклоняться от продиктованной ему линии и поэтому был в Лондоне и в Дэли на самом лучшем счету.
Простые же телеграммы губернатор читал всегда сам: он не хотел, чтобы секретарь знал, как идут дела на золотых приисках, в угольных копях, на хлопковых плантациях и других предприятиях, в которых участвовал губернатор. За последнее время дела на золотых приисках сильно поправились и закрыли брешь, проделанную в кармане губернатора забастовкой рабочих на хлопковых плантациях. Сегодняшние телеграммы принесли еще более приятные вести: открыта новая золотоносная жила.
Часы гулко и кругло ударили восемь раз. Последний удар долго дрожал и бессильно упал на пушистые ковры. В дверь постучал секретарь и, подождав традиционного «войдите», скользнул в кабинет. Поклонившись, он сказал: «Добрый вечер, сэр» и подошел к креслу, ожидая приглашения сесть. Его рыжие волосы, казалось, искрились от яркого света. Губернатор вообще не любил рыжих, секретарь же внушал ему особенную антипатию. Неприязненно взглянув на огненную голову секретаря, он сказал:
