Задержимся тут: ведь все это случилось уже при нас и с нами вошло в поговорку. Достаточно назвать Треблинку и Колыму, Гернику и Ковентри, белорусскую Хатынь и тревожащую душу поляков Катынь, побывать на Пискаревском кладбище и в хиросимском мемориале, вспомнить о миллионах безымянных жертв братоубийства, кочующего по Земле, чтобы померкла слава постижений мысли и добытого трудом. Но это все-таки не очевидно - в свете поразительного выживания Homo. Людей становится все больше, как и удобств, как и средств продления жизни, как и путей извлекать даже из руин стимул к совершенствованию, к убыстренному движению вперед. Сдается, что Япония уже в XXI веке, кто следующий? И тем не менее неочевидное не уходит. И даже не в том дело, что кровь по-прежнему льется, и не в том только, что человек уже не согласен приносить себя в жертву любому из идолов прогресса. За этим еще не реализованным, но набирающим силу отказом стоит, быть может, еще не замечаемый финал и с т о р и ч е с к о г о ч е л о в е к а. А стало быть, эпилог человечества. Отказываясь от единства, по отношению к которому различия способны быть лишь версиями или вариантами, мы обнаруживаем вместе с тем неготовность к совместности несовпадающих векторов развития.
И нынешняя оргия убийств - не рецидив, а примета новизны, родственная другому симптому, который можно было бы назвать исторической невменяемостью. Иной раз приходит в голову, что людьми овладела амнезия, притом в парадоксальной форме - они не то, чтобы забывают все подряд, но умудряются многое переставить местами, путая прошлое, опрокидывая временную очередность и одновременность, где эпохи уже не в затылок друг другу, а рядом, и живые добровольно отдаются в управление мертвым. Не исключено, что я чрезмерно обобщаю наш отечественный синдром, наблюдая который некий условный инопланетянин вряд ли смог бы уразуметь: что было раньше крещение Руси или Октябрьская революция, и кто был раньше - Сталин или Иоанн IV, Горбачев или Александр II? Но подозреваю, что синдром этот ныне планетарен, и в основе его - переворачивание, совершаемое самим человеческим бытием, отменяющим диахронию и утверждающим в качестве нормы с и н х р о н и ю. А тем самым предвещающий ВОЗВРАТ ИЗ ИСТОРИИ В ЭВОЛЮЦИЮ.
Оттого нам вряд ли удастся так просто разделаться с утопией, изъяв ее из ее гнезда и покончив с ней - одинокой. Придется идти до конца, освобождаясь и от ее напарников.
Подойдем теперь к тому же вопросу, но с другой стороны. Ойкумена сегодня тесный Мир. И не только там, где плотность населения тревожно превышает среднюю мировую. Эта теснота - повсюдная. Она - от связности существований и судеб, подготовленной столетиями, и тем не менее пришедшей внезапно. Рубеж - 1945-й (а за ним 56-й, 60-й, 68-й); критическая же фаза - 80-е. Это путь от падения самых свирепых тоталитарных режимов, от краха колониальных империй - к всеобщему суверенитету, который, как видим, не способен (пока?) реализовать себя в формах, в равной мере обеспечивающих и самобытность культур, и полноценность в планетарном состязании умов, внутреннюю независимость (человека, народа) и идентификацию - каждого в Мире. Именно: идентификацию, а не отождествление и даже не конвергенцию, смывающую следы несовпадающих родословных. Вот он - нынешний капкан, из которого выдраться ли, не оставив кусок собственной плоти? Вот отчего всем тесно - от семьи до континента. Вот почему на пороге альтернативного будущего ближе и проще взаимное отторжение и коллективное самоубийство. Не исключаю, что сказанное может показаться несколько старомодным, поелику мы, в СССР, ощутили эту беду лишь тогда, когда она начала стучаться в нашу дверь. Впрочем, стучалась и вчера, но мы были глухи и дождались того, что она уже не постукивает, а ломится внутрь. Чему удивляться? Мы стали, если не вовсе открытыми, то, думаю, уже навсегда незакрытыми, и Мир пришел к нам со своими главными коллизиями. За достигнутое надо платить. Одно дело сопереживать героям Антониони и Габриэля Гарсиа Маркеса, другое - в лихорадке искать, как решить карабахскую проблему, не затронув никого, как вернуть к родным очагам крымских татар и турок-месхетинцев, как потушить пожар в Абхазии и на казахской земле, как согласовать волю Прибалтики к независимости с въевшимся до самоочевидности навыком переадресовывать Москве ключевые проблемы жизнеустройства?
Нам стало тесно в собственном доме. Мы стали помехой друг другу. И пока мы только в начале поисков: как научиться нам жить врозь, чтобы прийти - через это - к НОВОМУ ВМЕСТЕ. И наоборот, и одновременно - от нового ВМЕСТЕ к неумолимому ВРОЗЬ, и лишь тогда без крови, без саперной лопатки.
Не мы одни запутались. Легче ли оттого? Нынешний проблемный вакуум не заполним (нигде!) локальными решениями. И отсрочки - не компромисс. К компромиссу дорога - по ту сторону былых демаркаций Мира, прежних делений на передовых и отсталых, прежнего водораздела между капитализмом и социализмом. Да мы, собственно, уже по ту сторону, только еще не замечаем этого, продолжая жить по правилам Мира, какого уже нет, говорим на языке ушедшей в небытие вселенской Атлантиды. А на каком же языке еще нам говорить? Впрочем, разве мертвая - речь далеких предков? Вперед сегодня значит - и назад, к мудрости древних: МИР ЗАВЕРШЕН, НО НЕ ЗАКОНЧЕН. Этот завершенный, но незаконченный Мир и есть (будет?) МИРОМ МИРОВ, каждый из которых и сам по себе, и проекция искомого мирового сообщества; каждый из которых заинтересован в том, чтобы другие не были похожи на него, сохранили и обогатили свою непохожесть. Выжить ли людям без такой заинтересованности, переведенной в культуру и в политику, в Слово и в технологию, в мировое разделение и мировую кооперацию труда, во всечеловеческую информатику и во всечеловеческую занятость?! Говоря совсем просто, что делать? у каждого (мира, народа, человека) - собственное, свое. А вот чего не делать подлежит скрупулезно оговоренной унификации, поэтапному обобщению и обобществлению.
Человеку, прожившему жизнь в попытках понять смысл прошлого, трудно призвать себя и других проститься с Историей. И если я это делаю, то не только потому, что убежден в изложенном выше - с краткостью телеграммы. И в этом моем убеждении соучаствуют молча мои близкие и мои университетские друзья, погибшие в одночасье войны. И еще (пожалуй, решающее в этом, личном, смысле): все прошлое России отвращает от мессианизма, и тем не менее и вопреки этому я убежден, что именно здесь, у нас, ныне фокус всемирной коллизии взаимного отторжения, повсеместной тесноты, вновь вырвавшегося на волю убийства. Но раз так, то и самый смелый, и самый продуманный шаг к МИРУ МИРОВ предстоит сделать нам, признавши для того, что наше будущее - и не мировая Коммуна, и не сверхдержава, а всего лишь один из м и р о в в М и р е.
Всего лишь ОДИН ИЗ... - может ли быть цель человечнее и практичней, неопробованней и благороднее?!
1992-1993 Из заметок об абсурдеЧто есть абсурд? Бессмыслица,
нелепость - словарный приговор, будто не подлежащий обжалованию.
Отчего же столь живуч и неисчерпаем абсурд? Атавизм ли от
предка-несмыш-леныша или та первозданная странность-залог, что из
себя - переворачиванием - произвел другую томящую странность по
имени истина? В единственном числе - абсолютную. Иной нет.
Относительная - довольно бездарный вымысел. Что есть истина? А
рядом, в том памятном тексте: Се, человек. Не его истина, а человек
сам как истина. И абсурд (был, есть) - не его, а ОН. И тот, и та
МИРОСОТВОРЯЮТ. Что нелепее, чем убеждение, будто Земля создана,
дабы человек заполнил ее, не оставляя места, где не он? Что
бессмысленней, чем вера в верховенство человека над всем живым и
недрами, окрещенными в среду обитания Гомо? Но разве не отсюда
дерзость первооткрывателей, мысленные эврики, достоверное знание,
наконец - история? Итог - абсурд, застолбленный нашим веком:
самоубийственное могущество. На него нет управы изнутри его же,
если нет ее вовне. В особенном ВНЕ - абсолютной истине, нареченной
ноосферой (Вернадского, Тейяра...). Сойдутся ли - заново
неразлучники? Поспеет ли - вновь - абсурд? Найдется ли место в
обыденной жизни нереализуемой истине? Маршрут ответа - тысячелетия.
Откуда человек - иначе: зачем ОН? Кто наворожил, что именно в
холодновоенные Пятидесятые запустится цепная реакция открытий, и
африканский Олдувай встанет в ряд с иудейским Мертвым морем,
сближая нас всех, чурающихся близости. Сапиенс и убийца в одном
лице - дано ли уйти от этого?.. Самое страшное в Гитлере и Сталине,
что они были заданы ПЛАНЕТАРНОСТЬЮ, этим неукротимым общим
знаменателем. Его ли избыть прорывом в космос, либо на смену
всякому окончательному решению придет (в качестве табу - свободы)
НЕОКОНЧАТЕЛЬНОСТЬ МИРОУСТРОЙСТВА как способ ужиться всем вместе на
