В громадном большинстве население было неграмотным. Школа одноклассная (потом она стала двухклассной) была открыта в конце XIX века, но беднота, да и многие середняки не посылали своих детей в школу из-за бедности, отсутствия обуви, одежды, да и не все понимали необходимость овладевать грамотой. Между тем были способные с большими задатками ребята. «…»
Подробнее расскажу о двух наших соседях.
Вот кулак Максим Марченко (Марочка) — владелец примерно более 30 десятин земли, имел много скота — лошадей, волов, коров, овец, имел всегда большие запасы хлеба, давал беднякам взаймы хлеб на кабальных условиях, получая из нового урожая в полтора, а то и в два раза больше данного взаймы, либо на условиях отработки своим тяжким трудом в страдную пору на кабальных условиях. Максим Марочка даже корчил из себя “благодетеля” и иногда ласково похлопывал по плечу тех, кто покорно гнул спину перед ним.
Максим любил не только капитал, но и почести и власть. Он уже был один раз избран волостным старшиной, поставил крестьянам не одно ведро водки, и хотел быть вновь избранным. Поэтому его самоуверенность и высокомерная личина иногда излучала фальшивую ласку. Но зато он быстро менял свой “ласковый” взор на кулацко-звериное отношение к тем беднякам, которые не хотели быть рабами Максима. Таким был, например, наш сосед и ближайший друг моего отца Игнат Криленко — Жовна по прозвищу. Это был умный человек, очень бедный крестьянин, не имел рабочего скота, имел одну лишь коровенку, маялся, уходил часто на лесозаготовки, но не обращался к Максиму за помощью и открыто выражал свое критическое отношение к нему и даже властям повыше. Максим Марочка находил пути прижать гордого и умного Игната то недоимками по налогу и сборам, то найдет какую-либо другую провинность, за которую накладывался штраф, а Игнат терпеливо оспаривал, то добиваясь своего, то проигрывая, но всегда выступая против Максима.» Далее сообщается, что семьи Моисея Кагановича и Игната дружили: «Эта тесная дружба и близкие приятельские отношения — не изолированный, частный факт, а типовой, отражающий общие отношения моей семьи с окружающим бедняцким крестьянством.»
Из этого можно понять, что таких людей, как Игнат Криленко, в России было в преизбытке, и далеко не все они поголовно были спившейся деревенской голытьбой, в период коллективизации под видом раскулачивания бросившейся грабить чужое добро, нажитое «трудами праведными» [33]. Их бедность была обусловлена не непостижимым невезением в делах, ни отсутствием трудолюбия как такового, а тем, что деревенские и недеревенские мироеды систематически и целенаправленно угнетали их жизнь для того, чтобы самим удержаться на завоеванных ими ступенях пирамиды российских “элит”, а при возможности подняться по ним еще повыше, по какой причине донимали бедноту недоимками, ссудами зерна и денег под заведомо неоплатные проценты, кабальными условиями найма и т.п.
Но если такого типа, как описанный Л.М.Кагановичем мироед, обучить “хорошим” манерам, великосветскому этикету, приодеть во фрак, то роскошное безделье, презентации и фуршеты в перерыве между “утомительной” стрижкой разнородных купонов не будет обременительным для его совести. При этом следует помнить, что красный угол в хате (избе) мироеда готов был обрушиться под весом множества всевозможных икон, а каждый двунадесятый праздник он торчал в сельской церкви со свечкой, раздавал на паперти какую-то милостыню нищим, обделенным такими же как и он мироедами, и считал себя «добрым христианином». И этот психологический тип не исчез с завершением гражданской войны в России, вследствие чего в процессе раскулачивания гибли не только малочисленные безвинные действительно крепкие хозяева, как об этом нам расписывают писатели-деревенщики и неомонархисты 1960 — 90-х гг.
Раскулачивание по сути было направлено против мироедов, таких как описанный Л.М.Кагановичем “крепкий деревенский хозяин” Максим Марченко. Однако, очень многие, кто не состоялся в качестве такого реального кулака, тем не менее состоялся как носитель того же самого мироедского типа нравственности и психики, которого всего лишь оттеснили от кормушки еще более “крепкие хозяева”. Если из деревни убрать только наиболее “крепких хозяев”, не изменив ничего в организации жизни деревни, то менее “крепкие хозяева” с удовольствием займут место прежних “крепы шей” и будут делать то же самое, забыв про свое батрачество на мироедов, будто его и не было вовсе. И в коллективизацию мироеды как состоявшиеся в жизни, так и состоявшиеся психологически только как мироедский тип нравственности и этики, но обделённые материально, гибли в ходе раскулачивания, однако не одни, а вместе с семьями, включая своих детей и внуков. Чтобы их дети и внуки не сгинули в 1930 г., таким как Максим Марочка следовало вести себя совершенно иначе в 1900 г.: но после того, как гроза созрела и обрушилась, сотворяя акт гигиены в Природе, — креститься и каяться перед людьми уже поздно.
И.В.Сталин относился плохо именно к этому мироедскому нравственному и этическому типу психики, существование которого для него секретом не было. И.В.Сталин описывает памятный ему по ссылке эпизод, характеризующий нравы и этику, реально царившие среди простого народа в Сибири, где быт “крепких хозяев” не был извращен барщиной и прочими пороками крепостной зависимости. Поскольку там не было крепостного права и царила свобода, этот быт ныне и идеализируют писатели-“почвенники”.
«Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый [34] “остался там.” На мой вопрос: “как же так, остался?” они с тем же равнодушием ответили: “чего ж там спрашивать, утонул, стало быть.” И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что “надо бы пойти кобылу напоить.” На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: “Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу.” Вот вам штрих, может быть малозначительный, но очень характерный. Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири.
НАДО, НАКОНЕЦ, ПОНЯТЬ, ЧТО ИЗ ВСЕХ ЦЕННЫХ КАПИТАЛОВ, ИМЕЮЩИХСЯ В МИРЕ, САМЫМ ЦЕННЫМ И САМЫМ РЕШАЮЩИМ КАПИТАЛОМ ЯВЛЯЮТСЯ ЛЮДИ, КАДРЫ. НАДО ПОНЯТЬ, ЧТО ПРИ НАШИХ НЫНЕШНИХ УСЛОВИЯХ “КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ…”» — 4 мая 1934 г., из выступления перед выпускниками военных академий, выделение текста заглавными — наше.
Эпизод этот — не «мало-», а очень значительный, характеризующий страшное, а не странное, отношение к людям и к Миру, истинные нравы статистически значимой доли населения, активного населения Российской империи, СССР и России наших дней.
В обществе с такой реальной нравственностью и этикой сведение счетов между деревенскими мироедами, молодая поросль которых на волне раскулачивания стремилась занять место прежних, но в условиях новой организации сельской жизни — закономерное явление, обусловленное самой деревней, а не политикой, проводимой государством в отношении деревни. Однако, «Сталин виноват» — мнение, которому приверженны многие и тогда, и по сию пору. Но после этого напоминания они могут подумать, с чего бы это в их душах такая приверженность именно к этому мнению о виновности исключительно Сталина и безвинности множества жертв той эпохи из простого народа.
Кроме того при проведении коллективизации было и вредительство прямых противников искоренения эксплуатации человека человеком с целью вызвать всеобщее крестьянское недовольство и вооруженные восстания по всей стране, дабы спровоцировать новую войну против России западной коалиции государств, которая тогда именовалась «Антантой», по памяти об империалистической 1914 — 1918 гг. и гражданской войнах. Эту целенаправленную подготовку всеобщего “крестьянского” восстания М.А.Шолохов в “Поднятой целине” вовсе не высосал из пальца. Он сам едва не пал жертвой троцкистского оговора вредителями из Ростовского управлении НКВД, когда его попытались сделать одним из руководителей такого рода подготавливаемого восстания, скорее всего осуществляя подлинных организаторов и заранее подставляя людей, заведомо приверженных идеалам справедливости, в качестве якобы организаторов. Предупрежденный другом, М.А.Шолохов, сам имея за плечами опыт оперативной работы в ЧК, спасся тем, что сумел вместе с ним окольными путями выбраться из района, где его вылавливали бездумно исполнительные оперативники, и добраться до И.В.Сталина, который разобрался в деле сам, после чего в списочном составе Ростовского управления НКВД появились жертвы “необоснованных” сталинских репрессий из числа верных троцкистов. Но мало кто смог вырваться из троцкистской мясорубки так, как вырвался М.А.Шолохов, бывший далеко не заурядной личностью, что бы ни измышлял в его адрес А.И.Со-ЛЖЕ—ницын — сам выходец из семьи одного из благообразных сельских мироедов. И не мог Сталин единолично остановить запущенную в действие в 1917 г. мясорубку в условиях реального двоевластия его сподвижников и интернацистов (троцкистов): он мог только выжидать, когда она выработает свой потенциал и по возможности оберегать от неё тех, кто верил ему и кому верил он сам.
