Тут не по временной шкале отличия, а по горизонтальной — Ханна Арендт про нас.
— Ещё жёнами меняются. Время от времени.
— Зачем?
— А незачем, как раз потому, что это ничего не меняет — поэтому и меняются. Только если гость редкий — не всегда поспевает за обстановкой. Я вот, былочи, в гости приду — не пойму сразу сослепу, которая там жена спиной ко мне сидит. Но потом ничего, приноровился.
Извините, если кого обидел.
26 июля 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-07-29)
А вот кому про путешествия?
Вообще-то у меня вчера именины были, коие я провёл в ровном бездумном одиночестве, даже, по большей частью лёжа.
Но лета остался месяц и самое время отправится в странствия.
Надо сказать, что я-то путешествовать люблю до чрезвычайности, и оттого мотался по поверхности земли, как Колобок. Но больше во мне вызывают уважение люди, что занимаются туризмом не за свой, а за чей-то другой счёт.
Текст по ссылке — что-то вроде манифеста, но есть и второй текст:
Он говорит: «А я лежу и вспоминаю свои путешествия. Мы-то — не чета молодым, что шастают по земному шару взад-вперёд, сами не зная зачем. Посмотреть они хотят… Чего они хотят? Зачем им?
У нас в Управлении был один начальник, что жил в самолётах. Подписывал договора — то в Чили, то в Сингапуре. Нет, выбегал из аэропортов, ездил по чужим городам на такси, а зачем — объяснить не мог.
Я думаю, что это от страха смерти, старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути. Вместе на пенсию выходили, ну у него уже на каких-то тёплых островах был домик прикупленный, а у меня шесть суток под Шатурой, там, где гарью каждое лето тянет.
Он мне говорит: “Да ты в аду живёшь, под тобой пожар вечный”.
Я ему отвечал, что русскому человеку к аду не привыкать, оттого страха во мне нет.
Пόжил.
Сам много поездил — в Алжире порт строил и во Вьетнаме налаживал, но больше, конечно, на Севере работал.
Я-то путешествовал по казённой надобности — на кораблях под красным флагом.
Море и берег, то есть портовые сооружения.
Ведь что остаётся от путешественника? Не фоточки эти ваши дурацкие, не хвастовство закрашенной картой мира. Не бутылки из аэропортов.
Слова одни и остаются.
Наши путешествия обрастают памятью, как днище корабля обрастает ракушками. Время счищает её, как рабочие в доках.
И всё наново.
А ты мне тут рассказываешь про скидки и каких-то, прости Господи, лоукостеров.
Я тебе про лобстеров, могу рассказать, да не хочу.
Нет, не надо никуда летать.
Кто не может жизнь понять на шести сотках, то её с твоими лоукостерами не поймёт, хоть каких десятиногих не ешь».
Сам манифест — тут.
Извините, если кого обидел.
29 июля 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-07-30)
Не могу удержаться, и всё-таки ещё раз покажу общественности это изображение. Называется оно — "Бирюлёвские приплыли"
Для старых москвичей, так сказать.
Ну и просто для старых.
Извините, если кого обидел.
30 июля 2016
Карское море, август 1942 (День военно-морского флота. Последнее воскресенье июля) (2016-07-31)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Карское море, август 1942
73°29′21″ с. ш. 80°14′42″ в. д.
Номер этому году был тысяча девятьсот сорок второй, и год этот был страшен.
Мир опять завис на краю, немцы были на Волге, а над Ленинградом шелестели, чтобы окончить траекторию разрывом, восьмисоткилограммовые снаряды врага.
В тот август батальон Еськова дрался на Ладоге, где рвалась к Дороге жизни финско-итальянская флотилия. Итальянские катера совершили долгий путь через пол-Европы, и теперь Еськов смотрел на них, превратившихся в далёкие точки на горизонте, в трофейный бинокль.
В этот момент в двух с половиной тысячах километров к северу от Еськова старший лейтенант Коколия задыхался в тесном кителе. Китель был старый, хорошо подлатанный, но Коколия начал носить его задолго до войны и даже задолго до того, как стал из просто лейтенанта старшим и, будто медведь, залез в эту северную нору.
Утро было тяжёлым, впрочем, оно не было утром — старшего лейтенанта окружал вечный день, долгий свет полярного лета.
Он старался не открывать лишний раз рот — внутри старшего лейтенанта Коколия усваивался технический спирт. Сложные сахара расщеплялись медленно, вызывая горечь на языке. Выпито было немного, совсем чуть — но Коколия ненавидел разведённый спирт.
Сок перебродившего винограда, радость его, Коколия, родины, был редкостью среди снега и льда. Любое вино было редкостью на Русском Севере. Поэтому полночи Коколия пил спирт с торпедоносцами — эти люди всегда казались ему странноватыми.
Впрочем, мало кто представлял себе, что находится в голове у человека, который летит, задевая волны крыльями. Трижды приходили к нему лётчики, и трижды Коколия знакомился со всеми гостями, потому что никто из прежних не приходил. Капитан, который явился с двумя сослуживцами к нему на ледокольный пароход с подходящим названием «Лёд», был явно человек непростой судьбы. Чины Григорьева были невелики, но всё же два старых, ещё довоенных ордена были прикручены к кителю. Капитан Григорьев был красив так, как бывают красивы сорокалетние мужчины с прошлым, красив чёрной формой морской авиации, но что-то было тревожное в умолчаниях и паузах его разговора. Капитан немыслимым способом получил отпуск по ранению, во время этого отпуска искал свою жену в Ленинграде и увидел в осаждённом городе что-то такое, что теперь заставляло дергаться его щёку.
Тут даже спирт не мог помочь. Григорьев рассказывал ему, как ищет подлодки среди разводий и как британцы потеряли немецкий крейсер, вышедший из Вест-фиорда. Что нужно было немцу так далеко от войны — было непонятно. Разве что поставить метеостанцию: высадить несколько человек, поставить на берегу домик или просто утеплённую палатку с радиостанцией. Такие метеостанции они ставили, но здесь её смысл был неочевиден.
Ветра в нашем полушарии были больше западные, и для чётких прогнозов нужно было лезть в Гренландию, а не к Таймыру. В общем, цели крейсера оставались загадкой.
Пришёл на огонёк и другой старший лейтенант, артиллерист. Он рвался на фронт, и приказ уже был подписан — один приказ и на него, и на две его старые гаубицы. За год они
