Уговорив Герцена принять огромную сумму, он просит у него обратно одну мелкую купюру! Отдав 20 тысяч, Бахметев через час после этого сам просит писателя дать ему денег! Зачем? Это же бред! Вот в этот момент и говорит о «психологической загадке» Герцен. Между тем, нет никакой загадки. Достаточно просто представить себе, что деньги отнюдь не Бахметева, как все станет на свои места. Он просто курьер, а за остаток средств ему отчитываться! И если не хватает бумажки в 10 фунтов (250 франков), то для него это трагедия! Он может остаться без зарплаты! Кто же поверит ему, что деньги просто потеряны. В английском казначействе царит строгий порядок. Должен сдать 1200 фунтов (30 тыс. франков) — изволь сдать 1200, а не 1190! Вот и спрашивает «сумасбродный богач» 10 фунтов, в одночасье превратившись в простого курьера…
Если считать, что Бахметев был просто передаточным звеном, то все становится на свои места. Понятно, почему он так спешит отделаться от денег. Понятно, почему его не видели ни на одном корабле. Ясно, отчего он никогда не попал в Новую Зеландию. Выполнив свое задание, «Бахметев» отправился продолжать свою службу Ее Величеству, королеве Англии…
Возможно, Герцен был не таким уж плохим человеком, как можно подумать, изучая его деятельность, раз приходилось придумывать такие сложные комбинации, чтобы всучить щепетильному борцу за свободу нужные ему денежные средства. Допустим даже, что он работал за идею, а не за деньги. Не исключен вариант, что Герцен и не был щепетильным интеллигентом, а был всего лишь талантливым писакой и выдумал историю Бахметева от начала до конца. Это ничего не меняет: если все описанное им правда, то Герцен такими хитрыми способами получал деньги от англичан, если все выдумка — он опять–таки получал средства от них, и чтобы прикрыть неприглядную действительность, сочинял красивые байки о добрых сумасбродных богачах и далеких островах. Разницы никакой нет. Такие идейные слепцы, которые хотели как лучше, а в итоге разрушили свою страну и уничтожили миллионы собственных сограждан, составляют добрую половину тех, кто пытался поменять власть в Российской империи. Остальные работали за деньги. Кто из двух категорий был более вредоносен для собственной Родины, ответить сложно…
«Революция в России будет ужасной, разрушительной, рождающей не разум, а выпускающей на волю адскую энергию неразумия», — напишет Герцен d одной из своих работ. Так зачем же он сам 10 лет будет «бить» в «Колокол», эту самую ужасную стихию возбуждая и подготовляя? Ответ лучше всего искать в бумагах самого Герцена: «Человек серьезно делает что–нибудь только тогда, когда он делает для себя». Вот и думайте, зачем он пытался вызвать в России революцию…
Подходит к концу наш рассказ о человеке, стоящем у истоков русского «освободительного» движения. Все имеет свой конец, вот и бурная издательская деятельность Герцена тоже пошла на убыль. Издав за 10 лет 500 тыс. экземпляров «Колокола», в деле борьбы с Российской империей он уже не может быть полезен. Следствием ярой антирусской пропаганды во время польского мятежа становится падение «колокольного» тиража. С 1 сентября 1866 г. «Колокол» снова выпускается один раз в месяц. А уже весной 1867 г. и вовсе принимается решение приостановить выпуск газеты. Вскоре после этого Герцен уезжает из британской столицы. Такое впечатление, что у него просто закончился «контракт». Разве не может он жить в Лондоне, ничего не издавая? Он богат и может себе позволить безделье. Но нет — сворачивается деятельность Вольной типографии, и писателю больше в Англии места не находится!
Неурядицы на работе переплетаются с личными трагедиями: тут и измена жены, и собственный роман с женой ближайшего друга Огарева. Герцен умрет в Париже в январе 1870 г., лишь на два–три года пережив смерть своего самого успешного проекта, и на два — испытывавшего к нему такую непонятную страсть барона Джемса Ротшильда…
Россия в тот раз устояла, польское восстание раздавили, пламенный борец Герцен оказался не у дел. Он уже старомоден и не соответствует моменту. Его место займут другие, более молодые. И менее щепетильные.
ГЛАВА III Зачем борцы за свободу убили царя–освободителя Александра II
Революция по своим приемам всегда бессовестно лжива и безжалостна.
С. Ю. Витте
Политическое убийство — это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из лучших агитационных приемов.
Из листовки революционной организации «Земля и воля».
Крепка оказалась Российская империя. Ее интеллектуалы, ее молодежь хоть и почитывала заморские газетенки Герцена, однако в решающие моменты истории дружно становилась на сторону своей страны. Поругивать правительство и порядки становилось уже тогда излюбленной национальной забавой. Однако если польские повстанцы начинали резать русских солдат или английские корабли обстреливали родную землю, вчерашний критик был готов взяться за оружие, чтобы ее защищать. Пропаганда не давала нужного результата, необходимо было создавать идеологическую базу внутри самой России, требов&чось перенести усилия по разложению населения на ее территорию. Но это было непросто.
Император Николай I, вступивший на престол иод грохот артиллерийской канонады, сопровождавшей восстание декабристов, твердой рукой ликвидировал крамолу внутри страны. Однако памятуя, что его вместе со всеми родственниками чуть не убили в псрвыц день правления, винить его в чрезмерности сложно. Именно этот царь создал в России новую политическую полицию, приказав открыть так называемое Третье отделение при Имперской Канцелярии. Борьба с подрывной деятельностью впервые получала официальную почву под ногами. Третье отделение не зря ело свой хлеб. Благо его содержание стоило совсем не дорого. Дело в том, что штат русской тайной полиции поначалу состоял всего из 16 человек! И за 30 лет в «тюрьме народов», как именуют николаевскую Россию, первоначальный аппарат Третьего отделения вырос лишь на 24 человека! И эти 40 штатных единиц с успехом контролировали всю необъятную империю! Нет, они не были сверхчеловеками — просто таков был масштаб антигосударственной деятельности в России! Ее практически не было вовсе! А Герцен будет писать об «этой страшной полиции, находящейся вне и над законом и имеющей право вмешиваться во все и вся…».
В стране крамолы не было, а если она появлялась — ее быстро искореняли. Насколько России того времени были чужды всевозможные революционные идеи, можно понять, вспомнив, что грозный император, душитель свободы, ОДИН спокойно разгуливал по улицам своей столицы. Сейчас сложно себе представить, но Николай I без охраны и даже без свиты мог с утра пораньше заявиться в какое–нибудь министерство и посмотреть, как чиновники работают. Возможно, для руководства страной это и не является оптимальным методом. Важно другое — император Николай был последним лидером России, кто мог это сделать, не рискуя собственной жизнью. Будь в России жизнь ужасна и нестерпима — царя бы непременно попытались убить. Но ведь это никому и в голову не приходило! Даже в возбужденной толпе погромщиков…
Летом 1831 г. в Петербурге начались холерные бунты. Страшная эпидемия, высокая смертность и жесткие действия полиции, направлявшей всех подозреваемых в переносе инфекции в холерные бараки, вызвали недовольство. Достоверно неизвестно, чья агитация и подстрекательство привели к возникновению погромов. Врачи делали все, что могли. Однако именно их рядовые народные массы и обвинили в распространении холеры. Разгоряченная толпа в районе торгово–рыночной Сенной площади принялась избивать и калечить «докторов», выбрасывая их из окон больницы. Чтобы утихомирить своих подданных, император Николай Палкин с репутацией жесткого и даже жестокого правителя приехал к месту беспорядков. Один, без охраны. И обратившись к погромщикам с речью, сумел словом пристыдить толпу и прекратить бесчинства. Этот исторический случай запечатлен в одном из барельефов на памятнике Николаю I на Исаакиевской площади Санкт–Петербурга. Будете r городе на Неве — обратите на него свое внимание.
Вот в такой «отсталой» стране требовалось раскачать ситуацию и создать внутренние подрывные силы. Задача, прямо скажем, не из легких. Поэтому когда мы просматриваем короткий список «борцов за свободу» той поры, то изумляемся двум вещам: ничтожности их попыток хоть что–то создать и их малочисленности. Это был свой, обособленный мир. подобный маленькому мирку диссидентов советской поры. Кто знал их в советское время? Где теперь в новой России эти люди? Создают какие–то карликовые партии или, как Валерия Новодворская, превратились в говорящую декорацию, неизменный атрибут теле–и радиопередач, различных ток–шоу. Так и диссидентов эпохи Николая I в стране практически никто не знал, кроме таких же, как они, маргиналов.
