Как стало получше, меня в гипсе этапировали в "Белого лебедя". Там я познакомился с человеком, который раньше сидел в одной камере с Айо Бенесом, нашим местным нацболом. Узнал очень много хорошего про товарища. А дальше пошла обыкновенная тюремная жизнь. В той тюряге буквально все понимают, что дальше так жить, как живет Латвия, нельзя. Но даже в среде уголовников за оружие готовы взяться далеко не все.
Кирилл Бегун. 15 ноября мы спрыгнули с поезда, а 2 декабря дело уже закрыли, и в январе нам назначают суд на июнь. Так мы поняли, что приговор — чуть больше полугода тюрьмы за переход границы, нам уже заочно вынесли: оставалось лишь формально его оформить. Все эти полгода мы спокойно мариновались в тюрьме.
Камеры там не переполнены, с питанием чуть получше, чем в России, а сидят в основном русские, потому что это — Латгалия. Относились к нам как к достопримечательностям: "политические сидят". Кто-то удивлялся, кто-то смеялся, кто-то относился к нашим идеям с большим вниманием и одобрением. Наездов на нас серьезных не было: сокамерники в гробу видали эту Латвию с ее проблемой языка, отделением-независимостью и всем остальным.
В этой латвийской тюрьме по-латвийски не понимают ни заключенные, ни сами тюремщики. Протокол на меня писали, помню, со словарем, и от этого они испытывали массу проблем.
Как-то писал я письмо на волю, но отправить не успел: шмон в камере. Закинул письмо в книжку, но нашли. В результате меня специально выдергивают из коридора, заводят в камеру, там начальник смены читает мое письмо: "Значит, по-латвийски мы не понимаем?" — "Не понимаете", — отвечаю. В результате по камере я летал достаточно долго.
А как-то раз в передаче нашел русско-латышский разговорник, и в нем — небольшая статейка о том, что же первым делом надо посетить в Латвии. Статейка начиналась словами: "Непременно побывайте на смотровой площадке башни собора Святого Петра в Риге". Так, думаю, и скажу на суде: мол, купил я разговорник, а там — такое милое предложение…
Михаил Савинов. Передачи нам делали местные партийцы. Там безумные цены на сигареты, на чай. Курят там исключительно российскую контрабанду. Связь поддерживали лишь на уровне передач, так как переписка там запрещена. Мы переписывались лишь друг с другом, в тюрьме — связь между камерами там, разумеется, налажена.
Если в местных газетах не было ни одной статьи о нацболах, мы безумно удивлялись: на их деревенском уровне наше прибытие — это было колоссальное событие.
Консул приезжал где-то раз в два месяца. Оказывается, чтобы с нами встретиться, он должен был, как самый обычный латвийский гражданин, писать заявление в орган, под надзором которого мы находились, — в прокуратуру или в суд — там заявление рассматривали в общей очереди и еще решали, пускать или нет.
Он передавал новости из Москвы, от родных. Моя жена и мама Кирилла поддерживали с консулом постоянную связь. Я вторично стал папой: рождение дочери меня немного приободрило. Отношение его к нам было снисходительно-доброе, он постоянно интересовался, что нам нужно, но за полгода сам так ничего и не принес — лишь чужие передачи доставлял.
Немного поколебались наши нервы 30 апреля, когда мы узнали приговоры наших товарищей, которые все-таки добрались до рижской башни. Были у нас мысли, что и нам могут влепить на полную катушку, поскольку статья о переходе границы подразумевает сроки от полугода до трех лет.
4 июня состоялся суд, сразу у всех четверых. Прокурор запросил нам от года до года и двух месяцев. В итоге всем дали по семь месяцев. Оставалось нам тогда досидеть одиннадцать дней.
Кирилл Бегун. 15 июня мы вышли из тюрьмы, и нас на фургоне отвезли в то же КПЗ, где сидели в самый первый раз, в ноябре. Там мы отсидели еще пять суток, пока оформлялись документы, и 20-го нас забрали представители миграционной полиции. В консульстве нам выдали бумаги, привезли нас на границу, где и передали российским пограничникам. И тут же нас препроводили в населенный пункт Гребнево… на допрос в ФСБ.
Сотрудник ФСБ, дыша ядренейшим перегаром и делая серьезное лицо, интересовался всем, вплоть до расположения комнат в полицейском участке Малты. Но больше всего он хотел выяснить, а не вербовали ли нас в Латвии против России? Еще с нами разговаривал наш пограничный майор — этот хотел узнать про условия прохождения контроля у латышей, а также что нас спрашивали про российские границы. На это мы отвечали, что латвийские следственные органы вообще не интересовались российской границей, отчего майор поскучнел. А единственное, что латышей действительно интересовало, говорили мы, — это совершеннейшая бытовуха: какие цены и какие заработки в России.
На границе нас встречал на машине Толя Тишин, и мы все вместе поехали домой.
Михаил Савинов. А в следующий раз, который непременно настанет, нам надо будет обращать побольше внимания на конспирацию. Полнейший непорядок: о нашей акции знали все! Ну ничего, опыт приходит на собственных ошибках, потому что учителей нет. Все, чего мы так или иначе достигли, было достигнуто благодаря жертвенности. Мы поняли, что вместо разговоров или бесполезных пикетов надо просто идти и совершать более действенные вещи. Так что пусть они там, в Латвии, не расслабляются!
Илья Шамазов. Мне теперь пять лет нельзя въезжать в Латвию, судя по штампу в паспорте, но тем не менее, туда ехать надо. Да и там мой хороший друг Серега Соловей, которому дали пятнадцать лет.
Латвия — это страна, где очень много русского населения. Правда, слишком они трусливые, силен в них дух сомнения, чувство собственного кармана. Но все-таки так думают не все. С ними мы в бой и пойдем!
Записал Денис ТУКМАКОВ
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 20 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
21
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Владимир Бондаренко «ВСЕ КУПЛЕНО СИОНОМ»
"Все куплено Сионом", — утверждает писатель Юрий Поляков. Значит, куплена Сионом и его "Литературная газета", и ее обозреватели? К примеру, Дмитрий Беловецкий, по слухам, давно сотрудничающий не только с газетой... А какой выход? Как спастись от засилия обозначенного Юрием Поляковым Сиона? На это тоже отвечает сам писатель: "Проще революцию сделать". Откровенный, между прочим, призыв к насильственному свержению строя, статья вроде бы 76-я уголовного кодекса. Но пока арестовали не автора этих призывов, а его коллегу по писательскому ремеслу Эдуарда Лимонова. И, собирая подписи писателей в защиту содержащегося в Лефортове известного прозаика и публициста, я обратился к Юрию Полякову. Тот ответил, что подписывать письмо не будет, но в своей газете организует расследование причин его ареста, и тем поддержит уважаемого им Лимонова. И даже направил ко мне специалиста по журналистским расследованиям уголовного характера Дмитрия Беловецкого. Я губы развесил, поделился всей информацией, дал выходы на лимоновского адвоката Сергея Беляка, на лидера московских нацболов Анатолия Тишина. Сообщил даже о будущей публикации самому Лимонову. Что же в результате?
В результате недавно увидел в "ЛГ" аршинный заголовок "Я редкое животное", прочитал тщательно — видимо, не без помощи фээсбэшников — отобранные другие цитаты из Лимонова типа "Да, я фашист", или "В день взятия власти выйду на Центральное телевидение с двумя обрезанными головами, неся их за скальпы. Грохну их о стол, сяду, и мертвая тишина воцарится в государстве". Что же с близкого к правоохранительным органам журналиста Дмитрия Беловецкого, умело и по-своему убедительно пропагандирующего в своем расследовании версию ФСБ, взятки гладки, но неужели главный редактор "Литературной газеты" писатель Юрий Поляков, к тому же кандидат филологических наук, не видит разницы между лирическим литературным героем прозы и самим автором? Меня в свое время тоже осудили, правда, не по уголовному, а по гражданскому делу, на основании моего фельетона с выдуманными фамилиями. Ибо одному из прототипов, ныне покойному, воинствующему демократу померещилось сходство с ним, и все возражения Михаила Лобанова и Вадима Кожинова, что нельзя литературных героев приравнивать к авторам, не помогли. Таков уровень культуры наших судебных и правоохранительных инстанций. Но неужто таков и уровень культуры нынешней "Литературной газеты"?..
