Ясное дело, что, готовя эту статью, я прочитал не все учебники – им нынче несть числа. И назвал только тех авторов, которые, что называется, попали на перо…
Пародии от Евгения Минина
Пародии от Евгения Минина
Литература / Литература / На зеркало неча пенять
Минин Евгений
Теги: юмористическая поэзия , литература , пародии
ТУМАННОЕ
Туманы смыслов стелются над сном,
пророчества сверкают сквозь туманы,
и, сам себе толмач и астроном,
встаёшь искать впотьмах небесной манны.
Владимир Рецептер
Когда заслышу музы стук впотьмах,
она всегда стучится в дверь нежданно,
то понимаю – ночь пройдёт в стихах,
мне вдохновенье – словно с неба манна.
Я сам себе прозаик и поэт
особого лирического плана,
но, к сожаленью, в строках смысла нет,
поскольку напускаю в них тумана.
ПАРНОДУШНОЕ
Душа парить не перестала,
Ей не до отдыха пока.
Иван Щёлоков
Мне часто по ночам не спится,
А совесть просит: «Не пиши!»
Пока душа летает птицей,
Я сочиняю без души.
Но песенка моя не спета,
Пусть приумолкнут все враги –
Пока парит душа поэта,
Я буду парить вам мозги!
ГРАБИТЕЛЬНОЕ
Давай грабанём Сберегательный банк,
как в фильме «Уйти красиво».
Юрий Ряшенцев
Чтоб деньги изъять – заполнять надо бланк,
и в кассах на всех смотрят люто.
Хочу грабануть Сберегательный банк –
желательно взять валюту.
Стволом пистолета прижму всех к стене,
Поверьте, не буду сгорать от стыда –
пиарится, мол, грабежами, –
но книги начнут издаваться тогда
огромнейшими тиражами.
ПОДЪЮБОЧНОЕ
Людная летняя улица.
Юбка небесной красы.
Ветер интересуется,
есть ли под ней трусы.
Вера Павлова
Ветер теперь воистину
сексуальный маньяк.
Смотрит под юбки пристально
что там у нас не так.
Если же обнаружится,
что трусиков нет у дам,
спешите ко мне, подруженьки, –
я вам свои отдам…
«Вы этой тоски не поймёте…»
«Вы этой тоски не поймёте…»
Литература / Литература / ИМЯ: ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
Антипин Андрей
Теги: литература , литературоведение , поэзия
Непросто было разглядеть Вадима за той наволочью, которая обложила его стихи в городской печати
Никто по-настоящему и не разглядел, а сама наволочь даже не всколыхнулась в июне двенадцатого, когда Вадим умер, и скорее затекла в образовавшуюся после его ухода ямку. Только друзья, пока он ещё был жив, успели – скинулись на книжечку да устроили подборки – сначала в питерском «Русском писателе» и только потом (как водится) дома – в иркутской «Сибири». Всё остальное – второй сборник с претенциозным названием «Марш славянки», большая и неровная публикация в «Нашем современнике», шоковое и вместе восторженное восприятие Ярцева теми, кто впервые открывал для себя его трудную лирику, – катилось своим чередом. Но уже без Вадима.
Сознаюсь, я тоже не увидел и не услышал, хотя он, как говорится, «жил на этой же планете и даже в городе одном». И только когда отлепило мёртвые водоросли, всю эту слизь и тину, оплетшую имя Вадима при его жизни по праву измышленного родства, но отброшенную на камни, едва подуло чем-то горьким, однако же и справедливым, – наконец проблеснула чистая вода и стали видны донные камушки.
Это были стихи.
Их, реденько вкраплённые в выпуски районной газеты, где отчёты о литературных заседаниях, старательно забалтывало косноязычье стихотворцев, вероятно, воспринимавших Вадима Ярцева как явление одного с ними порядка. Заболтать, переговорить, сделать неслышным и невидным они смогли. Пока сам поэт, чудесно продолжившись на этой земле своими правдивыми стихами, не стал чем-то таким, чему не страшно даже молчание.
…О Ярцеве известно сравнительно немного. Родился в 1967-м под Новосибирском, с пяти лет жил в Усть-Куте – небольшом портовом городке на севере Иркутской области. Рано научился грамоте, в три года читал наизусть огромными кусками. Увлекался фотографированием, музыкой, коллекционировал грампластинки. Играл в шахматы. Участвовал в дискуссионных клубах, но при этом был замкнут и добр. Любил Высоцкого, Рождественского, Самойлова…
Окончив школу, поступил на исторический факультет Новосибирского государственного университета. Со второго курса его забрали в армию, служил в Сызрани. На гражданке – а это были перестроечные годы – сменил множество профессий. Работал грузчиком, диспетчером, начальником смены, мастером по отгрузке леса, сторожем… И все эти годы писал стихи. С публикациями долгое время не получалось: совестливая поэзия Вадима Ярцева оказалась невостребованной в новой России.
Но сломало его не это.
В 2001 году, после смерти матери, которую Вадим очень любил, изменилась его жизнь. Наступили дни, когда не было возможности устроиться на работу. Интересы в той области, которую он любил и знал, не совпадали с требованиями работодателей, не хватало сил для реализации планов. Не подхлестнул и 2008-й, когда сбылась мечта – заочно выучился на историка в Иркутске. Преподавать всё равно почти не пришлось. Уже не было здоровья. Всё меньше становилось радости от жизни. Веры.
«Нашему поколению очень не повезло. Воспитанные в советских традициях, мы в большинстве не были готовы к новым временам, жёстким и циничным. Пришлось ломать себя на ходу. Наиболее способные, конечно, оказались наверху, а многие растерялись. К таким растерявшимся причисляю себя и я. В своих стихах я попытался выразить мироощущение своего поколения…» – написал Вадим в аннотации к своей первой книжке, небольшой тираж которой, расфасованный в коробки, он с таким трепетом получал в местном почтовом отделении.
Первая книжка, последняя радость… Это произошло за два года до смерти – 4 июня 2012-го Вадима не стало.
Он умер в сорок пять. Остались любимая сестра и престарелый отец. И рукописи, часть которых разобрана и опубликована в провинции. Прискорбно, но посмертной пристанью поэта зачастую выступают такие издания, в которых он прозябал всю свою короткую жизнь, не умея до нас докричаться. Тина и мёртвые водоросли тут как тут, а ведь прошло всего четыре года.
Вместе с тем живёт уверенность, что в сорок пять Вадим не закончился, а лишь начинается. Надо только всем нам не пропустить это начало.
Метаморфозы
Вадим ЯРЦЕВ
(1967–2012)
ПРОЩАНИЕ С СОЮЗОМ
Не с двушкой затёртой и ржавой –
Прощаюсь с великой державой.
«Родопи» из куртки достану
И спичек у друга стрельну.
Оплакивать больше не стану
Пропащую эту страну.
Мы сами свободу глотали
К исходу суровой зимы.
Империю мы промотали,
Пропили Отечество мы.
Теперь ничего не исправить,
Былого назад не вернуть.
Империи – вечная память,
А нам – неприкаянный путь.
Держава отчаянных Ванек,
Как птица, расстреляна влёт.
Как будто огромный «Титаник»,
Отчизна уходит под лёд.
Советский по крови и плоти,
Я слёзы сглотнул – и молчу.
Вы этой тоски не поймёте,
А я объяснять не хочу.
* * *
Красавчик, бывший юниор,
Отличник, гордость школы –
Теперь известный сутенёр,
Хозяин местной кодлы.
К заветной цели напролом
Он шёл почти что с детства.
Комсоргом был у нас, орлом –
Хоть мог и отвертеться.
Всю правду он рубил сплеча,
Потратил уйму нервов.
Читал на память Ильича,
Переживал за негров.
Колонизаторов громил:
– Пускай не скалят зубы!..
Кричал про дружбу, братство, мир
И солидарность с Кубой.
А я на митинги не лез
И выступал не шибко.
Политиканство – тёмный лес,
Для дураков наживка.
Прошли былые времена
И изменились песни.
И больше он не вспоминал
Героев Красной Пресни.
Без суеты и громких слов,
Без лишнего надрыва
Они нагрели нас, ослов,
И это справедливо.
