Ознакомительная версия.
Ну а если бы я — по праву теряющего — взял да и поселил их здесь, а сам внизу (чтобы хотя бы не видеть их ежеминутно и не унижать себя в собственных глазах до такой степени?) Сильно проиграл бы в замысле Великий Драматург: не было бы той пикантности? А ему, судя по всему, небезразличен зрительский интерес. Хотя и зритель-то единственный — он Сам. Неужели не опротивело еще?
Зато психолог он что надо. Поэтому и нашу психологию наперед знал. Как умело внедрял в Нее тревогу: нет, мол, вас и ничего нет, вы всего лишь фантазия, мираж! Чтобы к Третьему подтолкнуть: падая в пустоту будешь хвататься за всё, что под руку попадет! Вдруг Третий — сама реальность? И то, что Она к нему испытывает (будто бы испытывает), — настоящее, правда! А то, что у нас было?..
Боль — лучший критерий реальности, правды. Тут уж точно никакого обмана. Мираж не испытывает такой боли, какую вот сейчас испытываю я.
Но мне кое-что оставлено от нашего прошлого: мы время от времени встречаемся у водопада. Прямо по той давней, мне известной истории, когда бывшие муж и жена тайком от нового мужа ездили на курорт. Правда, наши встречи если для кого и обидны, то опять-таки лишь для меня, потому что… Ну ладно, ладно, не притворяйся: ты ведь счастлив, что хотя бы такие встречи возможны. Вот и такое бывает счастье! Интересно, и сегодня разговор у нас будет о том же? Что, что скажет Она, что я Ей отвечу?.. Зачем мне эти свидания, можно и не спрашивать, а вот Ей? Зачем они Ей? Молодожены еще в шалаше, а я уже готовлю, проговариваю наш с Ней разговор, и хорошо, что Она его не слышит и не у слышит. Потому что, когда вижу Ее, когда Она снова рядом, я делаюсь другим, ну и разговор, конечно, получается совсем не запланированный.
Обычно делаем вид, что встретились случайно. Вот и сегодня. Увидел, что Она направилась по тропинке вверх одна, и бросился, чтобы добежать первому. На площадке перед водопадом заметался, не зная, куда девать себя от волнения. Она случайно пришла, а я случайно тут оказался — вот моюсь, ну, а что так стучит, кровь во мне или падающая вода, я сам не различаю. Взглянул на мертвую дверь в скале и подумал, что водопад там слышен — был слышен — девочке, мечтающей о том, как она выйдет и увидит вот эту радугу, стягивающую мир в какой-то праздничный подарок, вдохнет эти прохладные, чистые брызги. Каким счастьем это, может быть, могло быть, было, совсем недавно было!..
Радуга, когда смотришь на мир из водопада, не одна, их десятки — прямо карусель радужная, разбрызганное солнце. Сквозь него вижу, как появилась на площадке Она, оглядывается, кого-то нетерпеливо ищет глазами. Выдала себя, выдала, что специально сюда приходит, что Ей необходимо это — увидеть меня. Я вырвался из-под водопада, окликнул.
Вся прямо-таки светится счастьем. При первой нашей встрече здесь я от неожиданности почти принял это на свой счет. Не сразу и сообразил, что к чему. Теперь уже понимаю, и как мне ни горько, но все равно не могу не любоваться Ею (на Ней все та ж голубая тряпка — его подарок). Господи, как сразу меняются, какими становятся глаза, смех, движения у Женщины, когда все в ней (да, в Ней!) кричит, сообщая всему миру: люблю, люблю! И эгоизм бывает прекрасен. Мне только надо чуть-чуть быть философом. Возьми и убеди себя, что повезло еще раз: последняя на Земле любовь, а ты — последний свидетель! Всего лишь свидетель, что ж, всё теперь горькое на этой обгоревшей планете.
Да, не я, не сам я причина того, что с такой радостью смотрит на меня эта Женщина, не потому счастлива, что видит меня. А потому, что может рассказать, есть, кому рассказать. Ей невмоготу, так хочется, так надо (прямо-таки детское нетерпение) рассказать, какое это счастье — так любить, как Она любит. И вообще — любовь. Извечная убежденность любящего, что ни у когоиникогда такого не было. Ну а я, я «старше», я «мудрый», я «добрый» (все эти похвалы мне были подарены) и я должен «понять». Ну а что мне в жизни так не повезло, мне и всем тем миллиардам «моих женщин» («Твоих шлюх!»), которые, конечно же, понятия не имели, что, значит, любить, — что ж, не Ее тут вина!
— Ну, как твой Дельтаплан? Усыпила младенца? — спрашиваю весело. Что ж, примем всё, как Ей видится: я — мудрый старец, они — счастливые дети.
— Да, спит. Смешной такой.
— Я и не подозревал, что в тебе прячется такая послушница.
— Не послушница — раба! Даже не понимала, какое это счастье — не иметь своей воли, во всем зависеть от чьего-то взгляда, интонации и мучительно и… даже не знаю, какое слово тут. Наверно, такой рабой своего ребенка бывает мать.
Всё понятно и совсем не ново. Но как Она ухитряется видеть таким, каким стала его видеть, этого веселого солдафона?
— Не обижайся, — Ей надо говорить, говорить, для этого и прибегает, — и я всё равно тебе благодарна, всё равно!
Нет, сегодня уже смотрит по-другому. Вопросительно и с плохо скрываемой тревогой. Что-то замечает, видимо, опасное для них обоих. Не в разведку ли бегает? Но и не говорить о своем счастье — это выше Ее сил. На мой жалкий намек, что ведь и у нас было «что-то»…
— Нет, это совсем, совсем не то! Ну, как ты не поймешь? — Даже сердится, как ребенок, которого нарочно не хотят понять. И мне как — тупице, которому понять и не дано: — Меня нет! Просто нет! Есть лишь мы!
Вот те и на! Прежде именно это и мучило: что Ее нет, что всё это не Она. Теперь «нет» — уже счастье. Но, конечно, Она о другом. В том-то и дело, что я понимаю Ее, и понимаю, что с Ней случилось, что происходит, а потому и не хочу согласиться окончательно, что это так, именно так.
— Мне ничего больше в мире не надо! Нет, я понимаю, и наши неродившиеся дети, и всё, о чем ты мне всегда говорил, что для тебя так важно и вообще… — все это я понимаю. Но на самом деле у меня всё это уже есть — вот что такое любить!
Закончила поучающе и прямо-таки с уморительной категоричностью. Любовь бывает разная и у всех по-разному, но ее неотъемлемый признак — именно категоричность. И самая категоричная — первая любовь. Неужто и этого утешения для меня не существует, что Она просто снова полюбила? Не впервые, а снова.
— Ну что в нем такого? Нет, не думай, что я ревную. Хочу понять. Он что, такой?.. Такой мужик?!
Она весело, радостно махнула рукой и засмеялась.
— Нет-нет, постой… — Я что-то уловил и не хочу это терять.
— А разве это имеет какое-то значение? — И добавила: — Когда любишь.
— Чем все-таки он тебя околдовал?
— Не знаю. Мне кажется, я всегда любила его. Когда и не знала. Объявился — и я сразу признала.
— Ну, положим, не сразу.
— Да? Может быть, — не очень логично, но согласилась со мной.
Ей уже скучно со мной. Зашла за водопад и стаскивает с себя небесный свой костюм — решила искупаться. Отвернулась, и я ушел в сторону. И если поглядываю, то лишь по одной причине: мне показалось, и я всё хочу убедиться — верно ли, что Она как-то округлилась в талии?..
И всё вспоминаю, они просто в глазах у меня — два луча, которые увидел в ту электрическую ночь. Трепещущий, как мотылек, пытающийся сесть на пересечение проводов. Да, это из Нее вырвался ищущий луч, он мог упасть на кого угодно, мог и на меня, а затем, к Ней вернувшись, отраженной вспышкой Ее же и ослепить — любовью. Именно так это бывает: ослепляют не чьи-то достоинства, а собственная жажда любить, вдруг вырывающаяся из нас вот таким ищущим лучом. В человеке любовь созревает, как плод, вызревает — в этом я убежден. Может быть, я первый и последний это понял так окончательно. У некоторых — единожды за целую жизнь, у других — несколько раз. Бывают и бесплодные. И кто подоспеет к этому моменту, примет луч на себя, пересечется с ним, тому плод и достанется. Подоспел Третий. А мог бы и кто другой. Вот это и обидно. Она убеждена в его «единственности», а я-то знаю, что нет у него тех преимуществ и прав передо мной, какие Она ему вручила.
Заспешила, засобиралась уходить, тонкое трико на Ней пятнистое от влаги, и чувствуется, как Ей хорошо, прохладно, — уносит себя такую туда, вниз, к нему.
— Он называет меня Мари-а! — вдруг вспомнила, засмеялась.
— Почему — Мария?
— Это тебе было безразлично, кто с тобой. Как ты меня еще не окрестил Матушкой-Природой? А что, хорошее для женщины имя!
— Кстати, а тебе известно, что означает его фамилия Смит?
— Что же?
— Этимологически очень простое: кузнец. Но если тебе это интересно — по-арабски оно означает Каин.
— Зачем ты? — Глянула враждебно, с вызовом: — Думаешь, я не вижу, не замечаю, как ты сверху следишь за нами?
— Неужто тебе, вам до того? Вот не думал.
— Я тебя прошу! О Господи, как вас просить? Чем остановить?
Боги припадали к Земле, как собаки, жались у стен. Иштар надрывалась от крика, как женщина в родовых муках; царица Богов обливалась слезами и восклицала своим дивным голосом: «Да обратится в прах тот день, когда я в собрании Богов накликала горе! Увы, это я накликала горе в собрании Богов! Это я накликала смерть для уничтожения моих людей! Где они теперь — те, которых я призвала к жизни? Как рыбьей икрой кишит ими море».
Ознакомительная версия.
