В конце концов, Совет министров решил, что продолжение полемики по поводу аграрного вопроса способствует росту революционного движения, и царь распустил Думу самым бесцеремонным образом. 9 июля пришедшие на заседание депутаты нашли двери в Таврический дворец запертыми, а рядом на столбе висел манифест о роспуске Думы.
Одновременно вместо старого осторожного бюрократа Горемыкина председателем Совета министров при сохранении должности министра внутренних дел был назначен Столыпин, как человек энергичный и имеющий план конкретных действий.
И он начинает действовать. Новый премьер сознает, что именно сейчас, в период «междумья», — самый подходящий момент для декретирования основных положений аграрной реформы. Ведь в соответствии с только что принятым основным законом Российской империи правительственные указы имеют силу до тех пор, пока по ним не проголосует Дума и Государственный совет, и, значит, самое время очертить с помощью этих указов основные контуры реформы, а там пока-то соберется новая Дума… Как говаривал Наполеон: «Главное ввязаться в драку, а там посмотрим». И всю вторую половину 1906 года бомбардирует Столыпин своими законодательными актами тысячелетнее здание общины, отменяя и разрушая старинные устои ее существования.
Август. Передача Крестьянскому банку казенных и удельных (принадлежащих императорской семье) земель с последующей их продажей крестьянам по цене на 20 процентов ниже рыночной.
Октябрь. Окончательная отмена подушной подати и круговой поруки. Лишение земских начальников права по собственному усмотрению штрафовать и арестовывать крестьян. Отмена положения, по которому крестьяне обязаны испрашивать согласия общины на внутрисемейный передел земли и на получение паспорта для выезда из деревни.
Никита Сергеевич Хрущев, ау! Это вон когда еще началось. Но и полвека спустя вам снова придется освобождать крестьян от власти теперь уже не общины — колхоза, наделяя их правом получения паспорта. Вот оно как повторяется история.
9 ноября — самый важный указ в этом пакете, утверждающий право главы каждого крестьянского двора приватизировать общинные земли, находящиеся в его пользовании. Тут важно отметить, что это право предоставлялось именно главе семьи, тем самым семейная собственность как остаток родовых пережитков заменялась индивидуальной частной. Одновременно крестьянин может требовать объединения разрозненных полосок земли в единой меже или получать денежную компенсацию от общины за те полоски, которые нельзя объединить. А позднее принимается решение, по которому для отмены передельной общины достаточно согласия половины ее дворов.
Это был прусский путь. Недаром Столыпин, имение которого находилось в Литве, еще, будучи там уездным предводителем дворянства, так часто бывал в соседней Пруссии, изучая местную аграрную систему.
Владения помещиков в России никто не трогал, Те, кто не хотели, не могли успешно хозяйствовать, имели возможность продавать землю или сдавать ее в аренду, за теми же, кто умели и могли, — сохранялась возможность развития капиталистических аграрных предприятий, основанных на наемном труде. Но рядом с этими русскими юнкерами должны были появляться отечественные гроссбауэры или, как иронизировали дворяне, «чумазые лендлорды», перебиравшиеся подобно бунинскому Лукьяну Степанову из своих земляных нор в новые дома. На них-то и делал ставку наш реформатор. Крестьянское владение, расположенное на одном большом наделе в стороне от деревни — хутор или отруб, если речь не идет о переносе усадьбы, было официально провозглашено оптимальной формой мелкособственнического хозяйства. Именно оно пользовалось льготами на земельных торгах, проводимых государственным крестьянским банком, при предоставлении кредитов и приватизации общинных земель. Именно на такое хозяйство было рассчитано индивидуальное землеустройство, сводившее воедино крестьянские наделы, раздробленные на десятки полосок.
Но и здесь предусмотрено ограничение, призванное не превращать крестьян в латифундистов, не разорять беднейшие слои деревни, которые могут хлынуть в города, пополняя армию безработных, — предел скупки земли не более шести высших душевых наделов в рамках одного уезда, что давало в среднем на одно крепкое хозяйство от семидесяти до ста десятин.
Подчеркивалось, что таким образом с созданием свободного собственника земли происходило завершение освободительной реформы 1861 года.
Указ 9 ноября 1906 года, этот главный законопроект столыпинской реформы, был вынесен на обсуждение третьей Думы лишь два года спустя после его издания — 28 октября 1908 года. По сравнению с первой Думой третья была по своему составу совсем другая — с совокупным большинством правых либералов — октябристов и правых партий. Именно с таким парламентом хотел иметь дело Столыпин, изменяя избирательный закон и совершив тем самым так называемый третьеиюньский переворот, обозначивший конец первой русской революции.
Такой парламент (одних только землевладельцев в нем было больше половины — 242 из 446 депутатов) должен был понять замыслы реформатора и принять предлагаемый им закон, полагая, что «крепкое проникнутое идеей собственности богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия». И тем не менее обсуждение законопроекта было насыщено таким драматизмом, так выпукло отражало сшибку страстей вокруг земельного вопроса, что чтение стенограмм заседаний Думы дает представление об истоках и предшествовавших, и последующих революционных событий.
Докладчиком аграрной комиссии выступает видный октябрист и крупный землевладелец Сергей Илиодорович Шидловский. Анализируя аграрную ситуацию, он приводит классические причины сельских бедствий: ограниченность территории и экстенсивное, рассчитанное на большие площади хозяйствование, которое создает у крестьян «веру в пространство». За этим термином — знание российской истории, когда смерд от истощенной пашни, от произвола помещика убегал в «дикое поле» на неосвоенные земли, которые широко простирались на юг и на восток по мере завоевания государством российским все новых территорий. Теперь же, заклинал крестьян богатый русский барин, надо хозяйствовать эффективно на земле, приобретенной в личную собственность, расставшись с мыслью об экспроприации крупных земельных владений, или переселяться на восток, в Сибирь, благо государство содействует такому переселению.
Близкую позицию, звучавшую откровенно и грубо по контрасту с изящным и взвешенным выступлением Шидловского, выражала речь Николая Евгеньевича Маркова (его обычно называли Марков Второй, так как был еще один депутат с такой же фамилией), одного из лидеров черносотенцев, впоследствии в германской эмиграции примыкавшего к нацизму.
«Я нисколько не опасаюсь, — говорил он, — что часть крестьян обезземелеет… Обезземелеют слабые, негодные. И скатертью им дорога. Пусть уходят, а те из них, кто сильнее, те пусть остаются. Говорят о кулаках. Что такое кулак? Это хороший деревенский хозяин, который действительно каждую копейку бережет и умеет извлекать из своего состояния больше, чем это делают растопыри, люди, которые растопыривают руки и землю теряют… Говорят, безземельным нечего будет делать. Как нечего делать? Пусть едут в пустыни… кто бедствует и не желает трудиться, тем место не на свободе, а в тюрьме, или они должны быть вовсе исторгнуты из государства — пропойцы и лодыри».
Особое значение придавалось позиции депутатов-крестьян. Ведь на сей раз вследствие нового избирательного закона их выбирали не столько крестьяне, сколько землевладельцы, что как бы предопределяло великодержавную ментальность этих 79 «представителей народа», более близких к правым, к Союзу русского народа, чем интеллигентам-либералам. Их выступлений напряженно ожидала вся политическая элита, это была основная интрига обсуждения. И что же она услышала? Как писала кадетская газета «Речь», цитируя Лафонтена, «гони природу в дверь, она влетит в окно».
«Все неимущие крестьяне, — говорил при обсуждении указа 9 ноября крестьянин Петров третий, — должны быть наделены землей из удельных, кабинетских, монастырских, посессионных и частновладельческих земель. Все земли должны перейти в уравнительное пользование народа… Мы будем стараться защищать трудовое население против эксплуататоров — господ помещиков-дворян и промышленников-капиталистов». Вот тебе и правый крестьянин!
А депутат Данилюк рисует такую картину: «Мы не удовлетворим людей этим законом. Обратите внимание на безземельных и малоземельных… Загляните в любую деревню, какая там царит голодная и холодная нищета. Крестьяне живут чуть ли не совместно со скотом, в одном жилом помещении. Какие у них наделы? Живут на одной десятине, на половине десятины, на трети десятины, и с такого малого клочка приходится воспитывать пять, шесть и даже семь душ семейства… Нам предлагают переселение в Сибирь. Но помилуйте, господа, переселяться может тот, кто обладает денежными средствами, но как же нищему, голодному и холодному крестьянину, у которого за душой ни копейки, как же ему переселяться? Чтобы по пути помереть голодной смертью?».
