Вскоре после его смерти Маяковский через весь континент бросил Максиму Горькому, жившему тогда на Капри:
И Вы/ в Европе,/ где каждый из граждан
смердит покоем,/ жратвой,/ валютцей!
Не чище ль/ наш воздух,/ разряженный дважды
грозою/ двух революций.
Бросить республику,/ с думами,/ с бунтами,
лысинку/ южной зарей озарив, —
разве не лучше,/ как Феликс Эдмундович,
сердце/ отдать/ временам на разрыв...
Это сердце переполняли не только гнев, боль и гордость. Однажды, уже в советское время, Дзержинский, возглавлявший борьбу против беспризорщины, — пять с половиной миллионов бездомных сирот! — признался: "Я страстно люблю детей... Не поверите, но эти чумазые — мои лучшие друзья... Сколько бы талантов погибло, если бы их не подобрали! Всему их надо учить: и рожицу вымыть, и из чужого кармана не тянуть, и книжку полюбить.."
И вот судьбу памятника такому человеку на Лубянской площади, установленного в 1958 году (в один год с памятником Маяковскому) и снесенного 22 августа 1991 г. пьяной ордой под руководством непьющего ханжи Станкевича, собрались решить 28 июня будущие страдальцы заворота кишок и вшивой болезни. А перед этим уже высказалась известная Сванидза: "Памятник ничего себе (это так о работе Вучетича! — В.Б.), и Дзержинский это не Ежов и не Берия, хотя тоже руки в крови по локоть..." Интересно, почему ж в перечне опущен Ягода? Или он на том же посту ничем не запачкал рук, или просто еврейский язык не поворачивается назвать еврея?
А что касается рук Дзержинского, то прежде чем судить о них, полезно бы Сванидзе, например, сходить в Третьяковку, постоять у картины Сурикова "Утро стрелецкой казни" и спросить у рыжего стрельца на переднем плане, с ненавистью пожирающего глазами молодого Петра на вороном коне, что он думает о чистоте рук царя-батюшки, коего потомки, и в их числе даже великий гуманист Пушкин, произвели в национальные герои и нарекли боговдохновенным отцом Отечества.
А потом поразмыслил хотя бы о зацелованных любовниками белых рученьках матушки Екатерины, которая без колебаний и сожалений раздавила восстание Пугачева, а самого Емельяна росчерком правой белоснежной рученьки приказала четвертовать на том же месте, где Петр собственноручно рубил головы стрельцам.
А ведь то были помазанники Божьи. Однако защищая свою власть, не останавливались ни перед чем. Что ж требовать с каторжанина Дзержинского, защищавшего власть народа! А тем не менее, весной 1918 года он собственноручно написал "Инструкцию о производстве обысков и арестов", где внушал своим подчиненным: "Вторжение вооруженных людей в частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача, пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А поэтому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти... Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы... Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы. Виновные в нарушении данной инструкции подвергаются аресту до 3 месяцев, удалению из Комиссии и высылке из Москвы" ("Из истории ВЧК. 1917-1921 гг." М., Политиздат, 1958, с.103-104).
Что-нибудь подобное говорил царь Петр? Что-нибудь похожее писала Екатерина хотя бы в письмах Вольтеру?
А Совет народных комиссаров в постановлении от 7 декабря 1917 года о создании ВЧК предусматривал такие меры против врагов революции: "конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков" (там же, с.79). Особенно ужасная мера — лишение карточек, не так ли? Но еще страшнее было, когда взамен свободы у контрреволюционера требовали честное слово. Не все выдерживали это жуткое наказание. Генерал Краснов, например, дал честное слово русского офицера, но не стерпел и дважды пускался в вооруженную авантюру против Советской России, причем второй раз уже вместе с немецкими фашистами, за что и был в 1947 году безвременно повешен.
Да, были такие идиллические времена, когда советская власть карала своих врагов лишением карточек да отпускала их под честное благородное. Но ведь вскоре-то на молодую республику поперли со всех сторон:
Куда/ корабль/ ни тычется,
конец/ катаниям.
Стоит/ морей владычица,
бульдожья/ Британия...
Да кабы она одна! А ведь тут как тут еще и целая свора бульдогов — Франция да Германия, американцы да японцы, чехи да турки... Уж грекам-то, казалось бы, чего надо, а тоже прискакали ухватить кусочек. И все это вместе с Юденичем да Деникиным, Колчаком да Врангелем, батькой Махно да бароном Унгерном со всех углов. И вот:
Москва —/ островком,/ и мы на островке.
Мы —/ голодные, / мы —/ нищие,
с Лениным в башке/ и с наганом в руке.
А ко всему этому те, кому шибко не нравилось, что у народа в башке, подсылают эсерку Каплан, и всаживает она отравленные пули в Ленина. И падает глава советского правительства, и жизнь его висит на волоске... И уж тогда, изящный гуманист Сванидзе, большевикам, а в их числе и Дзержинскому, увы, пришлось замарать ручки, что, впрочем, не отрицал позже тот вышеупомянутый, что сидел в башке и в сердце у народа. "Когда мы взяли управление страной, — говорил он, — нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и, естественно, что ошибки ЧК больше всего бросаются в глаза". Ну были там не только ошибки, были, конечно, и гнев, и злость, и мстительность. Но при этом коммунисты уж никак не превосходили в усердии "лебедино-белую стаю".
Не об этом ли свидетельствует и тот факт, что уже 17 января 1920 года, когда в Крыму пока прочно сидел Врангель (и будет сидеть еще чуть не год), на Дальнем Востоке нагло хозяйничали японцы (из Владивостока их вышвырнут только в октябре 1922 года), а поляки по плану маршала Фоша изготовились для броска на Киев, о котором не могли забыть, и пускали слюни девятьсот лет со времен Болеслава Храброго, — словом, когда изгнание интервентов и Гражданская война еще были далеки от победного завершения, а только имелись определенные успехи в борьбе за независимость, советское правительство приняло постановление об отмене смертной казни. Под ним, рядом с подписью Ленина, стояла подпись Дзержинского. В нем были и такие слова: "Отныне ответственность за возможное в будущем возвращение Советской власти к жестокому методу красного террора ложится целиком и исключительно на правительства и правительствующие классы стран Антанты и дружественных ей русских помещиков и капиталистов" (там же, стр.357). К сожалению, долго ждать не пришлось: 25 апреля этого же года поляки при мощной поддержке Франции и Англии ринулись на Киев и в начале мая заняли его, что, впрочем, не повело к немедленной отмене указанного постановления.
Вот в таких делах своими "в крови по локоть руками" принимал участие Дзержинский.... А теперь, Сванидзе, посмотрите на свои собственные волосатые ручки. Видите? По ним уже ползают жирные вошки, расплодившиеся от сожительства вашей лживости с микрофоном, который вы часто держите в руках... Впрочем, иногда у вас прорывается словцо правды, не без того. Например: "Памятник Дзержинского был олицетворением страха..." Да, именно так, но требуется уточнение: страха шпионов и бандитов, страха негодяев и подонков. Они и сбросили памятник. Можно себе представить, с каким ужасом ходил мимо Дзержинского взяточник Станкевич, особенно ночью! Потому 22 августа 1991 года именно он и возглавил пьяную банду, и — "Ужо тебе!" — направил её на своего личного врага... Уже давно Станкевичу вышла амнистия, но он не возвращается из Польши: вдруг Дзержинский поднимется!
А МЕЖДУ ТЕМ МАДАМ СОРОКИНА, видимо, еще и в пору, далекую от дефлорации, не знавшая, что такое стыд, начала с того, что показала своим приглашенцам кинохронику ночного паскудства на Лубянке: под визг и вопли подонков с помощью подъемного крана стаскивают памятник с пьедестала... Тут же появился тогда еще не запятнавший себя кровью, но уже вполне сформировавшийся кремлевский орангутанг, и победно возгласил: "Председателем КГБ я назначил Бакатина Вадима Викторовича!.." Вопли: "Ура!.. Слава!.. Победа!.."
Боже милосердный, Дзержинский и Бакатин!.. Рыцарь, самоотверженный герой, бесстрашный защитник Родины и — олух царя небесного, бездарный американский холуй, выдавший США военные секреты, и до сих пор, вот уже десять лет, ждущий, болван, что американцы ответят нам тем же... Однако возвратимся к “Гласу народа”.
