Сергей ТЮЛЯКОВ
P.S.
Недавно руководство Ваганьковского кладбища сообщило мне о запущенной и фактически бесхозной могиле Татьяны Фёдоровны Достоевской (1886–1958). Она была внучатой племянницей писателя по линии его старшего брата М.М. Достоевского, заслуженным учителем школы РСФСР. Работала в музыкальных школах Калуги и Москвы, несколько её учеников стали знаменитыми пианистами и композиторами. Могилы деда Т.Ф. Достоевской, её отца и брата Милия не сохранились. Единственная её дочь умерла бездетной 40 лет назад. Остались очень далёкие родственники. Возникла проблема с перерегистрацией ответственного распорядителя могилы. Почему же бездействуют музеи и фонды, носящие имя Ф.М. Достоевского? На заросшей могиле нет ни креста, ни надписей.
Ядерный тостер
Алексей БОЛДЫРЕВ
Культурная революция
Наша с тобой революция - очень культурна.
Мы говорим "извини", перед тем как выстрелить в спину.
Гильзы – выбрасываем в урны,
Разорванные сердца сравниваем с гроздью рябины.
Мы с тобой перед боем разливаем виски,
Не какой-нибудь пошлый спирт.
Ты – переодетая медсестрой, должна тащить
Раненого меня, чтобы это напоминало флирт.
Наши танки выкрашены в бело-синий,
Пускай детям на детской площадке они покажутся облаком.
Мы бросаем друг в друга не разрывной гранатой,
Но спелым разрывным яблоком.
Безусловно, мы не дерёмся 24 часа в сутки,
Я прерываюсь на футбол, ты на сериал, мы на five-o-clock,
И в перемирие я притащу ромашки там, незабудки,
В бинокль – можно увидеть сплетение рук и ног.
Да, наша революция очень культурна,
За «слово ниже пояса» бегом под трибунал или к маме с плачем.
Хотя, если это «слово» сказано в контексте умной беседы,
Можно сгонять за коньяком и шоколадкой на сдачу.
А после – сбросив бронежилеты, мы
Серьёзно – и исключительно культурно –
Пересчитаем все гильзы, не брошенные тобой (мной),
В расставленные – по краям окопа – урны.
Об уходящей натуре
Жизнь с бригадой «понаехавших тут»
Проводит евроремонт в своей камере пыток.
Головой понимаешь, откуда ноги растут,
Но уже не красив, не здоров, не прыток.
Когда-то был молод, как серп Луны,
Спартак, Жюль Верн и слова на заборе.
Юный узник подгузников и той страны,
От которой остались лишь слова на заборе[?]
Осень под шум листвы катает некрологи,
Без нас на Марсе будут яблони цвести,
Ухожу от тебя – навсегда – в безумном монологе,
Возвращаюсь, выбросив мусор, вспомнив слово «прости».
Неугомонные феи стареющим золушкам
Превращают тыквы в кареты, но уже скорой помощи;
Их принцы с артритом и протоколами в принципе
После полуночи без всякой магии – такие же овощи.
А жизнь – это просто как ядерный тостер.
Она смертью грозила, намекала, пугала.
Вот умрёшь от взгляда продавца в Доме быта
И задумаешься, какая там после Валгалла…
* * *
…Пересчитывает «друзей» по перьям своего крыла
Ангел XXI века, праведник на полупроводниках.
Писание в формате аудиокниги: не убий, не возжелай,
По дороге в офис, в пробке, пригодится наверняка…
Святой отец, отпусти мне два гигабайта грехов,
Я из тысячи тысяч, простой файлообменник.
Монах РПЦ или сержант ГАИ, потенциальный ИОВ,
Когда нечего делать богам в дождливый понедельник.
Жизнь – не телевизионное шоу, какая тут, к чёрту, интрига!
Но на этом пути не проще, чем на соседнем пути.
Что-то хрустит, как февральский снег, но это не кости, а книга,
Завёрнутая в газетную бумагу. Она по-детски прижата к груди…
Плед с красной ниткой
Майя КАНГЕЛАРИ
Девичье
Я тайно мечтаю о встрече,
Назначенной на неизвестный
До энного времени вечер,
И вижу её повсеместно.
То в долгой аллее под сводом
Сплетённых таинственно веток,
То в тёмной лощине за бродом –
В гнезде рыболовных сеток.
То в царствии свежей соломы,
Разбуженной утренней влагой,
То в зарослях, где буреломы
На лес наступили с отвагой.
Я жду терпеливо и верно,
Когда же откроется место,
Куда я с душой суеверной
Приду в облаченье невесты.
* * *
Мой
Город
родной.
Желая моря,
небо морем извергается
стекая с купольных стен
в озолочённую купель.
Глотать облака.
Глотать постигнутый горизонт.
Измалывать бугристые рельефы.
Из окон скучать по птичьему безземелью.
Вобрать – отдать.
Вобрать в себя.
Вмолчать.
Плед с красной ниткой
помнит сочные цветения
шёлкового поля
первой
любви.
Плечи дрогнули
под ним,
снискав себе
ответный
нежный
трепет.
Смятенье двух колеблющихся чаш
Наталья ИВАНОВА
* * *
Скошенной пахнет травой и незрелой пшеницей,
Донником, мятой, гречихой – как будто по ним
Память могла бы разыгрывать действие в лицах
И возвращать меня девочкой в прежние дни:
Переворачивать вилами колкое сено,
Переливать молоко через марлю в бидон,
В спутанных косах выискивать шарик репейный,
Прятаться в стог, собирать облепиху в подол.
Снова катиться с горы в трёхколёсной повозке,
Плакать навзрыд, ударяясь о щебень плечом.
Вёрткой скакалкой раскручивать в воздухе мостик,
Прыгать в резинки и салить упругим мячом.
Шахматных кукол возить в доминошной коробке,
Воображая автобуса будний маршрут,
И провожать причитанием божью коровку –
Детки-конфетки тебя, мол, пропащую, ждут…
Время летит... Созревают ирга и калина…
Семечко ржи прорастает тяжёлым зерном…
Боже, Ты знаешь, живу я не хлебом единым –
Дай мне ребёнком вернуться в родительский дом.
* * *
Чем же ещё я могла бы тебя удивить,
Столь искушённого в золоте, хлебе и камне.
Хочешь, отдам тебе ливня кручёную нить,
Чтобы скрепить горизонта неровные грани.
Хочешь, отдам тебе степи башкирских небес,
Степи сухие, где солнце кочует кибиткой,
И Шульган-Таш, и подземные реки окрест,
И первобытных рисунков наскальные свитки.
Хочешь, отдам урожай серебристых лещей,
Россыпи бортей и сок на пчелиной вощине.
Капля кумыса как мера текучих вещей,
Чтоб удивить искушённого в войнах и винах.
Хочешь, отдам тебе молнии острый клинок,
Карстовый мост, тетивою стянувший ущелье,
Поле Шайтаново, ставшее устьем дорог
К нефтепластам и густому девонскому зелью.
В древних колхидах не сыщешь такого руна,
