Ознакомительная версия.
Александр Ткаченко. Происхождение вида
Александр Ткаченко «Происхождение вида». М.: Вест-Консалтинг, 2007.
Открывая новую книгу Александра Ткаченко «Происхождение вида», вышедшую в 2007 году в издательстве «Вест-Консалтинг», сразу попадаешь на Манифест автора, без которого, пожалуй, книгу эту понять и принять невозможно — настолько она необычна. Александр Ткаченко в своеобразном предисловии объясняет читателю, что «смена парадигм — это есть революционность видения».
Напоминая слова Бориса Пастернака: «Поэт должен иметь мужество, меняя круг тем и материал, идти на то, чтобы временно писать как бы плохо, т. е. не плохо вообще, а плохо со своей прежней точки зрения», Александр Ткаченко ищет новые пути саморазвития. Жесткость и устойчивость формы тесны поэту, и он пытается разорвать устоявшуюся оболочку, выйти за ее рамки, даже если это окажется как бы в ущерб внешней красивости стиха.
Конечно, это мнение спорно, как и любое индивидуальное мнение, но каждый человек, каждый творец ищет свою точку отсчета, от которой и идет в своем пути, в своем поиске какого-то то ли хаоса, то ли миропорядка… Попытаться понять поэта, писателя, не отталкивая изначально новое, — путь развивающегося человека, человека думающего, познающего, ищущего…
Баланс содержания и формы — это весы, которые колеблются от малейшего изменения миллиграммов, и это нормально, это естественный закон природы. Жертвовать чем-то для достижения каких-то определенных целей может только смелый человек, не страшащийся упреков, укоров, неприятия…
поистине беда когда не знаешь кто ты такой и откуда
и ураганы носят тебя беспечно
с правой руки на левую
с левой руки на правую
оставляя на память
только ресничку на
щеке…
Как легчайшее прикосновение бабочки — летят слова, оставляя еле заметный след пыльцы на кончиках пальцев.
Но буквально через несколько страниц — другое стихотворение, где и смысл и выражение этого смысла, и ритм совершенно другие, принять которые сможет далеко не каждый:
Люблю я девушку с веслом,
Она стоит под кипарисным жаром,
И обреченная на слом
Не даст за деньги или даром.
В ее бисквитной полуплоти
Сокрыта лень и кротость сталинистки.
Эпоха поставила ее напротив
Моих инстинктов самых низких.
Прекрасно понимая, что хочет выразить автор и почему он выбирает именно такую манеру выражения, я, тем не менее, не готова принять ее. Для меня это не та форма, она вне литературы, вне поэтического пространства. Но, сравнивая совершенно разные по форме и содержанию произведения автора, проникаешься уважением и осознанием, что мировидение может быть разным. Восприятие мира у разных видов, как известно из школьного курса биологии, может фантастически отличаться, и это естественно.
Поэтому, пытаясь разобраться в том, почему, как и зачем автор стремится изменить существующую форму, я ищу строки, которые открыли бы мне его душу, его способ взгляда на этот мир.
И глаза их светились
глубиною античных скульптур —
У одних пустота, у других выражение
изумленного разума…
Пустоты в этой книге нет, а вот «выражение изумленного разума» явно прослеживается. Не зря книга называется «Происхождение вида» — в этом и есть та зацепка, которая помогает понять поэта, оттолкнуться от точки опоры, или, если хотите, от «точки сборки» по Кастанеде, чтобы пройти вслед за автором по другой параллели мира, по новому пути человека неравнодушного, неуспокоенного, страдающего трагической болезнью собственного диагноза — «чувственным аналитизмом». Это болезнь страшная и неизлечимая, потому что красота и уродство окружающего мира болезненно ощутимы для восприятия:
Конь лежит с торчащей
Пружиной из развороченного брюха
Пешки валяются с открытыми глазами
В которых навсегда замерзли отразившиеся
Звезды…
Или так:
Чаинки птиц сносит в сторону юга
Око стоит стеклянным протезом
в щеке безвольного неба
Ты — единственное сопротивление на пути
Звездного электричества
Кто стоит за всем?
За всеми нами? Пространство можно развести
Со временем
В щель кто-то подсматривает Кто нас организует?
Мы дышим сквозь панцирь объятий извне
Объем моих легких семь двести,
Разница на вдохе и выдохе — это любовь —
это море шумит во мне,
раскачивая позвоночник — игральные кости нищих…
Книга Александра Ткаченко не дает ответов на вопросы, она их ставит, она визуализирует мир, пространство, мысли, выворачивает наружу чувственные ощущения, разрывая форму и прядя таинственную нить Ариадны, которая может и не вывести из лабиринта, а увести на какие-то другие уровни мира, чтобы ощутить дыхание вселенной и дыхание самого автора.
Алексей Дидуров. «…Ибо горе бессмертно, а я сам имею предел…»
Сегодня, когда этого человека уже нет с нами, я хочу вам о нем рассказать, потому что он один из немногих, кто этого действительно заслуживает. Человек яркий, талантливый и бескорыстный, Алексей Дидуров посвятил себя людям и творчеству, помощи тем, кто нуждался в нем. Его удивительная улыбка и искренние, наполненные светом и теплом любви глаза навсегда останутся в памяти тех, кто его знал и любил. Неожиданная и скоропостижная смерть этого человека поистине осиротила его сподвижников и друзей. Он ушел слишком рано, как уходят многие талантливые люди во все времена, слишком сильно и ярко горящие на нашем земном небосклоне.
Я помню предпоследний день литературного кабаре с Алексеем Дидуровым. На последнюю встречу я прийти не смогла и, наверное, буду жалеть об этом до конца жизни. В эту предпоследнюю перед летними каникулами встречу Дидуров излучал какой-то особый свет, его слова, вернее, монологи, были длинными и очень содержательными, и мистическими и философскими одновременно. Казалось, он подытоживал свою прожитую жизнь и пытался донести до своих друзей очень важные мысли, которые волновали его на протяжении всего пути. Что же главное? Тяжелые испытания, выпавшие на долю его, а также родителей и предков? Друзья и знакомые, предававшие и продававшие его? Или те, кто помог и подставил плечо в трудную минуту? Неблагодарные и благодарные соратники? Все очень просто. По словам Алексея Дидурова, в мире есть одна, самая важная мысль, миссия, назначение — «НАДО ЛЮБИТЬ ДРУГ ДРУГА», и тогда все будет хорошо. Как просто и невероятно сложно! Дидурову это удавалось как никому другому. Душа его, сердце его горело от любви и отчаянья, от несправедливостей и зла, от желания помочь людям, насколько это в его силах. Он был «доступен» для всех. Любой начинающий поэт, писатель, музыкант мог прийти к нему и спросить совета и помощи — Дидуров не отказывал никому. За свою жизнь я ни разу не встречала другого такого человека, потому что он был уникален. К сожалению, об этом человеке мало кто знает, хотя он как никто другой этого заслуживает. Если хоть один человек после моей статьи купит его книгу или посетит его сайт, я буду счастлива. В моем сердце и в моей душе он будет жить вечно, хотя я его почти не знала, просто так велика сила его слов и души, что достаточно одного взгляда, одной встречи, чтобы понять и оценить такого Человека. Слова из песни группы «Искусственные дети» на стихи Алексея Дидурова звучат в моей голове как пророчество: «…Ибо горе бессмертно, а я сам имею предел…» Предел его наступил слишком рано, может быть, потому, что очень доброе и ранимое сердце было у этого человека, и вот… предел… Смерть Алексея Дидурова наступила слишком рано и осиротила многих людей, которые приходили к нему в горе и в радости. Теперь им приходить некуда, разве что на его могилу…
Вот что писали о нем те, кто хорошо его знал:
«Он знает жизнь, знает литературу. Он бескорыстен в самом хорошем значении этого слова».
Булат Окуджава
«Дидуров жил и живет как поэт в самом наивном и романтическом понимании этого слова: голодно и честно. При этом у него — как, может быть, ни у кого другого, — есть возможность выбирать между этой жизнью и другой, сытой по нашим, разумеется, меркам, но не представляющейся ему достойной человека, пишущего стихи».
Юрий Ряшенцев
«Об Алексее Дидурове. В рассказе о нашем застойном, пере- и постперестроечном времени это имя должно прозвучать непременно — я бы сказал: исторически неизбежно, иначе картина получится не то что не полной, а просто фальшивой. Алексей Дидуров.
Ознакомительная версия.
