kmorozov прислал мне текст редкой книжки, я продолжу рассказывать про Шкловского и вывешу этот текст в общий доступ — я очень хорошо помню притчу о луковке из Достоевского, и вдруг это кому ещё поможет.
Но сначала надо сказать, к чему всё это. А вот к чему.
Побег — вот ключевой слово. Побег. Вот что волочит человека по судьбе.
Тут важно сделать первый шаг, и поток временных обстоятельств волочит тебя по судьбе, меняя твою биографию.
Шкловский уже бежал по стране, бежал тогда, когда был расстрелян его брат, а 1918 год не разбирался в тонкостях, и пули, попавшие в одного человека, часто убивали стоящих рядом.
Собственно, началось всё в декабре 1921 года, когда ВКП(б) начала зачищать политическое пространство России. "Зачистка" — слово вообще удивительное, довольно точное, и тут оно подходит удивительно.
Но всё же это были не временя политических процессов тридцатых. Во-первых, эсеры, и правые и левые, действительно дрались с большевиками, Во-вторых, эсеры были по-настоящему большой партией — в лучшие времена до миллиона членов. У них действительно была революционная история — взорванные и застреленные чиновники в прошлом, крестьянская программа — всё то, что просто так со счетов было не скинуть. Да что там, Блок печатал "Двенадцать" не где-нибудь, а в левоэсеровской газете "Знамя труда", да и был арестован в своё время большевиками именно по эсеровскому поводу.
Зачистка шла через политический процесс, к которому стали готовиться загодя, ещё за полгода.
Для начала было принято Постановление Пленума ЦК РКП(б) "Об эсерах и меньшевиках". После предварительных шагов, о которых и пойдёт речь, было проведено досудебное следствие, которое закончилось 23 мая 1922 года. На скамью обвиняемых сели две группы людей — и в этом была особенность этого процесса: обвиняемые первой группы были собственно обвиняемые, а вот вторая группа вместе с государственными обвинителями принялась обвинять первую. В первой группе были десять активистов партии и двенадцать членов ЦК, во второй — двенадцать как бы раскаявшихся эсеров. При этом всё равно нельзя было сказать, что он прошёл как по маслу.
Олег Назаров пишет: "Защитниками обвиняемых первой группы стали известные русские адвокаты с дореволюционным стажем, бельгийцы Эмиль Вандервельде и Артур Вотерс, немцы Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. Все иностранцы были членами социалистических партий. Большевики с неохотой допустили к участию в процессе этих четверых иностранцев и еще до его начала развернули компанию по их дискредитации. На всех станциях, через которые они ехали, их встречали шумные демонстрации возмущенных граждан. В Москве на вокзале собралась многотысячная толпа с лозунгами типа "Долой предателей рабочего класса". Лозунг "Каин, Каин, где твой брат Карл?" был адресован персонально Либкнехту — брату погибшего в 1919 году и чтимого коммунистами Карла Либкнехта. Розенфельду плюнули в лицо, а Вандервельде спели: "Жаль, что нам, друзья, его повесить здесь нельзя".
Иностранным защитникам хватило нескольких дней, чтобы понять, что никакой реальной помощи подсудимым они оказать не смогут. В то же время их присутствие на суде позволяло большевикам говорить о том, что судебная процедура ими соблюдается. И когда четыре иностранца заявили о решении отбыть из Москвы, коммунисты стали затягивать выдачу выездных виз. Чтобы получить визы, иностранным защитникам пришлось начать голодовку! Покинуть Россию они смогли лишь 19 июня. Через несколько дней, несмотря на угрозы, защиту подсудимых первой группы прекратили и их русские адвокаты. Этот поступок не прошел для них бесследно, а репрессии не обошли их стороной.
28 и 29 июля государственный обвинитель Николай Крыленко выступил с 18-часовой обвинительной речью. Понимая шаткость доказательной базы, на крайний случай Крыленко оповестил собравшихся о наличии у него универсального обвинения. По его словам, "недонесение есть состав преступления, который по отношению ко всем без исключения подсудимым имеет место и должен считаться установленным". Комментируя это заявление, писатель Александр Солженицын заметил: "Партия эсеров уже в том виновата, что не донесла на себя! Вот это без промаха! Это — открытие юридической мысли в новом кодексе, это — мощеная дорога, по которой покатят и покатят в Сибирь благодарных потомков".
Несколько обвиняемых отказались выслушать приговор стоя, за что были выведены из зала суда. Сам же приговор был вынесен на основании Уголовного кодекса 1922 года, вступившего в силу за неделю до начала процесса — 1 июня. То, что закон обратной силы не имеет, организаторов процесса не смущало. 12 человек были приговорены к расстрелу, остальные — к тюремному заключению на срок от 2 до 10 лет. Президиум ВЦИК помиловал 10 человек и отложил исполнение приговора для 12 смертников, по сути, сделав их заложниками: приговор в отношении их должен был быть незамедлительно приведен в исполнение, если ПСР станет использовать вооруженные методы борьбы против советской власти.
14 января 1924 года смертный приговор был заменен 5-летним тюремным заключением с последующей 3-летней ссылкой в отдаленные районы страны. К тому моменту, по подсчетам приговоренного к высшей мере наказания Абрама Гоца, за два с половиной года после суда он и его товарищи провели 18 общих и индивидуальных голодовок, которые в общей сложности продолжались целый год — 366 дней. Еще 21 декабря 1923 года смертник Сергей Морозов покончил жизнь самоубийством, перерезав себе вены".
Процесс этот сбоил постоянно, машина его скрипела, ломалась, и цели его были достигнуты лишь отчасти. Забегая вперёд, ирония места была в том, что в том же зале спустя некоторое время осудят на смерть часть устроителей.
Но для нас самое интересное в истории, что случилась несколькими месяцами раньше.
Извините, если кого обидел.
26 августа 2010
История про побег (II) — брошюра
…Процесс этот сбоил постоянно, машина его скрипела, ломалась, и цели его были достигнуты лишь отчасти. Забегая вперёд, ирония места была в том, что в том же зале спустя некоторое время осудят на смерть часть устроителей.
А тогда Яков Петерс говорил в ходе заседания: "Долгое время история покушения на В. И. Ленина была довольно тёмной: известно было только, что стреляла в него Каплан, сознавшаяся на допросе в принадлежности к партии эсеров черновского толка, но категорически отрицавшая связь с какой-либо организацией означенной партии. Появившееся заявление Центрального Комитета партии с.-р. о непричастности к покушению как будто бы подтверждало её слова, что акт был чисто индивидуальным, но по личной инициативе Фанни Каплан, за её страх и совесть.
И только в феврале 1922 года вышедшая за границей брошюра Семёнова (Васильева), бывшего начальника Центрального летучего боевого отряда партии эсеров и руководителя
