Конечно, ничего вечного в нашем мире нет. В Европе, например, очень сильно антиглобалистское движение. Когда вышла моя книжка "Гибель русского коммунизма", по сути антиглобалистская, которую западные издатели назвали "Гибель империи зла", за первую неделю появилось более пятидесяти рецензий на нее в ведущих изданиях крупных европейских стран — ни один бестселлер не пользовался там таким успехом. Я получил приглашения из двадцати городов Италии, смог объехать только десять. Везде на встречи приходили сотни людей, и многие из них говорили, что с Италией происходит то же самое. Вы знаете, что творилось недавно в Берлине к приезду Буша — нигде такого протеста не было, даже в России. Но интеграционные силы сегодня все-таки доминируют, и пока раскол Запада из потенциальной возможности станет реальным, пройдет еще не одно десятилетие, а может быть, и столетие. Мне часто говорят, что всё равно, мол, Америка развалится. Развалится, да, но пока это случится, она и нас, и Китай сотрет с лица земли. Вот ведь в чем дело.
"ЗАВТРА". То есть пока толстый сохнет, худой сдохнет?
А.З. Конечно. По всем законам диалектики, а диалектика вещь очень серьезная, хотя современные мыслители выбросили диалектику вместе с Гегелем, — так вот, по всем законам диалектики нынешняя однополярность есть очень неустойчивое и временное явление. Стремление создать европейское сообщество, Евросоюз есть одна из попыток преодолеть эту однополярность. Я это понимаю и признаю, но в нынешних условиях объединенная Европа не имеет шансов стать чем-то сопоставимым с нынешними Соединенными Штатами. Такой ясной поляризации мира, какая была в годы "холодной войны" между СССР и США, сегодня не случится.
"ЗАВТРА". Александр Александрович, а каковы, на ваш взгляд, имеется в виду взгляд не только ученого, но и художника, — современные европейцы?
А.З. Знаете, европейцы остаются европейцами. Вот я — русский по отцу и по матери, но в советское время идентифицировал себя именно как советского человека. Потому что в Советском Союзе действительно складывалась и сложилась новая наднациональная общность — советские люди. В западных странах также стремительно складывается новая наднациональная общность. Вот, например, говорят об американской нации. Но такой нации нет, есть наднациональная общность американцев. Там масса мексиканцев, негров, китайцев и прочих, многие даже не говорят по-английски, но они себя идентифицируют как американцев. Сейчас в Европе начали идти сходные процессы: разрушаются национальные государства, стираются границы между ними — не в административном отношении, а идейно, психологически даже. В ходе моей жизни в Европе я себя идентифицировал как европейца, и сейчас я ощущаю себя европейцем, русским европейцем. Мое поколение вообще воспитывалось в рамках западноевропейской культуры — так, что, например, историю Франции мы знали гораздо лучше истории собственной страны, которая к тому же преподавалась нам в сильно искаженном, фальсифицированном даже виде. Сейчас я не знаю, каковы настроения молодых людей, но Россия в целом очень сильно западнизируется, и западная культура устремляется сюда мощнейшим потоком. Но все-таки некоторое различие между типами американца и европейца существует. Мне поступало достаточно много предложений поработать в Америке, переехать туда на постоянное место жительства, но, взвесив все "за" и "против", я эти предложения отверг, предпочтя Западную Европу. Когда речь идет о европейце, имеется в виду все-таки не поляк, не румын и не турок. Инерция западно-европейской цивилизации, западно-европейской культуры существует, и она еще достаточно сильна. Когда ты начинаешь общаться с людьми, ты уже через пять минут чувствуешь, кто перед тобой: американец или европеец.
"ЗАВТРА". Можно ли сказать, что современное европейское общество уже абсолютно не соответствует тем представлениям о Европе, которые на протяжении нескольких столетий формировались в русском обществе? Можно ли сказать, что все наше европопоклонство, все наше западничество — уже необоснованны, потому что ни той Европы, ни того Запада, на который ориентировались некоторые слои нашего общества, просто не существует в природе?
А.З. Ответ будет все тем же — и да, и нет. Изменения за последние полвека произошли колоссальные, они происходят и будут происходить. Вместе с тем, остается и нечто постоянное, нечто такое, что сохранится и через тысячу лет — если сохранится этнический состав населения. Вот как в России. Казалось бы, все поменялось, но вот читаешь свидетельства трехсотлетней давности — и как будто все то же: "Узнаю тебя, Русь!" Вернувшись в Москву после длительной эмиграции, уже не в Советский Союз, а в Российскую Федерацию, мы застали все то же самое — как будто и не уезжали никуда на двадцать лет. Более того, здесь произошло даже какое-то обрусение, во всяком случае — в близкой мне среде. То же самое: немцы остаются немцами, французы французами, итальянцы итальянцами, англичане англичанами, и это не истребишь. Интеграция западного мира, интеграция Европы вовсе не означает, что эти национальные, этнические различия исчезают. Более того, они могут даже углубляться, происходит углубление немецкости, французскости, итальянскости и так далее — за счет того, что над ними возникает надстройка сверхобщества, и наиболее интегрированная часть общества национальных государств как бы покидает его, перемещаясь в новое социальное пространство. Но фундамент, основа всего западного мира остается прежней. Это у нас только, в России, могут позволить себе перечеркивать тот или иной период истории, ломать до основания и строить заново как бы на пустом месте. Не получится всё равно здесь ничего антикоммунистического — хоть тресни, всё равно структуры общества восстанавливаются по законам регенерации.
Только если какой-нибудь народ будет истреблен до такой степени, что окажется неспособен существовать самостоятельно, эти особенности исчезнут вместе с ним. Если учесть, что коренных немцев около 70 миллионов, и по 50 миллионов французов, англичан и итальянцев — то это достаточно мощные, большие народы, которые переживут XXI век. Национальные черты сохраняются, механизм их сохранения остается.
"ЗАВТРА". Александр Александрович, вы с немцами воевали в годы Великой Отечественной войны. Затем долго жили в ФРГ, в Мюнхене. Те немцы, которых вы победили в 45-м, и те немцы, среди которых вы жили двадцать один год, — неужели они не отличаются друг от друга по вашим личным впечатлениям?
А.З. Тут какие-то категорические формулировки будут, наверное, некорректны. Но несколько историй из жизни могу вам рассказать. Однажды я с дочерью зашел в Мюнхене в национальный музей, где огромный раздел, посвященный армии. Там стоят самолеты, а среди них — реактивный "Мессершмидт-263". Я дочери рассказываю, что с такого рода самолетами мы вели воздушные бои в последние дни войны над Берлином. И тут слышу голос из-за плеча: "Это мой самолет". Оказывается, этот человек был в годы войны военным летчиком, и я с ним фактически сражался, когда они напали на наши штурмовики над Берлином. Мы познакомились, и я кое-что узнал о его дальнейшей жизни. Ему удалось на этом самолете улететь в Швейцарию, послужить в американской армии на территории ФРГ. Затем он стал врачом, президентом Международной ассоциации космической медицины. Мы с ним дружили, мы люди одного поколения, и общего между нами оказалось больше, чем, скажем, с представителями других поколений. Или зашел я зуб как-то подремонтировать. Разговорились со стоматологом. Он, оказывается, тоже воевал, даже побывал в советском плену. Мы подружились с ним и дружили до последнего, так сказать. До сих пор изредка переписываемся. То есть люди во многом те же, а вот обстоятельства их жизни изменились.
"ЗАВТРА". Известно, что после Раппало немцы готовили свою армию на нашей территории: летчиков, танкистов и так далее, проходили совместные маневры и так далее. Наверное, многие дружили. Но это не помешало им напасть на нас в 1941 году.
А.З. Я уже сказал, что русские остаются русскими, немцы остаются немцами. Германия сегодня битком набита людьми, которые знают, как должна жить Россия. Меня завалили подробными инструкциями насчет того, что нужно делать русским. Порядок превыше всего! Вспомним дореволюционную Россию. Управляющие почти повсеместно были немцами. Потому что когда управляющими делали русских — Боже упаси, крестьяне их убивали. А немцы как ощущали себя, так и ощущают нацией господ. Один мой литературный персонаж из "Гомо советикус" спрашивает: "Не могу понять, в чем дело. Каждый немец, взятый по отдельности, — болван. А нация в целом — гениальная нация. Каждый русский по отдельности — гений. А нация в целом… В чем тут дело?" Я отвечаю: "Именно поэтому". Одна из сильнейших тенденций современности — упрощение человека. То есть западный человек по сравнению с русским выглядит упрощенно. Он и эмоционально беднее, и мыслит штампами, и так далее. Но это соответствует современным тенденциям и теории системного управления. Наша русская усложненность, подвижность — неуправляема, а потому служит серьезным препятствием. Проведу такую аналогию. Вот перед вами два агрегата. Одинаковые по форме, выполняют одну и ту же функцию. Но внутри одного — всякие передачи, шестеренки, рычажки, а внутри другого — пустота. Спрашивается, где выше вероятность поломки? Еще в студенческие годы мне стало ясно, что надежность работы любой системы обратно пропорциональна числу ее элементов. У западного человека внутри никаких элементов нет, он пустой и потому стопроцентно надежный, стопроцентно управляемый. А вот переналадить его уже нельзя. И это огромная проблема современного Запада.
