Я бегу за Юрой, Атомасем, Казарцевым. Юра держит побелевшими, трясущимися от напряжения руками гранату, а Атомась и Серега вставляют какую-то ржавую проволоку вместо чеки. С большим трудом вставили.
— Все, Юра, отпускай! — срывающимся от напряжения голосом говорит Атомась.
— Не могу, мужики! Руки свело, — Юра не шутит.
— Давай, потихоньку.
Мы, втроем, начинаем отгибать Юрины пальцы. Они как деревянные, не слушаются, но вот все пальцы разжаты, граната лежит на ладони. Казарцев и Атомась берут ее и, вырвав чеку-проволоку, кидают в глубокий овраг, мы ложимся на землю. Раздается громкий взрыв, слышно как по оврагу звенят осколки, впиваются в землю.
Встаем, всех колотит от нервного напряжения, пот валит с нас градом. Идем в сторону нашего кунга. Когда проходим через школьный двор, все нас приветствуют, те двое с разбитыми в кровь лицами стоят связанные. Руки за спиной и петля на шее. Чуть дернешь руками и петелька-удавочка затягивается.
Заходим все вчетвером к нам в кунг. Юра распахивает коробку с водкой. Без слов берет две бутылки, ставит на топчан. Достаем стаканы. Все молча. Слова бесполезны, всех продолжает бить нервная дрожь. Наливаем каждому по полстакана водки, чокаемся, пьем. Не закусываем, снова по полстакана, чокнулись, выпили. Вот теперь чуть полегчало. Начинается нервная реакция. Мы говорим, перебивая друг друга. И тут слово взял Атомась.
— Мужики! — начал он, обращаясь к нам. — Я думал, что вы обычные засранцы, которые корчат из себя на войне крутых, и поэтому относился к вам с прохладцей. Но теперь увидел, что вы настоящие мужики, И поэтому я пью за вас. Можете считать меня своим другом. За вас, мужики!
Мы встали, мешая друг другу в тесном кунге, чокнулись и молча выпили. Таких искренних, теплых, без тени подхалимажа слов нам с Юрой еще не доводилось слышать.
Последние дни на этой войне мы ходили героями. Через пять дней нам сообщили, что пришла замена. Прибыли два майора. Моя замена из Барнаула, Юрина — из Омска. Мы съездили в Ханкалу, посадили заменщиков внутрь БМП. Мужики возмущались, но мы их успокоили, что нам необходимо их живыми доставить, а на броне они еще успеют накататься.
Вечером мы их напоили, как следует, и сами попили неслабо, а утром с нашим генералом поехали в Моздок. Ему тоже пришла замена — начальник штаба корпуса. У того сразу начались барские замашки. Что-то насчет формы одежды, отдания чести, заправки постелей и прочий армейский маразм, но он хорош в мирное время, а не во время войны. Нам с Юрой было глубоко наплевать. Мы тепло попрощались с Сан Санычем, Серегой Казарцевым, со всеми, с кем прошли под пулями и осколками. Было жаль уезжать. Мы оставляли часть себя, часть наших жизней, часть нашей души.
В шесть утра мы погрузились в автобус, а всего нас было пятнадцать человек, и в девять прибыли на авиационную базу в Моздоке. Там нас ждал самолет «Ан-12». Огромная махина, состоящая из двух салонов. Один маленький — на шесть человек и второй огромный — грузопассажирский. Пришел таможенник и начал грубо обыскивать нас. Нас, фронтовиков, обшаривали, как последних жуликов. После посадки командир корабля спросил у нас:
— Если полетите в большом салоне, то будет посадка в Ростове на дозаправку, потому что пойдем нижним эшелоном, и до Новосибирска будем лететь восемь часов, если в маленьком салоне, то через четыре-пять часов будем на месте.
Естественно, выбрали маленький салон. Посадочных мест всего шесть, к нам присоединились еще незнакомые солдаты, матери, которые забрали своих сыновей из плена. Набилось человек тридцать. Туалета в этом салоне не было, курить тоже нельзя, вентиляция слабая. Генерал, несмотря на предложение пилотов лететь у них в кабине, был с нами. Из солидарности. Из-за фронтового Братства.
Было тесно и неудобно, да разве это неудобства, по сравнению с войной?! Мы прилетели в Новосибирск. На военной попутке добрались с Юрой до железнодорожного вокзала, выпили по сто грамм. Обнялись. Он уже приехал домой, мне предстояло добираться до Красноярска.
— Счастливо, брат!
— Удачи!
— Спасибо, что прикрывал мне спину!
— А ты мне.
Слезы душили нас. Говорить можно было всю оставшуюся жизнь, но пора по домам. Война кончилась. Юра пошел на остановку, поворачиваясь через каждые пять шагов, и махая мне рукой, я отвечал ему тем же, смахивая слезу.
Когда он ушел, я пошел на вокзал, купил билет. Отбил телеграмму жене. Сообщил, что буду такого-то числа, после обеда. Позвонил в Красноярск своему другу — председателю Торгово-Промышленной палаты по Центрально-Сибирскому региону Кострину Валерию Алексеевичу и попросил его меня встретить. Тот был страшно обрадован, и заверил меня, что непременно встретит.
Поезд был в три ночи. А на часах было около восьми вечера. Зашел в ближайший киоск, взял пару бутылок коньяка, бутылку водки и отправился к своему другу Ивану Мироненко, он жил в общаге на Красном проспекте.
Стучу в дверь.
— Кто там? — слышится голос Ивана.
— Миронов моя фамилия.
— Слава! — дверь распахивается. — Заходи!
Потом он позвал еще одного общего приятеля Серегу Мазлова. Мы выпили все спиртное, я сидел и говорил, говорил, надо было выговориться. А потом они пошли меня провожать. По дороге взяли еще бутылку коньяка. Возле вагона выпили ее прямо из горлышка, без закуски. В вагон какие-то нерусские пытались погрузить тюки с товаром. По внешнему виду очень напоминали чеченцев. Проводница кричала на них, чтобы шли к бригадиру поезда, и договаривались с ним. Они совали ей деньги, она кричала на них. Я не выдержал:
— Что ты кричишь на них! Сейчас мы отберем товар, а самих спустим под колеса. Они же духи!
— Слава! Ты что говоришь?! — оборвал меня Иван. — Успокойся, все, война закончилась.
— Извините, мужики, не могу так быстро перестроиться.
Они посадили меня в вагон. Я проспался, и вот подъезжаю к самому прекрасному, самому любимому городу. Вот они, мои любимые красные сопки. Вот часовня. Господи! Я дома! Бесполезно говорить, что испытывал в тот момент. Восторг, счастье, умиление — не хватит эпитетов в русском языке для перечисления всего.
На вокзале меня встречал Кострин. Мы обнялись, я не смог сдержать чувств и прямо на перроне заплакал. Алексеевич, который старше меня, тоже не смог сдержать себя. И вот мы как два идиота стояли посредине перрона и, обнявшись, всхлипывали. Потом поехали к нему на работу, что напротив Детского мира и распили пару бутылочек шампанского.
Затем он повез меня домой. Сердце учащенно билось. Я испытывал непонятный страх. Взлетел на третий этаж на одном дыхании и позвонил в дверь.
Залаяла моя собака и дверь распахнулась, на пороге стояла самая прекрасная, самая любимая женщина — моя жена.
солдатами Ширванского полка. — Я.Г.
солдатами Апшеронского полка. — Я.Г.
солдаты Куринского полка. — Я.Г.
Таким нелестным термином называли выпускников институтов, призванных на два года в офицерском звании
так, впрочем, и с нашим автоматом АК-47 и АКМ
боекомплект
у внутренних войск и пограничников номера частей четырехзначные, в армии — пятизначные
прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы
веселенький разброс, подумаешь — одной тысячей больше, одной меньше
после окончания первого «чеченского конфликта» общевоинский Устав заменили, в новой редакции такая статья отсутствует
Министерство по чрезвычайным ситуациям
автомат Калашникова складной
автомат Калашникова складной укороченный
Департамент государственной безопасности
Министерство по чрезвычайным ситуациям
кодовое наименование — «Пламя»
труба разведчика
разлет осколков двести метров
