Невозможно, чудовищно, если бы у них не было никакого плана: ведь даже сейчас они позволяют, чтобы десятки тысяч молодых людей отказывались от всего, работали денно и нощно и в конце концов получили те же самые дипломы.
Когда кончится кризис…
К чести людей, которые называют себя лидерами, я хочу думать, что они еще найдут способ применения умной молодежи, которая верит в то, что ей повторяют, делает то, что ей говорят, и с тревогой спрашивает сейчас себя, не суждено ли ей стать поколением неудачников.
Я умышленно написал это ужасное слово. Неудачник в пятьдесят лет, человек, чья зрелость прошла и который понимает, что все его усилия были напрасны, — это трогательное и жалкое зрелище.
Но неудачник в двадцать пять, в тридцать лет!..
Я хорошо знаю Германию, и уверяю вас: она бросилась в гитлеровскую авантюру, как завтра бросится в любую другую, отчасти и потому, что в ней были миллионы неудачников.
Незнакомая Франция, или приключение меж двух берегов[13] (перевод Л. Бондаренко)
Я с семьей живу на воде уже лет пять: днем и ночью, зимой и летом, в пресных водах и соленых, на Севере и на Юге.
Но если я хочу попытаться передать саму атмосферу путешествий, совершить которые под силу каждому, мне, я думаю, следует рассказать о своем первом плавании, о своем первом судне.
— У меня есть судно!
Эти слова переполняли мое сердце радостью и гордостью в тот мартовский вечер в Мезон-Лаффит, когда я купил катер длиной четыре метра, шириной метр шестьдесят, с осадкой полметра.
Он был построен на верфи де Коннинк и обошелся мне примерно в пять тысяч франков.
Я установил на транце[14] подвесной двигатель Джонсона в 3 л.с. Прикрепил стойки, чтобы натянуть над катером достаточно непроницаемый тент.
Описание каравана в порядке следования.
Прежде всего катер с двигателем, на нем — моя пишущая машинка, несколько килограммов чистой бумаги и четыре члена экипажа: моя жена и я, наша служанка Буль, дог Олаф, восемьдесят сантиметров в холке, весящий все шестьдесят килограммов.
Сзади, на тонком тросе, — маленький ялик с матрасами и всем необходимым: походной палаткой, проигрывателем, одеждой и т. д.
Все это выглядит довольно скромно. Но все же именно этому судну — «Жинетте» — отдано мое сердце, и именно с его демократичным экипажем мы еще совершим позднее самые приятные плавания по рекам и каналам Франции.
Обычный распорядок дня: подъем в шесть утра. Мы с женой спим на судне, крытая белой парусиной каюта закрывается более или менее плотно. Буль и Олаф спят в палатке на берегу, в нескольких метрах от нас. Поэтому мы должны избегать остановок в городах и деревнях.
Мы прихватили с собой усовершенствованные плитки. Неделей позже они полетят в воду, поскольку мы на опыте убедимся в преимуществе обычного костра.
Складной столик. Пишущая машинка. Буль закупила продукты, наполнила нашу бочку питьевой водой. Мы разбираем палатку и тент. Укладываем вещи в ялик. Места там в обрез, так что эта работа требует большой точности.
Отчаливаем. Скорость — десять километров в час. Так мы будем двигаться до наступления темноты, сделав лишь одну остановку, чтобы пообедать на берегу.
На Марне шлюзы следуют один за другим через каждые двенадцать километров. На шлюзование уходит от десяти до двадцати минут. Мы быстро усвоили, как это делается. Нужно спрыгнуть на землю, прежде чем катер подойдет вплотную к шлюзу. Подбежать к воротам и открыть либо закрыть затворы, смотря по обстоятельствам, — все это за то время, пока смотритель шлюза с опаской выглядывает из-за двери, выясняя, что там происходит, набивает свою трубку и, наконец, решается взяться за рукоятку.
Впрочем, здесь работают отличнейшие люди! Они связываются друг с другом по телефону (исключение составляют лишь некоторые каналы). Дайте на чай два франка, и о вас известят следующий шлюз, так что к вашему появлению там все уже будет готово. Не давайте ничего, и о вас все равно известят, и тогда, если вы поднимаетесь вверх по течению, шлюз будет пропускать всех, кто идет вниз по течению, и наоборот.
Вы заметили, я не говорю «суда». Это слово не употребляется. Есть «верховики» — те, кто поднимается вверх по реке или каналу, и «низовики» — те, кто идет вниз по течению.
Есть «моторы». Есть «конюшни» — у них на борту имеются свои лошади. Есть «порожняки» — это попросту порожние суда.
И еще много других: «долгосрочники» — они нанимают возницу с лошадьми на определенный маршрут; «флейты» перевозят песок, их команда не спит на судне; «грязнухи» предназначены для перевозки самых неприглядных грузов; берришонок» и «монлюсонок», едва достигающих в ширину Двух метров, тянут ослы или мулы; тяжелые и тихоходные рудовозы», чьи трюмы загружены железом и свинцом, ползут по каналам со скоростью, не превышающей двух километров в час. Буксиры именуются «паровиками»…
И это еще не все! Нас переполняет чувство гордости — теперь мы понимаем, о чем говорят речники, когда, собравшись у шлюза, они делятся друг с другом:
— В бьефе паровик с четырьмя порожняками, позади — берришонка и бельгийский мотор, он обойдет их перед семнадцатым шлюзом.
Обойти — значит обогнать речное судно. Бьеф — это участок реки между двумя шлюзами.
Утром вы первым делом наводите на шлюзе справки о тех, кто впереди вас.
— Один мотор в метр восемьдесят (то есть загруженный до осадки 1 м 80 см), ночью он стоял у шлюза, что выше по течению. Потом паровик, сейчас он должен быть у двадцать первого…
Мы прикидываем. Скорость «мотора» — около шести километров в час. «Паровика» — пять. Но он тратит лишний час на прохождение шлюза, поскольку тянет за собой три-четыре баржи, а шлюзы на Марне не пропускают больше одного судна за раз.
Если мы не хотим попусту терять время, нам необходимо обогнать другие суда на бьефах. В ста метрах от шлюзов роковая надпись: «Обгон запрещен».
Как только судно или тянущие его лошади оказываются на этой отметке, время для обгона упущено. Вот почему на бьефах разворачивается сражение. Ставка в нем — полчаса выигранного или потерянного времени. А это немало, если учесть, что в день мы проходим до двадцати шлюзов.
Дизи!
Название, которое мало что говорит людям, живущим на берегу. Зато его знают все речники. А есть еще и Витри-ле-Франсуа, Сен-Жан-де-Лон, шлюз де ля Мюлатьер, Ойе-Котон и др.
Дизи — это название совсем крошечной деревушки в двух километрах от Эперне. Но больше оно известно как место, где суда, оставив позади Марну, входят в канал.
Вдалеке от деревни — одинокий шлюз. Три бакалейные лавки, в которых продают также мазут, бензин, непромокаемые плащи и норвежскую битумную краску, служат одновременно и бистро. Затем — большой участок канала, где почти всегда стоят около пятидесяти судов. Здесь лоцманы поджидают суда, направляющиеся вниз по течению: без лоцмана по Марне невозможно ни спуститься, ни подняться.
В одном месте виной тому скрытая под тонким слоем воды скала, на которую рискует напороться баржа. В другом — течение, которое несет вас прямо на опору моста. В третьем — дно реки, усеянное камнями.
Между тем одна только баржа перевозит сахара почти на миллион франков, а ведь достаточно малейшей течи — и весь он растает. На Марне такое уже было. Жители окрестных деревень приходили с кувшинами набрать подслащенной воды.
Но я хочу рассказать о Дизи, какой мы увидели ее на фоне удручающею дожди одним воскресным вечером в апреле.
Накануне мм, (оперившись солнечным лучам, выстирали свое белье и одежду, повесили ее сушиться, но тут пошел дождь. Мы оказались практически раздетыми. Было холодно. Чтобы добраться до канала в общем-то первого крупного этапа нашего Пути, мы с самого утра торопились как одержимые.
Десять вечера. Хотим зажечь фонарь. Тут выясняется, что одну его половину мы потеряли и у нас есть только красный сигнальный огонь. К тому же спички отсырели и бесполезно пытаться их зажечь.
Все размокло. Ноют усталые мышцы. Пропитана водой палатка. Впрочем, ее все равно не поставить на бечевнике. На борту — кусок хлеба, тушенка и банка с зеленой фасолью.
Как их разогреть? Решаем есть все холодным. Потом, все четверо, ложимся вперемежку на матрасах.
Восхитительный дождь!
Спим. В каюте светлеет. Раннее утро. Дождь припустил еще сильнее. И, словно желая лишить нас остатков мужества, по верфи проходит поезд-«дековилька»[15], машинист которого укрывается под огромным зонтом.
Никто не встает. Все молчат. Мы не знаем даже, который час. Под тентом сыро, мокро, мы погружаемся в ленивое оцепенение.
— Эй вы там, в каюте, решили не вставать, что ли? — Это миловидная уроженка Брюсселя с судна, стоящего выше нас по течению. — Слушайте, вы же так простудитесь! Идите к нам греться.
